Сын Тишайшего 3 (СИ) - Яманов Александр - Страница 33

Кстати, дефилирование и придумано для того, чтобы рассмотреть особенности фигуры. Заодно выявить различные физические недостатки, вроде хромоты или скособоченности. По идее, посланные сёстрами тётки осмотрят претенденток, и это не вызывает никакого отторжения. Но есть вероятность, что их подкупят. Поэтому надо хорошо рассмотреть кандидаток, заодно послушать их речь. Мне обычно хватает этого, чтобы сформировать впечатление о человеке. А далее пусть Ваня сам решает. Для того и придуманы прогулки с обедами в Коломенском. Племенную кобылку надо выбирать тщательно. Ха-ха!

Последняя кандидатка покинула помещение, а я повернулся к подуставшему и находящемуся в прострации Ивану. Мы скрывались за особой клетью, чтобы девицы нас не видели. Зато высокая комиссия хорошо рассмотрела всех участниц нашего конкурса красоты. Процесс получился долгим, и нам пришлось прерваться на обед. Закончили уже ближе к пяти, истратив на смотр более восьми часов.

Но оно того стоило. Понятно, что девушки отличались от стандартов красоты, навязанных людям в моём времени. Однако для нынешних времён в Москве собрались лучшие представительницы знатных родов. Высокий рост, грация, изящность, здоровая кожа — этим могли похвастаться многие претендентки. По мне так они полноваты, но это придирки зажравшегося человека из будущего. А ещё все кандидатки были образованными, насколько позволяли обстоятельства. Естественно, большую роль сыграло отношение родителей. Я давно талдычу, что учиться надо всем, в том числе женщинам. И многие бояре, дворяне и купцы отнеслись к моим наставлениям серьёзно.

Всё-таки от судьбы не уйдёшь, пришла мне первая мысль, когда Ваня посмотрел в блокнот и озвучил имена счастливиц. Ежу понятно, что он всех помнит, просто стесняется.

— Мария Одоевская, Аграфена Голицына и… Прасковья Салтыкова, — произнёс братец, сбившись на последней фамилии. — А когда я могу с ними встретиться?

Судя по румянцу, который покрыл симпатичное лицо Ивана, долго ждать он не сможет.

— Завтра и начнём, — милостиво машу рукой и добавляю: — Только пригласим ещё Анну Звенигородскую.

— Но она мне не понравилась, — растерянно произнёс Иван и продолжил с явной обидой: — Ты же обещал, что не будешь вмешиваться, Феденька. Как же так?

— Дурень! — легонько хлопаю расстроенного царевича по плечу. — Анну выбрал я. Или, по-твоему, брату жениться уже поздно?

Бум! За спиной раздался звук разбитого стекла. Это Екатерина уронила бокал с морсом. Поворачиваюсь к сестре и едва удерживаюсь от смеха. Настолько забавно она выглядит. Аккуратно возвращаю на место отвалившуюся от удивления челюсть сестрицы и произношу:

— Только давайте оставим всё в тайне. Ведь бояре покоя не дадут, когда узнают. А я, может, ещё переменю своё мнение. Вдруг Анна глупа аки дерево?

На самом деле она образованная и умная. Ещё и красивая, правда, на вкус человека из будущего. Вон Ваньке больше понравились кобылы с большими сиськами и жопами. Так-то они хороши! Но после родов и при местном образе жизни лет через пять превратятся в тумбы. Да и нет в них огонька с задором, который плескался в зелёных глазах грациозной блондинки. А ещё она сирота из обедневшего рода, хоть они Рюриковичи из черниговской ветви. Отсутствие тёщи и кучи родственников тоже важный фактор.

[1] Из числа финалисток Алексей Михайлович выбрал Евфимию Всеволожскую, дочь касимовского помещика Рафа Всеволожского. Однако, когда девушку начали готовить к свадьбе, она внезапно упала в обморок. Морозов объявил её больной, и её удалили из царских покоев. Вместо неё на очи царя представили Марию, дочь царского стольника Ильи Милославского. Девушка была на пять лет старше жениха, но имела огромный плюс в глазах Морозова — её отец, как и все Милославские, принадлежал к морозовской придворной партии. 16 января 1648 года состоялось венчание Алексея Михайловича и Марии Милославской.

