Колхоз князя Пушкина (СИ) - Богдашов Сергей Александрович - Страница 31

— Уверяю, этот вальс не только ей запомнится на всю жизнь, — посмотрел я в сторону оркестра, чтобы убедиться, заняли ли свои места мои осветители.

Да, обе девчонки уже на месте, и пусть их трудно разглядеть за спинами музыкантов, но так даже интересней.

Зеркальный шар пока никто не видит. Его прикрывает занавес, и слуга уже топчется рядом, чтобы с первыми звуками музыки его отдёрнуть.

— Александр Сергеевич, вам не кажется, что пора зажигать свечи, — приостановил меня Николай Павлович, когда я пробирался в сторону семьи Осиповых — Вульф.

— Уверяю Вас, Ваше Высочество, что после вальса вы сами меня попросите не зажигать их ещё и ещё, — ответил я князю с многообещающей улыбкой на лице.

— Вы собираетесь чем-то ещё нас удивить? — приподнял он бровь.

— Ну что вы… Просто на свечах экономлю, — отшутился я в ответ, чтобы не раскрывать сюрприз раньше времени.

Во, озадачил будущего Императора, а сам дальше пошёл. Прикольно вышло.

— Аннушка, вы готовы? — подошёл я к своим добрым знакомым.

Анна Николаевна Вульф сегодня выглядела гораздо лучше, чем в наши прошлые встречи. Корсет, бальное платье, причёска, туфельки и совсем немного пудры — и уже никто не скажет, что она уж прямо некрасива. Зато грудь у неё весьма, талия впечатляет, а ножки ровненькие и в меру длинные. Даже тот Пушкин их хвалил, знаток недоделанный…

Говоря Рысевой про ангельский характер девушки, я нисколько не преувеличивал. Тот Пушкин отнёсся к Анне, как скотина, хотя и сделал её прообразом Татьяны Лариной в своём «Евгении Онегине».

Приехавший из столицы молодой ловелас, живущий по соседству с Тригорским, много времени проводил с ее братом, снисходительно обучая того искусству обольщения. Объектом для практической отработки навыков стала единственная совершеннолетняя девушка в доме — Анна Вульф. Исследователи потом напишут, что это был «самый вялый и прозаический» из романов Пушкина. Возможно. Но для Анны поэт стал всем. Буквально, всей её жизнью. Чем Пушкин беззастенчиво пользовался на протяжении многих лет.

Онегин хотя бы объяснился со своей Татьяной, Пушкин же просто уехал. И вернувшись через семь лет застал свою «Татьяну» отнюдь не генеральшей, а той же экзальтированной и влюбленной уездной барышней, только постаревшей.

В отличие от Татьяны Лариной, Анна Вульф была слаба и простодушна — за всю жизнь она так и не смогла поставить точку в этих бесперспективных отношениях с поэтом. Она знала о его успешных ухаживаниях за другими женщинами, в том числе и ее сестрой Евпраксией и небезызвестной Анной Керн, но терпела все измены и поддерживала переписку. Когда же Пушкин женился, она продолжала общение с ним и даже играла с его детьми.

Анна Вульф так никогда и не вышла замуж…

Дал же Бог дураку такую верную женщину! Как по мне — она святая, положившая жизнь на кон своему божеству — Пушкину. А он…

Ну, ничего. Попробуем это дело исправить.

— Александр Сергеевич, Анну на менуэт приглашал ваш приятель Вильгельм. Я понимаю, что он прибыл из столицы, но может быть вы подскажете мне, как смогли столичные портные достичь такого мастерства? — придержала нас маменька Аннушки, Прасковья Александровна, на правах старой знакомой, обращаясь ко мне без титулования.

— Вы про сюртук Кюхельбекера говорите? — расплылся я в улыбке.

Сработало!

— Именно, именно о нём! — с жаром продолжила Осипова — Вульф, — Я все глаза проглядела, и готова поклясться, что каждый из сотен стежков, которые успела увидеть, выполнен с безукоризненным соблюдением размера. Они настолько идеальны и одинаковы, что впору начать думать о вмешательстве потусторонних сил. Даже самая искусная швея на такое не способна!

— Обещаю, что мы с вами об этом обязательно поговорим, когда вы навестите меня в Велье, куда я вас прямо сейчас приглашаю в любое удобное для вас время. Думаю, я смогу вам и Анне Николаевне сделать интересное деловое предложение. А сейчас, извините, но нам пора.

