Крафтер II (СИ) - Ладыгин Иван - Страница 32

— Везёт мне на популярность, — пробормотал я, мрачно усмехнувшись.

— Именно поэтому, — продолжила Алиса, не обращая внимания, — суд решено провести… сегодня. Через несколько часов. Всё быстро, тихо, чтобы поскорее закрыть дело. Показательное выступление, формальность, которую хотят использовать, чтобы сохранить лицо.

Я приподнял бровь.

— И?

Она медленно подошла ко мне, наклонилась так, что её волосы чуть задели моё плечо, и прошептала:

— А мы им не дадим.

Когда Алиса, оставив после себя аромат кофе и тонкого парфюма, удалилась на подготовку, меня без лишних церемоний вернули обратно в камеру. Плевать. После всего, что я пережил, железная дверь с грохотом — почти как родная.

Я развалился на узкой койке, закинул руки за голову и хмыкнул, когда Плюм выбрался наружу и вальяжно растёкся на груди. Принял форму клубка пушистого облака и блаженно зевнул.

— Ну что, крошка, думаешь, мне пойдёт присяжный пафос? — спросил я лениво. — Или лучше взять с собой голема и эффектно вломиться в зал суда?

Плюм ответил влажным «п-ш-ш-ш» и попытался перекусить прядь моих волос. Я шлёпнул его по боку. Снаружи, за дверью, раздался хриплый смешок. Кто-то из охраны.

Да, зрелище ещё то. Сидит, значит, барон Морозов, играет с воздухом и разговаривает с потолком. Как тут не подумать, что у парня крышу сорвало. Особенно после сожжённого поместья и пары десятков трупов.

— Я же говорю, он поехавший, — донеслось через смотровое окошко. — С призраками трындит.

— Ага, ещё начнёт заклинания бормотать — я в отпуск уйду, — ответил второй голос.

Я подмигнул Плюму и шепнул:

— Пугнём их потом. С огоньком.

Вскоре дверь снова открылась, и на пороге возник мужчина в строгой форме, с коробкой в руках.

— Ваш адвокат прислал. Сказала, чтобы выглядели достойно, — буркнул он и поставил коробку на стол.

Я приподнял бровь.

— Уж не сюртук ли, расшитый золотом?

— Просто костюм, — проворчал охранник. — Давайте, переодевайтесь.

Рассматривать содержимое я стал с удовольствием. Костюм действительно был шикарен — тёмно-графитовый, тонкая ткань, идеально подогнанный под фигуру. Рубашка цвета льда, запонки в форме львиных голов. Даже галстук был не просто галстуком — его украшала крошечная серебряная булавка с простенькой руной «Защиты».

Натянув всё это великолепие, я покрутился перед треснутым зеркальцем в камере и довольно хмыкнул.

— Ну, Алиса… воистину, талантливый человек талантлив во всём. Один взгляд — и всё село, как влитое. Даже чёртов галстук подобрала к цвету моих глаз. Женщина — ураган.

Я поправил манжеты, провёл пальцем по лацкану и, чувствуя, как внутри меня нарастает знакомое предвкушение сцены, расправил плечи.

— Ну что же… — пробормотал я, — пора на спектакль. Первый акт. Суд. Я в главной роли. Наручники оставьте, будет эффектнее.

Охранник скривился, но кивнул. Ну да, их бы и так не сняли. Меня повели через коридоры — сжатого в сталь, но всё того же уверенного в себе.

Пора показать этому миру, что Морозов не из тех, кого судят. Морозов — из тех, кто пишет законы.

Зал суда напоминал гробницу, освещенную тусклым светом люстр с потускневшей позолотой. Высокие дубовые панели на стенах поглощали каждый звук. Скамьи для публики были забиты до отказа: аристократы в шелках, журналисты с блокнотами наготове, парочка монахинь, перебирающих четки, словно молящихся за чью-то душу. В центре, за массивным столом цвета черного янтаря, восседал судья Волков — худой, как жердь, со строгим лицом и длинным носом. Его пальцы нервно барабанили по Соборному Уложению, лежащему перед ним.

Прокурор Вальтер Прусский, мужчина с багровым лицом и голосом, натренированным на митингах, расхаживал перед присяжными, размахивая папкой.

— Господа присяжные! — его рука вскинулась в мою сторону, словно кинжал. — Этот человек — не барон, а чудовище! Он превратил дуэль в резню, а древний род Черновых — в пепел!