— Заходи, чего встал, как столб? — раздражённо говорю посетителю.

Тот после поклона начал озираться в поисках икон, дабы перекреститься по русскому обычаю. Но нарвался только на насмешливый взгляд Саввы и малость подзавис от необычной обстановки кабинета. Это министры с боярами привыкли, а люди, появившиеся у меня первый раз, редко сохраняют самообладание. Даже папский нунций и австрийские послы не смогли скрыть удивления. Кстати, итальянец после первой аудиенции сразу заказал в Коломенских мастерских продвинутый секретер и кресло. Иезуит много работает с бумагами и смог оценить новации, принесённые мной в этот мир.

Зашедший в комнату человек тоже немало пишет, умудряясь при этом служить в армии, и даже успел повоевать. Именно поэтому он меня и взбесил. Вот сейчас и будем снимать с него стружку. Отдавать долг Родине — дело нужное и почётное. Однако бывают исключения.

— Это что?

Сую гостю стопку бумаг, отчего тот сразу побледнел. На вид ему лет тридцать. Правильные черты лица и прямой взгляд голубых глаз прямо кричат о знатном происхождении. А военная выправка и с мощные запястья больше подходят какому-нибудь бравому рубаке, нежели любителю корпеть над бумагами.

— Прости, государь. Виноват, что не испросил разрешения на этот перевод. Я не знал, что подобные труды под запретом. Готов понести любое наказание, — грустно вздохнул собеседник, склонив голову.

— Ты дурак или издеваешься? Да тебя награждать за эту работу нужно! — произношу в ответ, стукнув по переводу «Хроник»[1] Матея Стрыйковского. — Или лучше выпороть! Это же какой труд проделан! А в трактате поляка огромная польза для нашего общества, особенно для учеников Академии. Я прочитал его в оригинале, но не все настолько владеют польским, особенно старым, перемежаемым вставкам на латыни. Ты же перевёл на русский сложнейший труд, так что теперь его поймёт любой грамотный человек.

После моих слов офицер сменил цвет с белого на красный, но окончательно запутался. Надо прояснить, почему я гневаюсь, а то подумает, что царь лишился ума:

— Два года назад была основана «Славяно-греко-латинская академия». Мало кто знает, каких трудов это стоило мне и Сильвестру Медведеву. Мы еле нашли нужное количество учителей, некоторых пришлось соблазнять, выдав немалое жалование. При этом немалое число наставников просто не подходит для работы, не обладая нужными знаниями и навыками преподавания. Часть отчислили, приняли других, кого-то с трудом удалось разыскать в монастырях, вырвав из рук митрополитов и настоятелей, — делаю передышку, хмуро глядя на начавшего чего-то понимать гостя. — И вдруг оказывается, что в Тульском полку служит капитан, увлекающийся переводами. А ещё он владеет греческим, латинским, немецким и польским языками! Мало того, наш самородок пишет собственное произведение! Только царь, министр образования и глава Академии узнают об этом случайно от друга нашего героя.

Строго смотрю на стушевавшегося офицера, который не опустил взгляда, что делает ему честь.

— Лызлов[2], ты не дурак. Твой поступок — самое настоящее вредительство! Иначе я его назвать не могу.

— Прости, государь. Просто я не думал, что мои жалкие попытки перевести труд пана Матея являются важными, — начал оправдываться оторопевший историк. — Это больше малозначащее увлечение. Да и перевод весьма слабый. Всё-таки язык устарел, да и латынь я знаю недостаточно.

— Блять! Даунито хромосомо! Я не могу найти даже трёх средних преподавателей для студентов! А человек, которому хоть сейчас давай кафедру истории и филологии, сначала торчит в Пензенском крае, а затем лезет под ногайские стрелы. При этом Медведев и Истомин с ног валятся из-за недостатка людей. Люди за два года хоть каких-то помощников обучили, чтобы нам полегче стало. Но из-за этого многие важные дела пришлось отложить, — делаю несколько вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. — Ты где был, когда вышел указ о наборе знающих людей в Академию и школу при Оружейной палате?

— Служил товарищем воеводы в Верхнем и Нижнем Ломове, государь. В то время мы переносили южнее Симбирскую засечную черту, разрушенную ногайцами во время набега 1680 года, — сразу отчеканил Лызлов.