Колхоз князя Пушкина (СИ) - Богдашов Сергей Александрович - Страница 10

Ткацкий цех был сердцем мануфактуры. Здесь стояли громоздкие деревянные станки, за каждым из которых работал мастер. Ткачи, чаще всего мужчины, ловко управлялись с челноками, перебрасывая их между нитями основы. Так, нить за нитью, рождалось полотно. Ритмичный стук станков заполнял зал, создавая своеобразную музыку труда.

Льняная ткань получалась плотной и прочной. Её качество зависело от мастерства ткача и тонкости нитей. Иногда в полотно добавляли хлопковые или шерстяные нити, чтобы сделать его мягче или придать особые свойства. Их приходилось закупать отдельно, но управляющий Селивёрстов — человек опытный, знает цену добавкам в полотно, и как они на продажу влияют.

Готовое полотно отправляли в красильный цех. Здесь ткань окрашивали в разные цвета: от традиционного белого и серого до синих и красных оттенков. Особого ассортимента красителей не было, оттого и особо ярких цветов полотна добиться было трудно. После окрашивания ткань промывали и сушили на свежем воздухе, для чего под навесом были специальные вешала.

Затем полотно подвергали валянию — его смачивали и били специальными колотушками, чтобы сделать более плотным и гладким. Иногда ткань натирали воском или маслом, чтобы придать ей блеск и водоотталкивающие свойства.

Готовые льняные ткани свозили в склад, где их тщательно осматривали, измеряли и складывали в стопки. Лучшие образцы откладывали на торговлю с купцами, а более грубые ткани шли на продажу в деревни или использовались для нужд армии, если на то будет заказ от интендантов.

Работа на мануфактуре была тяжёлой, но теперь она давала людям возможность заработать на жизнь. Новый хозяин в два, а кому и в три раза поднял дневную оплату и ввёл систему премий. Такие меры оживили мануфактуру. А уж когда мастер цеха объявлял, что до дневной премии осталось совсем чуть-чуть, у работников словно второе дыхание открывалось.

Льняные ткани, произведённые в Велье, теперь ценились далеко за пределами уезда и даже псковские купцы уже начали посылать своих приказчиков, чтобы приобрести дюжину — другую тюков полотна Вельевской мануфактуры, вроде бы, как на пробу.

Размышления про то, как мануфактура в Велье предстанет перед глазами Морозова, я воспринял легко. В конце концов, казначейством там было закуплено далеко не самое плохое немецкое оборудование, установленное лишь четыре года назад. Для неграмотного крестьянина — это космос!

Одни залы, шириной в девять метров, чего стоят. Да, я знаю, что у Морозова есть своя мастерская, обустроенная в двух избах и одном бревенчатом амбаре, но у меня в Велье и стены повыше, и работников больше, и станки на порядок лучше тех кустарных поделок, на которых он вполне приличные деньги умудряется заработать.

— Александр Сергеевич, с вашими перлами на электродвигатели всё далеко не просто, — появился мой тульпа, чётко поймав ход моих размышлений.

— Что с ними не так?

— Сложные чересчур. Вы же обычных крестьян хотите к нашим машинам приставить, чтобы они вращение изображали? — поморщился Виктор Иванович.

— Конечно. Дворян на мануфактуре работать не заставишь.

— Даже представить себе не могу, как вы им физику вращения электродвигателя объясните, чтобы они им управляли, как нужно. Может, всё-таки нам к Воздуху вернуться? Там же всё проще некуда. Дуешь сильней — крутится быстрей. Опять же, в цехах, к слову сказать, изрядно запылённых, можно будет вентиляцию организовать, и это между делом, без особых затрат.

— Возможно, что в какой-то части оборудования мы так и поступим, — постеснялся я признаться, что выпрыгнуть впереди планеты всей, с теми же электродвигателями, меня подвигла обыкновенная скука.

Не, а что тут такого? Магия есть, и возможностей у неё до фига. А используют её кондово. Пожалуй, это самое верное слово, которым можно описать то, что я сумел заметить и понять.

