Большой Дом (СИ) - Кич Максим Анатольевич - Страница 5
- Предыдущая
- 5/26
- Следующая
— Зачем пришли? — спрашивает.
А голос у неё, как будто валун ворочается в проточной воде.
Шарик молчит. Хвост поджал, сам скукожился, по земле стелется.
Матроскин молчит. Уши к затылку прижались, лапы во все стороны сразу бежать готовы.
И дядя Фёдор молчит. Во рту сухо. Язык будто нажданкая бумага, дёсны дерёт.
— Так зачем пришли?— повторяет земляная баба. И росту в ней становится ещё больше прежнего. Корни сквозь неё прорастают и видно как в земляной утробе человеческие косточки белеют.
Тут дядя Фёдор и слышит, как кто-то его голосом говорит.
— Мы, бабушка, пришли корову покупать.
Шевелится язык дяди Фёдора. А сам он ничего с ним поделать не может.
— Корову, стало быть,— говорит земляная баба,— корова — скотина ценная. Меня саму батюшка на корову сменял, не задумался. А что взамен предложишь?
Дядя Фёдор изо всех сил тянет руку к карману, а губы его против воли шевелятся:
— А что ты хочешь?
— Взяла бы я твоё имя,— отвечает баба,— да только крепко оно заворожено. Но ничего. Вот товарища твоего имя лежит с самого краешку. Я вижу, как оно сверкает, как ему на месте не лежится. Отдай мне имя своего товарища. А я тебе взамен знатную корову дам. Не пожалеешь!
А дядя Фёдор всё тянет руку к карману. Кажется ему, будто кармана-то и нет вовсе. А если и есть, то он в такой дали, что ему и за сто лет не дотянуться. А во рту у него словно жаба сидит. Мерзкий клубок, склизкий. Настоящее имя кота Матроскина.
Покосился мальчик на кота, а на том лица нет. И видно, как под чёрной шерстью у него кровь от шкуры отлила. Страшно коту, как никогда страшно не было.
А губы дяди Фёдора шевелятся и нет на них никакой управы.
— Ме… ме… ме…— говорит он изо всех сил стараясь не дышать, чтобы настоящее имя кота не выдохнуть.
— Что ж ты мекаешь?— смеётся земляная баба.
И смех у неё такой, каким вороньё на погосте душегуба в могилу спроваживает.
— Может ты козликом быть хочешь, дурашка?
— Мел… мел… — говорит дядя Фёдор и чувствует, как кончики пальцев карман нащупали.
— Ну что же ты? Не томи!— грохочет баба, будто камни с самого неба падают.
А мальчик монету нащупал и сжал со всей силы. Монета раскалилась, и руку ему обжигает. Держать мочи нет. Но чувствует он, отпустило.
— Мало ли чего ты хочешь,— говорит.
Монета жжёт, выкинул бы, да отпустить — страшнее всего. Он медленно руку достаёт из кармана и монету старухе протягивает.
— Вот тебе твоя плата!
Пошатнулась земляная баба. Словно солнце проглянуло и высушило её земляную плоть. Песок посыпался пуще прежнего.
— Что ж,— говорит она тихонько,— долго эта монета меж людей ходила, пора ей и назад возвращаться. Это достойная мена. Забирай свою корову.
Погас фонарь. Опустилась непроглядная тьма. А когда она развеялась, то стояла перед ними корова. Рыжая, мордастая, важная такая. На шее — платок белый повязан.
А в небе солнце. И деревня в двух шагах видна.
— Спасибо тебе дядя Фёдор,— говорит Матроскин,— этого я тебе вовек не забуду.
Хотел мальчик сказать, что, мол, не за что, но почувствовал, как что-то зудит в его ладони.
Посмотрел, а там кружок с женской головой отпечатался, красный с чёрным.
— Ничего,— утешает его кот,— зато заживём мы теперь, как ты сам сказал, счастливо.
6. Воронёнок
Так и стали они жить в деревне. С коровой. Корову назвали Муркой. В честь Мурмура, пятьдесят четвёртого Духа, Великого Герцога и Воителя, восседающего на Грифоне. Характер у коровы был скверный, короче говоря.
Дядя Фёдор без дела не сидел. Тем более, что по телевизору передавали всё больше шум и круги какие-то. Зато книги, которые они с Шариком и Матроскиным перетащили из профессорского дома, были такие же интересные, как у папы, а кое-где даже поинтереснее. Потому что у профессора в доме грамотного мальчика никогда не водилось и прятать самые интересные тома в тайник ему было не с руки.
