Брандвахта (СИ) - Гор Александр - Страница 52

Ох, и попахать придётся! Я-то во всех этих погрузочно-разгрузочных работах пока точно не смогу участвовать.

— Таскать на брандвахту и баржу девчонки помогут. Не сломаются! Ну, а грузить там — да, там только мужики.

По-хорошему, выкопать бы где-нибудь на берегу яму, в которую это всё поместить на зиму. Вот только уровень грунтовых вод тут очень высокий, хотя и можно найти место, где его не достать. И весной, едва начнёт таять снег, придётся всё срочно эвакуировать из него: как я уже несколько раз поминал, уровень Белой в половодье поднимается на восемь-десять метров, вся местность, вплоть до насыпи «Пекинки», оказывается под водой.

— Да и не надо вообще всё перевозить. Нам ведь всё равно весной огородами заниматься. И зачем тогда что-то туда-сюда возить? Кстати, по поводу «туда-сюда», — провела она тёплой ладошкой по низу моего живота.

— Утром с людьми переговорим, — успел пообещать я.

Остатки ночи она провела в собственной каюте, сославшись на то, что ей рано вставать. А я впервые после гибели брата решился наведаться в радиорубку. Как включать рацию и перенастраивать её на разные волны я, можно сказать, знаю. Морзянка для меня, конечно, тёмный лес, но ведь, судя по записям Данилыча в «журнале регистрации радиосвязи», полно и таких радиостанций, которые используют телефонный режим. Вступать с кем-то в диалог не решился, но пару часов послушал, о чём люди говорят.

По-прежнему, как и рассказывал Андрей, полно призывов военных радиостанций желающим присоединиться к армии направляться на «сборные пункты». Один из ближайших к нам — в Тоцком, где, насколько я помню, огромный военный городок и полигон, на котором когда-то испытывали воздействие атомного оружия на боевую технику и людей. А второй — на востоке Оренбургской области, там, где я когда-то охранял ракетные шахты.

Честно говоря, по душе чуток царапнула мысль: а не умотать ли туда? В общем-то, от службы я не успел толком отвыкнуть. Вон, до сих пор сны про армейскую жизнь снятся. Вот только как быть с людьми, которые вокруг меня скучовались? Нет, бросать их нельзя ни в коем случае. Если уж перебираться, то всей толпой. Только на чём? Хоть Оренбургский тракт теперь, вроде бы, и свободен для движения, но нет никакой гарантии, что местные банды близ городов не «посматривают» на дорогу и не пытаются перехватывать «вкусных» проезжих. А мой «бабий батальон» — более чем привлекательнейшее лакомство для них. Чёрт бы побрал этот «основной инстинкт»!

То есть, нужно что-то большое, чтобы в него вместилась вся наша орава, закрытое, чтобы женские лица невозможно было разглядеть в окошках встречным-поперечным, и бронированное, чтобы не пострадать при попытке обстрела. Как мне кажется, задача решаемая, хоть и требует достаточно больших трудозатрат. Вот только с переделкой какого-нибудь грузового автофургона в такого монстра до первого снегопада можно не успеть: Южный Урал, когда выпадет снег, предугадать невозможно. Ведь ради этого нельзя бросать подготовку к зимовке, поскольку, погнавшись за двумя зайцами, можно жидко обосраться в обеих поставленных задачах.

Военные звали к себе. Радиолюбители рассказывали, как обстоит ситуация у них. Народ бешеными темпами занимается подготовкой к зиме, бандиты заканчивают передел сфер влияния. И тоже, кажется, стали менее активны. Повсеместно на дорогах ликвидируются «соловьи-разбойники», мешающие доставке в пригородные «центры цивилизации» продуктов. Где — армейцами, а где, самими же «организованными» бандитами. Надеюсь, как мы и прогнозировали с братом, к весне армия начнёт устанавливать твёрдый порядок повсеместно. В общем, как говорил незабвенный Мальчиш-Кибальчиш, нам бы день простоять, да ночь продержаться.

Растолкали меня часов в десять утра. Примчавшийся Сергей принялся тормошить моё плечо.

— Максимыч, там тебя какие-то чесноковские мужики требуют.

— Меня?

— Ну, главного из наших. А кто у нас главный? Ты!

Ну, вот и дождались соседей.

