Устрашители - Гамильтон Дональд - Страница 2
- Предыдущая
- 2/38
- Следующая
— А не хочешь карабкаться — вкатывай на автомобиле в подвальный гараж: дом достигает фундаментом подошвы холма. Кроме гаража, там еще имеется и фотолаборатория. Безукоризненно чистая и опрятная, чего не могу сказать о прочих помещениях...
— Перечисли прочие.
— Кухня. Столовая-гостиная. Две спальни. Ванная комната. Уборная. Одну из спален ты используешь как рабочий кабинет. Огромная картотека, негативы и отпечатки разложены по шкафам и полкам... Над парадным крыльцом — навес...
Китти с надеждой поглядела на меня:
— Хоть что-нибудь припоминается? Рассказывала она подробно и убедительно, да только я, на беду, все не мог признать описываемое жилище своим.
— Ничего. Должно быть, я обитал в родимых пенатах лишь наездами, от случая к случаю... А сколько здесь, говоришь, провел? Шесть месяцев? Китти кивнула.
— Верно. И прежде по белу свету помотался и поскитался — так ты уверял. Вольный фотограф, искатель приключений и сенсаций. Отсылал домой умопомрачительные вьетнамские репортажи, пока не получил серьезное ранение. После работал на Ближнем Востоке, обслуживал некую нефтяную компанию. Потом уехал на Аляску, где подвизался по той же части: делал съемки нефтепровода. В конце концов кочевая жизнь тебе опротивела, ты решил обзавестись постоянным жильем и время от времени совершать вылазки, но фотографировать уже не то, что ведено, а то, что хочется.
С минуту я обдумывал услышанное.
— Боюсь, не припоминаю ни аза. Хотя человеку, подстреленному во Вьетнаме, полагалось бы помнить об этом, как по-твоему?
Забавно. Я прекрасно знал о существовании страны, именуемой Вьетнамом, преспокойно указал бы ее на географической карте, сумел бы описать климат, назвать обе столицы. А себя во Вьетнаме даже отдаленно представить не мог. Но к подобным выкрутасам головного мозга следовало привыкать. Я пожал плечами:
— Попробуем другие ключики. Говоришь, зарабатываю фотографией? Пейзажными снимками, ежели не ошибаюсь?
— Преимущественно. Также великолепный анималист, прекрасно себя чувствуешь в лесу; знаешь звериные и птичьи повадки; очень терпелив и упорен. Однажды взял меня в поход и чуть не поколотил за неумение держаться тихо и незаметно. А я-то думала, сижу тише мышки, неподвижнее камня! У тебя уйма и прорва специального оборудования: телескопические объективы, дистанционно управляемые камеры, фоторужья... Да, еще пишешь рассказы рыболова-спортсмена, заметки о лесном хозяйстве, нефтяном промысле, добыче угля... Мы же и познакомились благодаря этому.
— Расскажи-ка сызнова.
— М-м-м... Хорошо. Хотя...
Китти проворно осеклась и возобновила повесть:
— Я служу в ванкуверском отделении лесопромышленной компании «Маласпина». Отвечаю... как, бишь, выражаются американцы? За общественные связи. Ты писал статью о канадских дровосеках и меня отрядили помогать.
— Именно?
— К примеру, я просила у компании геликоптер, если тебе требовалось добраться до места, недосягаемого для автомобилей; улаживала формальности, разговаривала с властями. И так далее, и тому подобное.
— Но в море я свалился на самолете, верно?
— Почти. На гидросамолете. А еще точнее, ты нанял «де хэвилэнд бивер». Их берут напрокат все, кому не лень. Пилота звали Вальтерс. Герберт Вальтерс. Ты с ним летал и прежде. Я уехала на восток, в Торонто, по вызову тамошней конторы. Даже не подозревала, что ты улетел, пока не вернулась и не обнаружила записку: «Позвоню в первом же аэропорту». Никто не позвонил... Потом тебя выловили чуть ли не в открытом море, у островов Королевы Шарлотты...
— Над чем же я собирался работать, не припоминаешь?
Китти помотала головой.
— Этого не знает никто, милый. По-видимому, цель путешествия изложили только Герберту Вальтер-су, уже в воздухе. Известно, правда, что ты любопытствовал насчет какого-то крохотного лесного озерка, лежащего в глубине страны. Почему рухнул возле берегов Британской Колумбии — Бог весть. От лесных территорий море отделяется сотней миль. Что на север, что на восток. Я скривился:
— Боюсь, ищейки министерства... как его?