Днями дядя Фёдор работал в огороде или играл с Шариком во внезапную эвакуацию, а по вечерам они с котом Матроскиным садились профессорскую библиотеку разбирать.
И столько там было интересного, что они несколько раз успели построение вокруг дома исправить и улучшить, так что теперь даже колорадский жук их огород обходил за версту.
Тем более удивился дядя Фёдор, когда однажды на крыльце обнаружился воронёнок. Чёрный с просинью, глаза умные, блестящие, нос толстый, сам сердитый-пресердитый.
Дядя Фёдор его накормил и на шкаф посадил. И назвали воронёнка Кукки — это имя мальчик в одной профессорской книге вычитал. Хотя Матроскин предлагал его Прапорщиком назвать: что воронёнок ни увидит, всё на шкаф тащит. Особенно он любил разные вещи, подготовленные для ритуалов. А взять у него ничего нельзя. Сразу Кукки крылья в стороны, шипит и клюётся. У него на шкафу целый склад получился. Потом он немного подрос, поправился и стал в окно вылетать. Но к вечеру обязательно возвращался. И не с пустым клювом. То гильзу принесёт стреляную, то царскую монету с нацарапанным потайным словом, то ключ, на головку которого разноцветные нити намотаны. Однажды даже чей-то палец с обручальным кольцом принёс. Еле-еле Шарик, пока дяди Фёдора не было, смог этот палец отобрать и закопать за оградой.
Очень боялся дядя Фёдор за воронёнка: окрестные обитатели могли и человека на одну ладонь положить, а второй прихлопнуть, что уж о птице говорить.
А кот решил воронёнка к делу приучать.
— Что это мы его зря кормим! Пусть пользу приносит.
И стал он воронёнка учить разговаривать. Целыми днями сидел около него и говорил:
— Никогда! Никогда! Никогда!
Шарик спрашивает:
— Что, тебе делать нечего? Ты бы его лучше песне какой выучил или заговору.
Кот отвечает:
— Песни я и сам петь могу. А заговор понимать надо, иначе от него пользы нету.
— А от твоей «никогды» какая польза?
— А такая, что в любом деле, чтобы достичь действительного успеха, необходимо прежде всего научиться отказывать. И раз уж в содержание беседы наш подопечный вникнуть не сможет, то в дискуссии ему надо сразу ставить решительную и последнюю точку.
— Ну а если чего дельного предложат,— спорит Шарик,— так ведь можно много чего полезного предложить.
— И много чего полезного нам предложили в последнее время?— Интересуется кот,— Что-то тут на кого ни найди, все норовят практически убедить, что туземные почвы для нас полезнее воздуха. Вот, не откажи дядя Фёдор той земляной бабе в её скромной просьбе, что бы сейчас со мной стало?
Шарик с котом согласился и тоже стал учить воронёнка «никогде». Целую неделю учили его, и наконец воронёнок выучился. Спросит кот Матроскин Шарика:
— Ты когда мне поможешь с засовом в коровнике?
А Кукки сразу и подсказывает:
— Никогда!
И, в общем-то сразу становится ясно, что с такими просьбами надо обращаться к дяде Фёдору. А учитывая его занятость — то лучше сразу писать в Спортлото.
И вот что из этого получилось. Однажды дядя Фёдор, кот и Шарик пошли в лес грибы собирать, и, попутно, проверить на лесных обитателях несколько интересных рецептов из профессорских книг. И дома никого не было, кроме воронёнка. Тут почтальон Печкин приходит.
Подошёл он к тому месту, где в земле Матроскин с мальчиком зарыли свежайшее своё построение из антенного кабеля и кладбищенских гвоздей, остановился аккуратно, чтобы ни в коем случае за невидимую черту даже пальца не сунуть и кричит:
— Эй, робинзоны, я вам журнал «Красный Экзорцист» принёс. Может пустите?
А из дома ему доносится, голосом Матроскина:
— Никогда!
— Это я, почтальон Печкин, принёс журнал «Красный Экзорцист». Пустите меня, а то хуже будет.
А ему из дома голос Шарика отвечает:
— Никогда!— и ещё пару слов, довеском. Педагог из Шарика был никудышный.
Осерчал Печник, кричит:
— Вы меня вообще слышите, бандерлоги? А ну пропустите меня внутрь, не то я найду способ войти сам, живьём сниму с вас шкуру, сварю в кипящей смоле, разберу по косточкам, потом воскрешу и ещё раз сделаю то же самое, а этот ваш домик разберу по брёвнышку, сожгу, пепел развею по ветру, а пепелище засыплю солью. Бертолетовой. И потом устрою тут сажалку.
- Предыдущая
- 5/26
- Следующая