Он швырнул на стол фотографии: обугленные стены, тела, прикрытые брезентом, лицо Игоря Чернова, искаженное предсмертной яростью. Женщина среди присяжных ахнула, прикрыв рот платком.

— Двести лет истории! — Прусский ударил кулаком по дереву. — Уничтожены из-за мальчишки, который вообразил себя вершителем судеб!

Судья Волков кивнул, его тонкие губы сложились в едва заметную улыбку.

Алиса поднялась со стула плавно, словно вынырнув из тени. Ее рыжие волосы, собранные в строгий пучок, мерцали под светом люстр, а зеленые глаза метали ледяные искры.

— Ваша честь, — ее голос звучал, как удар хлыста, — прокурор забыл упомянуть, что барон Чернов похитил моего клиента. Связал. Держал в подвале, где планировал устроить самосуд. Разве закон позволяет убивать гостей в своем доме?

— Это ложь! — Прусский взорвался, но Алиса уже раскрыла Уложение, ее ноготь, окрашенный в черный лак, скользнул по строке:

— Статья 47: «Любое лицо, подвергшееся незаконному насилию, вправе применять меры самообороны, включая летальные». — она повернулась к присяжным, опустив том на стол с тихим стуком. — Мой клиент не убийца. Он — выживший.

Судья Волков нахмурился:

— Адвокат, вы игнорируете масштаб разрушений!

— Разрушения — следствие действий самого Чернова, — парировала Алиса. Она достала из папки доклад пожарных: — Здесь указано: пожар начался в холе, где барон хранил запрещенные артефакты, вживленные в стены. Взрывчатку в том числе. Големов с нестабильным ядром. — она бросила бумаги на стол Прусского. — Кто здесь поджигатель?

Прокурор побледнел. В зале поднялся шум. Один из присяжных — седой старик в потертом сюртуке — наклонился к соседу:

— Говорят, Черновы и правда баловались темной магией…

Алиса, будто уловив его слова, добавила мягче:

— Вы хотите осудить человека за то, что он не дал сжечь себя заживо?

Женщина с жабо опустила взгляд, теребя платок. Судья Волков постучал молотком:

— Присяжные удаляются для совещания!

Но даже его голос дрогнул. В воздухе повисло напряжение, густое, как смола.

«Плюм, — мысленно позвал я, — если все пойдет плохо, подпали ему парик».

Из кармана донеслось тихое урчание.

Часы на стене гудели, отсчитывая секунды тягучим, назойливым щелканьем. Воздух в зале был спёртым, пропитанным потом, тревогой и запахом старых книг. Я сидел, вцепившись в подлокотники кресла, пока наручники холодными зубами впивались в запястья. Плюм, затаившийся в кармане, слегка дрожал — или это пульс бился в висках?

Дверь присяжных скрипнула. Двенадцать пар глаз, избегающих моих, потупились в пол. Только старик в потертом сюртуке встретился со мной взглядом и едва кивнул. Председатель, сухопарый аптекарь с лицом аскета, протянул судье листок.

— Господин судья… — его голос дрогнул. — Мы вынесли вердикт.

Волков схватил бумагу, будто это был смертный приговор ему лично. Его пальцы сжали лист так, что костяшки побелели. Пауза растянулась. Прокурор Вальтер, сидевший рядом, начал нервно тереть ладонью крахмальный воротник — на шее проступили красные пятна.

— Невиновен… — выдохнул судья, и слово повисло в воздухе, как нож на нитке. Видимо, кому-то крепко влетит сверху…

Зал взорвался. Журналисты защелкали камерами, аристократы зашикали, монахини забормотали молитвы. Прусский вскочил, опрокинув стул:

— Это беззаконие! Он уничтожил…

— Заседание закрыто! — Волков ударил молотком так, что треснула рукоять. — Подсудимый… освобождается.

Охранник подошёл ко мне, ключи звякнули в дрожащих руках. Наручники упали на пол с глухим стуком. Я потёр запястья, ощущая, как кровь возвращается в пальцы. Плюм выскользнул из кармана и, приняв вид бронзовой брошки, уселся на лацкан пиджака. Его крошечные глазки-бусины сверкнули торжеством.

Алиса стояла рядом, поправляя перчатку. Её губы дрогнули в полуулыбке:

— Научитесь благодарить, барон.

— Банкет за мой счёт? — процедил я, но она уже повернулась к выходу, её каблуки отстукивали победный марш.