— Это же вы натравили на меня всех ваших приятелей? — ткнула Аннушка меня пальчиком в плечо, когда я принялся выводить её ближе к оркестру, где у нас выделено место под танцы.

— Они вас чем-то обидели? Кого из них мне вызвать на дуэль? — притворно возмутился я, и Анна эту шутку приняла.

— Ни в коем случае. Все были предельно вежливы и даже почти не пялялись на мою грудь, которая сегодня открыта больше дозволенного. Но на этом матушка настояла.

— Анна, хватит уже комплексовать, — невольно сорвался я на язык своего мира, но тут же поправился, — Сomplexe d’infériorité — это вовсе не то, что вам нужно.* И грудь у тебя просто замечательная, в матушку, — сдуру ляпнул я, и прикусил язык.

Пролезло, похоже Анна даже представить себе не готова, что у меня с её матушкой уже было.

* complexe d’infériorité — комплекс неполноценности.

— Никогда про такое не слышала.

— Ой, да вы меня лучше вообще не слушайте, — игриво отмахнулся я от серьёзных разговоров, — А то я ещё вас чему-нибудь плохому научу.

— Я давно уже этого жду, — прошептала Аннушка одними губами, так тихо, что даже я скорее понял, чем услышал.

Ответить не успел. Музыканты принялись за дело, и я с удивлением уже с первых тактов узнал знаменитый «Грибоедовский» вальс ми минор.

Вот же человечище, этот Грибоедов! Талантлив безмерно, а на что жизнь растрачивает? На балеринок и дуэли? Да одно его «Горе от ума» мои нынешние современники раздёргали на цитаты похлеще, чем в моём времени цитировали героев комедий Гайдая.

Мы с Анной оказались первой танцующей парой, и ещё довольно долго, оставались единственной.

Остальные открыв рот смотрели на световое шоу. Девчонок — осветителей я обучил, как правильно светить, держа фокус ровно размером в глобус, и поочередно менять яркость, стараясь плавно попадать в такт музыке. А уж изменения цветов они сами варьировали. Так что, по всему залу полетели цветовые «снежинки» самых разных размеров и оттенков.

Заметив, что многие пытаются их поймать, я и сам пару раз повторил такое, то оглаживая голое плечо девушки, то касаясь верха её груди. И Аннушка — эта скромняжка по жизни, моим забавам не препятствовала, лишь закусив губу, откинула голову и кружилась в вальсе, решительно наплевав на все правила приличий.

Пожалуй, только что я оттанцевал самый долгий вальс за всю свою жизнь. Виной тому Николай. Ухватив в партнёрши Анну Керн, он умудрился, кружась в вальсе приблизитьсяк капельмейстеру, как здесь громко называют дирижёра оркестра, и крикнуть ему: — Сыграй ещё раз!

А тот и рад стараться! Раза три, а то и все четыре оркестр вальс повторил. Вот даст же Бог столько усердия и старания…

Сдаётся мне, генеральша — это я про Керн, теперь гораздо раньше заработает пушкинский эпитет «вавилонской блудницы», став уже как бы не сегодня фавориткой Его Высочества, а не годы спустя.

Не удивительно, что после затянувшегося тура вальса, всем потребовался отдых.

Это мы молодые, а в зале и гораздо постарше нас гости танцевали. И ведь ни один не ушёл!

А куда им деваться, если особа Императорских кровей продолжения вальса потребовала.

— Александр Сергеевич! — сугубо официально обратился вдруг ко мне Дельвиг.

— Антон Антоныч, ты чего-то несвежего съел? Грибов? Так грузди и рыжики я сам лично проверял, может рябчики несвежие вдруг оказались? — с интересом уставился я на лицейского товарища Пушкина.

— Я серьёзно, — одёрнул Антон фалды коротковатого сюртука и привычным движением, подоткнул очки на носу.

— Выкладывай, — вздохнул я, готовясь выслушивать долгие объяснения.

— У тебя с Анной Осиповой — Вульф что-то серьёзное?

— Нет, но если ты за ней просто приударить хочешь, то я тебя не пойму, а вот заведи ты с ней серьёзные отношения — и будет у тебя та женщина, которая раствориться в тебе, в огонь и воду броситься, куда бы тебя судьба не кинула. Поверь, я её знаю, и это так!