Исторический криминальный детектив. Компиляция. Книги 1-58 (СИ) - Шарапов Валерий - Страница 15

Антон родился в 1921 году, когда Квилецкий проживал в гражданском браке с некой Александрой Николаевной Бринер — очень красивой, но болезненной молодой женщиной. Александра была приемной дочерью разорившегося дворянина, титулярного советника из Тверской губернии. После того как папа проиграл в карты дом и, как записал в документе священник, «испустил дух от естественного изнурения сил», она перебралась в Москву и поселилась в унаследованной от мамы небольшой квартирке.

Имея неплохое образование, владея двумя иностранными языками, девушка зарабатывала на жизнь переводами и редактированием статей для газеты «Московская копейка». Затем познакомилась с юнкером Алексеевского пехотного училища Казимиром Квилецким. Между молодыми людьми довольно быстро вспыхнуло сильное чувство, но… случился выпуск, и пыхтящий угольным дымом воинский эшелон умчал юного прапорщика на Юго-Западный фронт Первой мировой.

За пару лет от Квилецкого пришел всего лишь пяток писем, в которых он коротко описывал лишения и ужасы окопной войны. Потом надолго исчез. И появился только в конце 1919 года, когда Александра уж перестала надеяться на их встречу. Думала, погиб или бежал в одну из европейских стран.

Узнав в позвонившем в дверь незнакомце бывшего возлюбленного, она не поверила своим глазам. Пред ней стоял не пылкий юнец с едва заметным пушком над верхней губой, а взрослый мужчина с усталым взглядом и безобразным шрамом на шее.

Он изменился не только внешне: стал неразговорчив, скрытен, подрастерял азарт к жизни; к тому же скитался по Москве с документами на чужое имя и тщательно скрывал от новой власти свое прошлое. Однако к Александре Казимир по-прежнему относился с нежностью, и ее чувства воспылали к нему с новой силой.

Антон появился на свет через полтора года после его возвращения. К тому моменту аппарат Всероссийской чрезвычайной комиссии дважды интересовался личностью Квилецкого, жившего по документам некогда сгинувшего в лесах Малороссии железнодорожного инженера Марка Железнова. После второй проверки чекисты о нем будто забыли, однако Казимир понимал: это временно, они обязательно вспомнят. И тогда, после следующей встречи с сотрудниками отдела по борьбе с контрреволюцией, домой он больше не вернется.

Когда Антону исполнилось полгода, Александра заболела туберкулезом. Около месяца Казимир метался между квартирой и туберкулезным отделением Ново-Екатерининской больницы. Поездки до пересечения Петровки и Страстного бульвара отнимали много времени и сил. К тому же всякий раз он опасался встречи с представителями ВЧК или обитавшей поблизости московской милиции. Документы хоть и были настоящими, но глядевший с фото инженер Марк Железнов мало походил на их нынешнего хозяина.

Состояние молодой женщины было плачевным; врачи делали все возможное, а лучше ей не становилось. В эти суматошные и тяжелые дни Квилецкий неожиданно осознал, что во всей России никого ближе Александры и Антона у него не осталось. Именно в маленькой квартирке, окна которой выходили в тихий тупиковый переулок, он ощутил состояние, близкое к счастью. После долгих лет лишений, войны и скитаний он обрел, наконец, любовь и покой. И вдруг над этим кропотливо созданным хрупким миром нависла смертельная опасность.

И тогда Квилецкий обратился за помощью к родной тетке Александры — бывшей актрисе оперетты Михелине Михайловне Блювштейн. Она также проживала в Москве, изредка захаживала к племяннице в гости, а однажды принимала Александру и Казимира у себя.

Он схватил в охапку сына, примчался к пожилой примадонне и попросил несколько дней присмотреть за ребенком. Всего несколько дней. Дама была строгих правил, однако семью племянницы в беде не бросила: забрала Антона да еще подкинула немного денег на продукты для больной.

Квилецкий тотчас помчался на рынок, купил молока, рыбьего жира, овощей и фруктов. С полной корзинкой провизии он спрыгнул с подножки трамвая, повернул к Страстному бульвару и вдруг услышал властный окрик. Обернувшись, увидел крепких мужчин, один из которых был одет в черную кожанку.

