Управитель (СИ) - Конычев Игорь Николаевич - Страница 36

— Тело обнаружила молодая служка. Мы же услышали ее крик и прибежали сюда, так что нам ничего неизвестно, — солгал я.

— Служба сыска все равно захочет с вами поговорить, — мрачно буркнул Распутин. — А сейчас живо в подземелье. Вас ждет урок.

— У-урок? — молодой граф Шереметьев, кажется, ушам своим не поверил. — Но ведь произошло убийство!

— И что? — Распутин смерил его холодным взглядом. — Эту жизнь, — он небрежным кивком указал на мертвую женщину, — уже не спасти. Но я все еще могу научить вас спасать другие. У каждого свой долг и своя работа. Служба сыска расследует дела. Вы получаете знания. Я их вам даю.

— Но…

— Этот разговор окончен, — прервал Шереметьева Распутин. — Передайте остальным, что занятие пройдет по расписанию. Вы, как будущие управители драгунов, увидите еще множество смертей. Начинайте привыкать.

— Но как можно к такому привыкнуть? — возмутился Шереметьев.

— Куда легче, чем вы можете себе представить, — невозмутимо отозвался Распутин и отвернулся от нас, уделив внимание погибшей.

Мой сокурсник поджал губы и отвел взгляд. Все в его поведении говорило, что он не желает мириться с таким положением дел, да и видеть смерть для него в новинку. Я же в очередной раз обогнал других курсантов и привык к смерти еще до того, как впервые переступил порог Академии.

Вот только подобная «успеваемость» меня вовсе не радовала…

Снедаемые тревогой и любопытством, курсанты потянулись из общежития ко входу в подземелье под Академией. Слух об убийстве быстро разошелся, и теперь каждый хотел знать подробности. Ко мне то и дело подходили с расспросами, но я коротко отвечал, что знаю не больше других, а сам тайком поглядывал на Зорского.

Князь выглядел хмурым и подавленным. Вопреки своей обычной манере всегда и везде становиться первым, сейчас он плелся в самом хвосте и глядел себе под ноги. Даже широкие плечи немного сникли, а глаза утратили былой задор.

Рядом с Зорским семенил Шереметьев. Он все пытался начать разговор с другом, но тот отвечал ему рваными репликами, всячески давая понять, что не расположен общаться.

Это меня порядком удивило. Я считал, что Зорский станет разыгрывать привычную браваду. Так никто бы не заподозрил, что случившееся в той или иной мере касается его больше, нежели окружающих. Но блондин казался опустошенным.

Наконец, Шереметьев оставил свои бесполезные попытки выйти на контакт и догнал меня. Далось ему это нелегко: на высоком лбу выступила испарина, дыхание заметно участилось. Некоторое время юноша шел молча, пытаясь отдышаться, а потом прошептал:

— Это не он.

— С чего такая уверенность? — так же тихо отозвался я, уходя чуть в сторону от основной группы.

— Я никогда не видел Льва в таком состоянии. Он просто раздавлен.

— Не всем дается легко первое убийство, — переубедить меня было не так-то просто. — А может, твой друг — хороший актер?

— Вы… кхм, ты не знаешь его также хорошо, как я, — пусть и с трудом, но Николай перенял более привычную для меня неформальную манеру общения. — Мы с детства дружим. Поверь, он не играет. И он не убийца, — подойдя ко мне вплотную, Шереметьев зашептал настолько тихо, что его голос едва не заглушался звуком шагов. — Как-то к нам в поместье кошка забрела и окотилась. Один котенок не выжил, так Лев всю ночь плакал.

— Надеюсь, это было не на днях? — хмыкнул я.

— Полно вам… тебе, — Шереметьев свел брови. — Не стоит потешаться надо Львом. Он благородный и честный человек…

— А еще любвеобильный, — вновь не удержался я от язвительного комментария.

— Что есть, то есть, — со вздохом кивнул мой собеседник. — Падок он на прекрасный пол. Но разве можно его за это винить?

— За это — ни в коем случае, по крайней мере, пока он не женат. Но вот его непричастность к убийству еще следует доказать.