— Министерство транспорта. МИТ, на местном жаргоне. Обязано расследовать все несчастные случаи с летательными аппаратами — от самолета до воздушного шара.
— Да, конечно. Министерство транспорта. Кажется, ребятки остались недовольны мною. Равно как и следователи в штатском из... этой... Канадской королевской конной полиции. Фу-у! КККП... Темноликий субъект присутствовал при первом допросе... виноват, опросе, — и старательно притворялся то ли шкафом, то ли комодом. Не шевельнулся, подлец. Наблюдал и безмолвствовал... Интересно, в чем же меня заподозрили? Убил пилота, изуродовал аэроплан, стукнул себя по башке тяжелым предметом и, моциона ради, поплавал в ледяной воде?
Китти рассмеялась.
— Надеюсь, немедленное тюремное заключение тебе не грозит. Просто кое-кто утверждает, что амнезия пришлась как нельзя кстати, а потому подозрительна.
Осеклась. Опомнилась.
— Ага, подозрительна, — отозвался я.
— Прости, не хотела... В любом случае, как говорят янки, мы здесь не выигрывали. Я потрепал ее по коленке.
— Не сдавайтесь, ваша неотразимость! Давайте выслушаем вдобавок свидетельства нелицеприятные, бескорыстные, отвлеченные... Как я, кстати, умудрился обзавестись канадской невестой? Учитывая собственное американское гражданство и постоянное место жительства в Сиэтле?
Китти улыбнулась.
— По свершении первых деловых встреч ты обнаруживал постоянную склонность шнырять через канадскую государственную границу трижды в месяц, мистер Мэдден. Разумеется: работа звала, чувство долга шевелилось, и так далее... Расстояние равняется, между прочим, жалким ста двадцати милям. Включая платные шоссе и тому подобную чушь.
— Сто двадцать миль — приличный отрезок, — рассудительно заметил я. — Наверное, в Америке было туго с девицами...
Китти быстро поглядела на меня, расхохоталась, умолкла. С минуту мы сосредоточенно созерцали друг друга. Затем девушка склонилась: поцеловать. Лобзание оказалось делом затейливым и нелегким, ибо приступили мы к нему в положении отнюдь не самом подходящем. Воздвигнувшись в состояние, близкое к сидячему, я исхитрился определить Китти поперек собственных коленок и совершить надлежащее губное касание. Удалось. Губы девушки оказались теплыми и послушными. Недавние целомудренные рассуждения полетели к чертям.
По крайности, к ним, к любезным, я и послал свои реплики, имевшие общность с предметами постельными. Заниматься надлежало не раздумьями, а исследованиями, касавшимися дамских округлостей, изгибов и всего прочего, прямо либо косвенно относившегося к делу.
— Поль, прекрати!
Я вздохнул, оставил в покое потревоженный язычок застежки-молнии, отпустил Китти. Оставалось утешаться тем, что, невзирая на погасшую память и приутихшие физиологические реакции, приличествовавшее воздействие вызывало приличествовавшие словеса — коль скоро то и другое можно было в данном разе именовать приличествовавшими. Приличными. Китти поспешно уселась и откинула длинные, каштановые, пушистые пряди со лба долой. Зарумянилась, уподобилась красавице-недотроге (ежели недотрогу можно уравнивать в правах с красавицей).
— Простите, сударыня, — изрек я натянуто. — Но, сдается, тут недавно звучали речи, прямо касавшиеся постелей, изнасилований, полузапретных удовольствий и подобной дребедени. Вероятно, я ослышался. Простите, сударыня, смиренно и клятвенно уверяю: непристойного умысла не было! Не хотел казаться назойливым, ваша светлость!
Китти раздраженно косилась в сторону.
— Не будь ослом! Я просто... Ведь выздоровления пока не заметно, правда? И защелка осталась нараспашку! Что, если войдет сестра милосердия?
— О, боги бессмертные! — изрек я. — Да неужто медицинская сестра способна получить образование и отправлять ежедневные обязанности, не заподозрив, когда и чего ради разнополые особи целуются? Не оскорбляйте врачебную профессию! Фидон!
— Просто... Просто я не люблю... приходить в полный беспорядок, если это... не вызвано истинной потребностью, милый! Понимаешь?
- Предыдущая
- 2/38
- Следующая
