Барин-Шабарин 4 (СИ) - Старый Денис - Страница 2

— Не поверите, друг мой, насколько же я рад вас встретить. Хочется, порой поговорить с человеком из столицы, — сказал Воронцов, и, набравшись мужества, встал и сам подошёл, обнимая своего гостя.

Воронцов не лукавил, он действительно был очень рад увидеть того человека, который может принести с собой важные сведения из Петербурга. Пален был и остаётся верным соратником князя. Именно Воронцову Федор Петрович обязан своим продвижением и тем, что не только занимает почётное место члена Государственного Совета, тем, что так же играет немалую роль в новороссийских губерниях. В том числе, он, не без помощи Воронцова, владеет обширными землями в новороссийском регионе. А при Воронцове цена на землю в Новороссии от тридцати копеек за десятину выросла уже до десяти рублей, и продолжает расти.

Но, дело даже не в этом, почему Пален остаётся верным соратником и одним из проводников влияния Воронцова при дворе. Просто ему невыгодно, даже опасно примкнуть к какой-либо из других группировок. Александра Ивановича Чернышева Пален откровенно недолюбливает, к Третьему отделению также не питает особых любовных чувств, Нессельроде кажется Фёдору Петровичу и вовсе пустым болтуном. Так что и выбора особого не было, к какой партии примыкать, кроме как держаться за Воронцова.

— Ну-с, милостивый государь, сперва давайте по делу, — сказал Воронцов, усаживаясь в непривычное для себя кресло во главе большого стола.

Редко в последнее время Михаил Семёнович бывает в Пятигорске, также в других городах, кроме Тифлиса, Кутаиси. Он и вовсе здесь, так как уже началась масштабная операция по вытеснению горцев из ряда аулов под Дербентом. Для Воронцова было важно, чтобы он, если и не командовал войсками, то, по крайней мере, находился рядом с театром военных действий, чтобы иметь возможность оперативно реагировать на те или иные события или изменение обстановки. Пятигорск не был сильно ближе, чем Тифлис к Дербенту, но тут уже почти что Россия, нет того гнетущего ощущения постоянной опасности.

— Ваша светлость, боюсь, что новости вас сильно не обрадуют, — Пален развёл руками в жесте сожаления.

— Что? Государь всё же решил меня передать опале? Но под Дербентом мы наступаем и из двух аулов горцев уже выбили, — Воронцов связывал любые неудачи теперь только со своей службой на Кавказе.

— Это очень хорошо. Я поздравляю вас с успехом, — сказал Федор Петрович Пален и замолчал, так как слуга принёс вино, а то, что должно было прозвучать, касалось только ушей князя. — Но боюсь, что дело в ином.

— Вы слишком много боитесь, Фёдор Петрович, — усмехнулся Воронцов.

— Увы, но время диктует нам страхи. А вино из ваших виноградников? — спросил Пален.

— Непременно. Но изготовляли мои французы, — сказал Воронцов, лично наливая себе и гостю гранатового цвета напиток. — Оно недурственное.

— Как и всё, что производится на ваших виноградниках, — поспешил польстить Воронцову и его гость.

Мужчины отпили немного вина, покатали напиток по нёбу, от удовольствия хмыкнули, но быстро оба резко посерьёзнели.

— Итак. Рассказывайте! — сказал Воронцов, отставляя бокал с вином чуть в сторону.

— Ваш ставленник в Екатеринославской губернии, господин Яков Андреевич Фабр, бывший ранее вашим помощником…

— Фёдор Петрович, неужели вы считаете, что я настолько вышел из ума, что не помню того деятельного господина, который был у меня долгое время помощником? Прошу вас, по существу! — потребовал в нетерпении Воронцов.

К Якову Андреевичу Фабру князь относился, как может относиться наставник своему любимому ученику. Ранее, сорок четвертого года, пока Воронцову не было велено отправляться наместником на Кавказ, именно Фабру поручалось огромное количество дел, которые Яков Андреевич с честью и начинал, и заканчивал. Воронцов ценил подобное рвение по службе, хотя и отмечал для себя, что Фабр не был бойцом, которого можно было бы поставить в первые ряды в своей политической группировке.

