Брандвахта (СИ) - Гор Александр - Страница 15

— А зачем ходить? — пожал плечами Васька. — Будут Андрей или Шамиль ехать, к ним в машину и положим. И доски можно на грузовике перевезти.

— Можно. Но за забор всё равно таскать придётся. Так что ты старайся аккуратнее шагать, чтобы картошку не потоптать: нам её всю зиму жрать придётся.

Его сестра всё это время рыскала по грядкам, оценивая, чего насадила хозяйка, и насколько оно уже подросло.

— Володя, это мне показалось или действительно что-то пищит?

Я прислушался. Нет, кажется моей красавице не почудилось. И звуки доносятся откуда-то со двора.

Это с улицы ворота стальные с добротным замком, а на огород выходит какая-то старая деревянная дверь, как это сплошь и рядом принято в деревенских домах, закрытая на обыкновенную «вертушку» — вращающуюся на гвоздике плоскую палочку. Но щели в проёме имеются, и ничего не стоит сквозь одну из них повернуть сей «запор» ножом, найденным в плотницком ящике, так, чтобы он не мешал калитке отвориться.

Распахнул дверь и обомлел: перед ней лежит на брюхе щенок. Крошечный, едва ли проживший даже месяц. И по следам видно, что истощённый собачий ребёнок полз от будки, из которой торчит цепь, на звуки человеческих голосов.

Пока Наташа ахала «Бедненький!», я содрал с себя куртку, надетую по утренней прохладе после ночного дождя: невероятным чудом выжившую в катаклизме псинку, ползшую по мокрому двору, бьёт мелкая дрожь.

— Держи, только аккуратно, — вручил я женщине драгоценную ношу, а сам двинулся к будке.

Так и есть: мёртвая сучка, довольно крупная дворняга с овчарочьими примесями, и ещё два мёртвых щенка. Заодно глянул и на замок в калитке. Увы, никакой защёлки, открыть можно только ключом, который в доме, у таких же мёртвых хозяев.

Щенок, ощутив себя в тепле, кажется притих.

— Дуй на брандвахту. Покормите ребёнка чем-нибудь тёпленьким. Да тем же бульоном, которым Гришку кормили, только чуть разведите, чтобы кишечник выдержал. И совсем немного дайте. Нельзя ему сейчас объедаться.

Пока провожал Нату на дорогу, вдалеке послышался звук мотора. Но не «волгоского». Точно! Старая, ржавенькая белая «копейка». Учитывая, сколько сейчас брошенных машин, не удивлюсь, если наши прихватили и её для каких-нибудь нужд.

Нет, не наши. Машина встала метрах в тридцати, и из распахнувшихся дверей вывалилась троица молодых парней. Лет по восемнадцать-девятнадцать. Характерные для «братковских» шестёрок кепочки и спортивные штанцы. Да и сами на понтах, как на шарнирах.

— Оба-на! Какая бикса! Мужик, не одолжишь чувиху? На время. Чесслово вернём. Как это нет? А если в *бло?

— Слушай, Ленур, а ведь это, кажется, именно та самая шмара, про которую Венерка говорила. И мужик тот самый. А вон и пацан в огороде. Очень уж под описание подходят. Удачно это они тут оказались: выковыривать её с их лохани не придётся.

— А ведь точно. Эй, сучка, а ну иди сюда, если не хочешь, чтобы мы твоего братца за компанию с мужиком кончили!

15

Ружьянка у меня за спиной, так что перебрасываю ремень через голову, откидываю приклад. Патрон с дробью уже в патроннике, и луплю заряд под ноги приблатнённому, дёрнувшемуся, было, в сторону Наташи.

— А вот за это, гнида, я тебя, бл*дь, теперь точно на перо поставлю, — щёлкает в руке заводилы выкидной нож.

Остальные двое тоже тянут из карманов ножи.

— Ну, и что ты теперь будешь делать со своим одноствольным обрезом, урод? Кончаем его, пацаны!

Что делать буду? Стрелять буду!

Ружьё непривычное, да ещё и несамозарядное, после каждого выстрела приходится дёргать затвор. Но успел! Последний, картечный заряд, влупил в подбегающему уже с расстояния чуть больше метра.

Жуть! Пули с небольшой «воронкой» в передней части, останавливающее действие рассчитано на лося или медведя. Ну, а картечь вообще оставила в грудине приблатнённого дыру, в которую кулак пройдёт.

— За что? — хрипит то, которого называли Ленуром.