51

Трое, приехали на «Ниве». Один постарше, годков сорок, а то и побольше, ведёт себя уверенно. Плотный, лицо невыразительное, волосы светло-русые. Если судить по лёгкой скуластости, то либо татарин, либо башкир «по паспорту». Было такое во время переписи, кажется, 1926 года, что в национальных республиках всех «нацменов» записывали по «титульной» национальности. Именно тогда очень многие татары, тептяри, нагайбаки неожиданно для себя стали по документам башкирами. А что написано в документах пером, то хрен уже вырубишь даже топором.

Опускать сходню не стал: мужики при оружии, сначала бы разобраться кто такие, чего им надо, прежде чем даже самому сходить на берег. Обратили на это внимание.

— Что, даже на борт нас не пустишь?

— Не-а. Был, знаете ли, уже один неприятный инцидент, — приврал я.

— Там, в Кузнецовском затоне?

Информированные! Знают, откуда мы сюда перебрались.

— Поэтому оттуда сюда слиняли?

Разговаривает старший, двое молодых, лет до тридцати, помалкивают.

— Не совсем. Там по Уфе то ли нефть, то ли солярку тянет, в затон её натащило, воду пить невозможно стало. Вот и решили перекантоваться какое-то время здесь, пока вода от дряни не очистится. Так что долго напрягать вас соседством не будем.

— Да вы нас, вроде, и не напрягаете пока. Сидите тихо, к нам не лезете. А это по нынешним временам очень даже ценное качество. Так может, всё-таки познакомимся?

Представился. А в ответ услышал:

— Мамеджан Галиуллин, подполковник ФСК. Бывший, разумеется, поскольку всё, кончилась наша служба. Теперь — кто-то вроде главы сельской администрации Чесноковки.

— Помнится, именно ваши, чесноковские, возле аэропорта «соловьями-разбойниками» работали, кучу народу порешили. И один из наших парней, собиравшийся домой, в Салават, ехать, от них заряд дроби в грудь схлопотал.

— Было такое. Только те уголовнички быстро стали заканчиваться, а когда военные туда и обратно скатались по Оренбургскому тракту, и вовсе кончились. Так что пришлось новую власть в селе выбирать. Вот меня и выбрали. Как представителя старой власти, при которой порядок был.

Приятно слышать, чёрт возьми, что люди порядка хотят.

— Оружие у вас есть, Владимир? Ну, кроме «Стечкина», что у тебя в кобуре. Кстати, где его взял?

Ага, я тоже знаю, что такие пистолеты на дороге не валяются. Вообще пистолеты на ней не валяются, а эти как раз только сотрудникам конторы, в которой Галиуллин служил, полагались.

— Трофей. Я тут в начале нашего разговора про неприятный инцидент поминал, от которого у меня вот этот шрам на морде остался, так вот, во время него и затрофеил.

— Это не тогда, когда какие-то ухари ваших женщин хотели «приватизировать», а запасы на базаре спихнуть?

— Всё-то вы, Мамеджан Батькович, знаете…

— Салаватович я, — усмехнулся чекист. — Служба у меня такая была, что всё знать полагалось. Служба закончилась, а привычка осталась. Много интересного я о вашей компании слышал. Разного. Но сразу для себя отметил, что вы, в отличие от почти всех, сбившихся в стаи, не беспредельничаете. Ну, почти не беспредельничаете. Знаешь, о каком случае я говорю?

Я кивнул.

— Но и этот случай я понимаю. Так что, решил собственными глазами глянуть, на что вы годитесь.

— И на что?

— Как мне кажется, если здесь останетесь, а не вернётесь в свой затон, то до весны, когда твёрдая власть начнёт устанавливаться, сумеете дожить. Что будет, если назад вернётесь, судить не берусь.

И этот про то, чтобы мы тут, на озере остались. А может, и правда? Пожалуй, когда чесноковские уедут, надо будет народ собрать и этот вопрос обсудить хорошенько.

— А откуда вы, Мамеджан Салаватович, знаете, что по весне твёрдый порядок устанавливаться начнёт?

— По своим каналам, — уклончиво ответил тот. — Пришлось, знаешь ли, смирить ведомственную гордыню и с военными связываться. Всё-таки одним делом теперь предстоит заниматься. Вот и готовлюсь к весне, кадры подходящие примечаю, чтобы, когда до дела дойдёт, сделать им предложение, от которого они не смогут отказаться. Судя по тому, что я о тебе знаю, и ты нам подойдёшь. Если доживёшь до того времени.