Именно потому, что Яков Андреевич Фабр мог быть деятельным, но не конфликтным, не строил интриги и позволило считать фигуру помощника Воронцова, как компромисс между различными политическими силами. Вот и получилось договориться, что Фабр становится во главе Екатеринославской губернии, при этом не участвует ни в каких тайных и коммерческих делах, которые могли быть и были в этой одной из богатейших губерний Российской империи.

Михаил Семёнович Воронцов слушал рассказ, подмечая для себя, что словосочетание «барин Шабарин» звучит, как каламбур. Вот только улыбаться не было никаких причин. Всё, что происходило в Екатеринославской губернии Воронцов принимал, как объявление войны. Той, политической, в ходе которой так же бывает льется кровь и ломаются судьбы.

— Так кто же? Чернышов или Орлов играет против меня? — в какой-то момент Воронцов прервал рассказ Пален.

— Имел со мной разговор, перед самым моим отбытием в Пятигорск. Он просит не вмешиваться, — стыдливо потупив глаза, говорил Федор Петрович Пален. — Предлагает смириться с потерей губернии.

— Неслыханная дерзость! — воскликнул Воронцов, приподнялся, но ощутил резкую боль в коленных суставах, вновь плюхнулся в кресло.

Пален сделал вид, что не заметил болезненного состояния своего покровителя.

— Понятно, что Чернышов через Министерство внутренних дел сцепился с Орловым с его Третьим Отделением. И, как оказалось, в Екатеринославской губернии творились такие непотребства, кои могут сильно ударить по Чернышову… И по Фабру, значит и по вам, — Пален несколько заискивающе посмотрел на своего покровителя. — Ваша светлость, может, благоразумным будет и вовсе ничего не делать? Пускай собаки погрызут друг друга!

— Федор Петрович, если сочтут, что я настолько слаб и неспособен ответить, что даю каждой собаке себя укусить, то и вас, и меня, и всех тех людей, кои смотрят на меня, всех, эти собаки загрызут. Они же, что Орлов, что Чернышов, пусть и в годах уже, но власть почуяли свою не так давно. Оттого их зубы острые, им закрепиться в стае нужно, — Воронцов залпом выпил бокал с вином.

Всё же пребывание на Кавказе оставляет свои отпечатки, когда даже сиятельный аристократ, ставящий всегда в край угла этикет, так невежественно пьёт вино.

— Оно и понятно, ваша светлость, министр внутренних дел Лев Алексеевич Петровский начал дело Петрошевского по поручению Александра Ивановича Чернышова. Это удар и по Орлову, и по всему Третьему Отделению, и по вам. Там же задевают многих людей от культуры, к коим вы благосклонны, — Пален развел руками. — Очень смелый ход.

— Да, Чернышову смелости не занимать. Теперь можно поднимать все связи, всё моё покровительство людям от культуры и литературы. Туда же можно и Гоголя приписать, и Глинку, и многих иных, — задумчиво сказал Михаил Семенович Воронцов.

Наступила продолжительная пауза, в ходе которой князь размышлял, а его гость пристально наблюдал за реакцией своего покровителя, стараясь выкинуть малодушные мысли из головы.

«Может уже пора думать о будущем? Если Воронцова свергнут с политического Олимпа России, то, как тогда поступят со мной?» — гнал от себя мысль Фёдор Петрович Пален.

— Вы упоминали о дворянине Алексее Петровиче Шабарине. Чей он человек? Чернышова? Это вполне было бы логичным. Но не верю я, что какой-то молодой повеса, не имеющий ни чинов, ни звания, может так взбаламутить воду. За ним обязательно кто-то должен стоять. И это нужно срочно выяснить, — сказал Воронцов, посмотрел на своего собеседника, будто прочитал мысли Пален. — Не вздумайте меня списывать со счетов! Наступление под Дербентом идёт полным ходом. А после я рассчитываю договориться с Шамилем. Если замирение на Кавказе случится в скором времени, то я на коне и с саблей в блестящей кирасе.

— Как вы могли подумать? — всполошился Фёдор Петрович. — Я с вами, и позвольте мне своего человека послать в губернию и всё подробным образом разузнать. Уверен, если мои люди отправятся на добрых лошадях, то уже на пятый день будут в Екатеринославе.