Шереметьев нахмурился, но так ничего и не сказал. Мы вошли в главный учебный корпус, где хорошая акустика не позволяла вести не предназначенные для чужих ушей беседы. Здесь я увидел Дарью, но лишь мельком: наставница увела своих подопечных ворожей на второй этаж для занятий. Нам с невестой удалось лишь обменяться мимолетными взглядами, но я заметил, как девушка вздохнула с облегчением, увидев меня целым и невредимым.

Мы с курсантами подошли к лифтам, которые доставили нас в подземелье. Здесь нас уже поджидал Распутин, который холодно и отрывисто давал распоряжения суетящимся у драгунов порченым. Заметив нас, суровый наставник жестом отправил работников прочь.

— Разбейтесь по парам, — велел он. — Воронцов — вы отдельно. Не забыли, где стоит ваш драгун?

Я не ответил и направился к дальней стене, где за поворотом стояли наши с Распутиным боевые доспехи. Сокурсники проводили меня взглядами, в которых смешались недовольство и любопытство. Но заместитель начальника Академии не позволил своим ученикам долго глазеть мне в след:

— Каждая пара выбирает себе драгуна и встает рядом.

Курсанты направились к тренировочным доспехам. В этому году студенты подобрались весьма удачно — двенадцать человек как раз могли по очереди править шестью учебными драгунами. Мне же довелось быть тринадцатым, то есть, лишним. Хотя мне больше нравилось слово «особенный». И драгун у меня был под стать.

Чернобог недвижимой черной скалой возвышался в левом от меня углу. Лампы над ним то ли были выключены, то ли перегорели, и теперь воронёный доспех практически сливался с царящей вокруг тьмой. Я обратил внимание, как спешащий по своим делам порченый обошел темноту по широкой дуге, подсознательно стараясь находиться подальше от ее границы, будто тени могли накинуться на него и утащить в свое царство.

Меня подобные страхи не мучили, ведь это царство — моя вотчина. Я спокойно шагнул во мрак и направился к проклятому драгуну. В сознании всколыхнулось мрачное торжество — так Чернобог выражал радость и нетерпение от скорого пробуждения. Несмотря на то, что ритуальная фраза не прозвучала, драгун «ожил» и опустился на колено, подставляя мне широкую кованую ладонь.

Случившееся не удивило меня, так как являлось следствием усиливающейся связи между боевым доспехом и его управителем. Об этом писали в немногочисленных учебниках по управлению драгунами. Мы с Чернобогом чувствовали друг друга очень хорошо, что позволяло мне обходиться без вербальных команд.

Стоящих в стороне порченых случившееся все же впечатлило. Один из них поспешно отвел взгляд, другой перекрестился и забормотал молитву, а третий и вовсе скрылся в каморке. Несшие службу в Академии красноглазые не стали исключением и считали моего драгуна воплощением нечистого. Раньше им приходилось мириться только с Кощеем Распутина, а теперь проклятых драгунов по соседству с ними стало на одного больше.

Стоило в темноте вспыхнуть зеленым глазам-линзам Чернобога, как даже самых смелых и несуеверных порченых, как ветром сдуло. Я же спокойной уселся на троне управителя и позволил обручам контроля обхватить свое тело.

Невольно в памяти всплыл образ Златы. Как она сейчас? Где она? Я ощущал между нами некую недосказанность, но дочь Великого Полоза сама решала, когда появляться. Мне оставалось лишь надеяться, что мы скоро увидимся. Дурное предчувствие висело надо мною грозовой тучей, и лишь встреча со Златой могла прояснить ситуацию.

Обретя полный контроль над драгуном, я направил его в общий зал. Там, под чутким руководством Распутина, курсанты пытались рассесться по тренировочным доспехам. Успеха добился только Шереметьев, который как раз первым скрылся за опускающимся забралом драгуна. Стоявший у ног доспеха Зорский выглядел все таким же потерянным и отрешенным. Наставнику пришлось дважды обратиться к нему, прежде чем князь пришел в себя и отступил в сторону, чтобы не обрести бесславную и глупую смерть под громадным стальным сапогом.

Оставшиеся курсанты все еще выкрикивали сокровенное «Внемли моей крови и повинуйся», но, на мой взгляд, им не хватало решимости. Даже несмотря на то, что драгуны являлись тренировочными, они все же имели зачатки характера и требовали твердой воли управителя.