— Как я понимаю, для нас сейчас главное местные патенты, которые тут привилегиями называются, обойти максимально гладко и без финансовых потерь? — обозначил свою задачу Виктор Иванович.

— Именно так.

— Тогда мне нужно ознакомиться с их полным описанием. Хотя я и так догадываюсь, что Вебер тупо скопировал немецкую машину и умудрился выдать её за собственное изобретение.

— Не только он, там и второй, как его… Битепаж, он тоже тот ещё изобретатель.

Впрочем, чисто теоретически мы это уже обсуждали, и не раз. Пришло время практики.

На сегодняшний день у меня есть два варианта двигателей — электрический и воздушный.

У каждого варианта свои плюсы и минусы, но какой из них найдёт себя на производстве, как наиболее простой и надёжный — лишь время покажет.

Заодно, я и про Сперанского у Виктора Ивановича узнал. Того самого Пензенского губернатора, на которого Её Величество пусть и нехотя, но с уважением сослалась, говоря про мои Сказки. И выяснилось, что это достойный «головастик»!

Не будь при Александре Первом сладкоречивого Карамзина, который целый трактат написал и спрашивал в нём: «И будут ли земледельцы счастливы, освобождённые от власти господской, но преданные в жертву их собственным порокам? Нет сомнения, что станут крестьяне счастливее, имея бдительного попечителя и сторонника», то высока вероятность, что смог бы Сперанский уговорить Императора на отмену крепостного права до своей ссылки. Благо, опыт был. В той же Польше и Прибалтике крепостное право уже давно отменили.

Что касается мнения Карамзина, то у меня перед лицом несколько вполне наглядных примеров — начиная с отца Пушкина и его брата, которых уж точно «бдительными попечителями» не назвать, и заканчивая многими дворянами, проживающими за границей. К себе в имения они возвращались один — два раза в год — чтобы доходы снять, да подросших крестьянских девок отыметь. Реальные хозяйственники среди помещиков были скорей исключением, чем обычностью.

Но опять же, Карамзин словно обо мне говорил.

Да, я действительно собираюсь стать тем самым «попечителем и сторонником» крепостных, как бы это пафосно не звучало.

И тут мне — хоть разорвись!

Фактически, правда за Сперанским, но меня на данный момент больше теория Карамзина устраивает.

Как ни странно, но готов я выступить этаким добрым самаритянином, готовым за свой счёт закрыть язвы крепостничества, лишь бы мне про них не напоминали.

И нет — это вовсе не каприз, а трезвый расчёт.

Много ли надо русскому, чтобы горы свернуть?

Цель, признание его заслуг, подкреплённое материально, да довольные лица детишек и жены.

Вот с этого небольшого букета социальных преобразований я и собираюсь начать свою небольшую агропромышленную революцию в отдельно взятом имении.

Иногда по полночи не сплю, думая, как бы до недоверчивых крестьян свои мысли донести, да так, чтобы у них не осталось двояких толкований.

Утро у меня началось, как обычно — с чтения утренних газет под кофе.

Да, есть такая привычная милота в Москве, даже в этом времени.

И должен сказать, что газетные вести меня изрядно порадовали. Особенно те, где говорилось про открытие нового металла одним из великих учёных нашего времени, а так же про то, что банк Франции уже на полном серьёзе изучает алюминий, как возможную частичную замену своему золотому запасу.

Что характерно — обо мне ни слова. Скромный учёный явно постеснялся сказать, с чьих слов ему вдруг идея в голову пришла, видимо расценив это, как вмешательство свыше.

А у меня уже руки чешутся. Наживка заготовлена и опробована, но пока ярко выраженной поклёвки не наблюдается.

Придётся ждать, когда наша заготовка сработает, чтобы потом вдумчиво обменять пару тонн алюминия тонн на пять золотых слитков.

Мошенничество? Вовсе нет. Это мы с моим тульпой, Виктором Ивановичем, банально монетизируем послезнание и безграмотность французских банкиров. Кто им мешал узнать, что алюминия у нас на планете — просто завались сколько, в отличии от того же золота или платины.