В груди похолодело, а в голове заметался вопрос: «Ну почему именно сейчас? Почему?!»

Приблизившись, комиссар показал красную корочку удостоверения и нагловатым басом попросил предъявить документы. Казимир подчинился, надеясь на то, что вопросов после проверки не возникнет.

Пока главный знакомился с документами, второй стоял чуть поодаль, недвусмысленно держа правую руку в кармане. Третий подошел к задержанному сбоку и потребовал предъявить к осмотру корзинку.

— Куда несешь? — спросил он, увидев продукты.

— Жена лежит в туберкулезном, — кивнул Квилецкий в сторону больницы.

Ответ их устроил. В те лихие времена тиф с туберкулезом косили всех без разбора.

Зато у комиссара появились подозрения по поводу личности на фотографии.

— Это ты? — тем же неприятным басом справился он, постучав грязным ногтем по фото.

— А кто же? Я, конечно.

— Так ведь не похож. Совсем не похож! — показал он развернутую «ксиву» своим коллегам.

Далее тянуть время в надежде на благой исход не было смысла. Разговор у сотрудников ЧК с подозрительными личностями был короткий.

Воспользовавшись тем, что коллеги комиссара отвлеклись на документ, Казимир выхватил из-за пояса «браунинг» и, всадив в каждого чекиста по пуле, бросился бежать. Позади послышались крики, раздался выстрел…

Квилецкому повезло: здешние места он неплохо изучил в юнкерскую пору, а потому безошибочно петлял проходными дворами и проулками. Опомнился в пяти кварталах от злополучного места встречи с патрулем.

Остановившись, оперся рукой о холодный кирпич старого купеческого дома. Прислушался.

Вокруг было тихо. Никто за ним не бежал. Лишь сердце отбивало бешеную чечетку, да ходила ходуном грудь. Корзинка где-то потерялась, кепка с головы исчезла, одежда и обувь запачкались.

Оглянувшись по сторонам, Казимир выбрал направление и зашагал дальше, отряхивая на ходу полы пиджака.

Опасаясь ареста, домой он больше не вернулся, а в Ново-Екатерининскую больницу осторожно наведался только спустя пять дней.

И услышал от дежурной медицинской сестры страшную новость: прошедшей ночью его Александра скончалась.

Вдоволь наговорившись с сыном, Квилецкий попрощался с ним, прошел через главные ворота кладбища и вышел на Малую Декабрьскую. Проследовав по ней сотню метров, он остановился и привычно огляделся вокруг. Не заметив ничего подозрительного, мужчина торопливо пересек бывшую Воскресенскую и сразу завернул на Ходынскую.

Илюха-татарчонок и Сашок отдыхали на лавочке в тени возле длинного двухэтажного барака. Завидев главаря, оба поднялись.

— Все на мази, Казимир, — доложил обстановку Илюха. — Как прошла свиданка?

— На хате узнаешь, — сплюнул на тротуар главарь и, сунув руки в карманы брюк, направился вдоль железной дороги в сторону Марьиной Рощи.

13 июля 1945 года.

Бессонная ночь не добавила сил. Тем не менее, вывод технолога Московской печатной фабрики Гознака воодушевил офицеров, и группа Старцева вновь взялась за работу. Теперь все усилия были брошены на ту архивную часть старых уголовных дел, в которой значились фальшивомонетчики — как известные на всю страну, так и те, кто лишь робко и неумело пытался подделать банкноты или другие документы. Мало ли, вдруг дебютанты не теряли времени даром и доросли до профессионалов?

Бойко, Баранец, Горшеня и Ким сидели за своими столами, обложившись раскрытыми папками, доставленными в кабинет из архива. Время от времени кто-то из них, найдя кого-то подходящего, зачитывал имевшуюся в «Деле» характеристику. В каждой такой характеристике помимо общих автобиографических данных значилось, где и когда задерживался, по каким статьям и сколько раз привлекался к административной или уголовной ответственности, что именно предпочитал подделывать. Также в документах указывались склонности, слабости и увлечения данного человека.