За то, что жить хочу! И не хочу, чтобы вы пацана и мою подругу трогали.

На губах заводилы, сразу же затихшего, едва с них слетели его последние слова, появилась кровь.

Оглядываюсь, как там Наташа и Вася. Она замерла, как соляной столб, глаза — размером с чайное блюдце. Васёк тоже окаменел, но в руках тот самый дрын, которым я выламывал доски из забора. Молодец, не струсил и собрался, как может, защищать себя и сестрёнку.

В общем-то, и меня самого колотит неподетски: всё-таки первые трупы на моём личном кладбище.

Но в башку приходит наставление, которое нам вбивали в мозги на службе: в бою оружие никогда не должно быть разряженным. Добил магазин — поменяй на новый. Так что трясущимися руками отщёлкиваю пустой и, найдя в кармане другой, вбиваю его в приёмник.

— Ты их убил? — кажется, отмер Васька.

— Разве не похоже?

Наташа всхлипывает, и я, шагнув к ней, прижимаю девушку к себе. Вместе с затихшим в куртке щеночком. Пробовала отдёрнуться, но это как раз такой случай, когда к женщине можно и нужно применить силу.

— Всё, маленькая. Всё. Больше уже никто ни тебя, ни Васю не тронет…

Вот именно. Кто я ей? Далеко не первый её мужик и, не исключаю, что и не последний. А брат — единственная действительно родная душа.

— Вась, а ты брось эту палку, бери плотницкий ящик, и пошли на брандвахту.

— А эти как? Так и останутся лежать?

— Полежат, пока мужики из города не вернутся. Или я, чтобы доски из-за забора перетаскать. Но ни тебя здесь одного, ни Наташу по дороге на брандвахту я не оставлю.

Выжрать бы сейчас стакан водки, чтобы так не колотило!

— Что у вас там за стрельба была? — сбежал нам навстречу Садык с карабином в руках.

— Гости по нашу душу ехали. Наташа тут одну мразь обидела, ещё до вашего появления, вот та и решила отомстить, послав разобраться с нами каких-то «каанкретных пацанчиков». На их голову…

— Прогнали?

— Положил. Всех троих.

Вот и у этого глаза на лоб.

— А что ты хотел? — психанул я. — Чтобы они меня с Васькой на ремни покромсали, а Наташу с собой увезли? Со мной пойдёшь: их убирать и доски с огорода на дорогу носить.

— Я же как бы на вахте.

— Ты предлагаешь Ваську припахать трупы паковать? Отдашь ему карабин, пальнуть в воздух он сможет, чтобы наше внимание привлечь. Сходню поднимут, когда мы уйдём, и отсидятся пока мы не прибежим.

Но первым делом — набить патронами пустой магазин. И не так, как тут принято, а две пули и два заряда картечи. На хрен мне мелкая дробь не нужна!

Сабиров тоже не готов к реалиям, в которых мы оказались. Вон, позеленел, пока мы «пацанов» в их «копейку» укладывали.

— Куда их теперь?

— Ребята подъедут, отгоню машину куда-нибудь на берег, и в воду: не видели мы их никогда.

Одуревший взгляд на меня. Типа — не знал, что ты головорез и хладнокровный убийца. Такой, бляха, хладнокровный, что до сих пор колотит! Зато никакой лени при переноске досок: чуть ли не бегом с ними и за ними по огороду ношусь, да ещё и напарника подгоняю.

Перетаскали, нашёл во дворе лопату и, как мог, закидал грунтом с дороги натёкшие лужи крови. Если явится кто-то ещё из компании, к которой Венера, тварь, примкнула, не заметят. Но если и явятся, то не сегодня. Посчитают, что Ленурка с компанией до тела Наташи дорвались и «развлекаются».

Снова звук двигателя. Но, кажется, камазовского. Ружьё наизготовку, патрон в патронник, с предохранителя снять.

Нет, за рулём Виктор, а рядом с ним сидит Серёга.

Латыев, остановившись вровень с «копейкой», аж присвистнул, поглядев в форточку на содержимое «жигулёнка».

— Место в кузове есть, чтобы доски закидать?

— Найдётся. Да сиди ты, покалеченный, сам борт открою.

Это он уже Сергею, на левой руке которого свежая повязка. Оказалось, и на консервном комбинате не всё так мирно прошло, как в прошлый раз, и лапу ему чуток зацепили ножом конкуренты во время драки за уже загруженный Камаз с консервами.