Столичный доктор. Том VII (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 20

Что же… Одно дело сложилось. Теперь предстояло убедить армейцев. И тут случился полный облом. Куропаткин отказался встречаться со мной. Шли какие-то маневры, министр был занят и все попытки до него достучаться оказались безуспешными. Я даже попытался зайти «через» Склифосовского, но бесполезно. Николай Васильевич был на меня зол, и даже опять выговорил за историю с немцами.

Дело в том, что перед своим отъездом на Родину, я развязал «войну» с Байером. Да, тем самыми моими партнерами по аспириновому заводу. Несколько лет подряд часть доходов от лекарства, которые превысили уже три миллиона рублей, я вкладывал в акции немецкой компании. Стал крупным акционером с правом голоса в совете директоров. И все шло отлично, стоимость ценных бумаг росла, участие в управлении меня не сильно тяготило — в основном обменивались телеграммами. Только раз в году я доезжал в Леверкузен — в основном перед Рождеством — обменяться подарками, выпить пару бокалов шампанского на торжественном фуршете, что организовывала фирма.

Все шло гладко, пока я не обратил внимание на резкий всплеск продаж героина в отчетности компании. Само обезболивающее было синтезировано несколько лет назад немецким химиком Феликсом Хоффманном. Но двери в ад открыл не он, а новый маркетолог Байера — господин Штраус. Он пустил в СМИ массированную рекламу, поменял упаковку на более броскую, с изображением льва. И разумеется, никто ничего не стеснялся — можно детям, можно как снотворное. То, что героин в шесть раз сильнее морфина, моментально вызывает привыкание, умалчивалось. Исследование, которое провели химики — кстати, сотрудник фирмы Генрих Дрезер и сам подсел на наркотик — было положено директорами под сукно. Как говорится, бабло побеждает добро. Героин давал Байеру уже половину прибыли от аспирина. И вполне мог обогнать номер 1.

Не найдя понимания в компании, я поднял шум. Написал несколько статей, дал ход исследованию Дрезера, к которому имел доступ. Чем ввел акционеров в убытки — котировки упали. Немцы тут же подали на меня в суд, после чего попытались расторгнуть договор по аспириновому заводу под Питером. И я впервые применил админресурс — привлек Склифосовского к переговорам. Которые шли месяц с переменным успехом и уже вызывали изжогу у министра. Вот и сейчас, немцы выкатили новые условия, в которые пришлось вникать Николаю Васильевичу лично.

— Ну вот зачем, ты лезешь везде? — бушевал профессор, постукивая кулаком по рабочему столу. — Если с японцами действительно случится война — их будут поддерживать англичане. Наша задача — не восстановить против себя всю Европу, иметь добрососедские отношения с Германией. Только вчера нам, министрам, об этом говорил Витте. «Байер» дошел до своего МИДа и те готовят ноту в наш адрес. И что мне теперь прикажешь делать⁈

ВЫСОЧАЙШІЙ УКАЗЪ: КНЯЗЬ БАТАЛОВЪ НАЗНАЧЕНЪ НАМѢСТНИКОМЪ ДАЛЬНЯГО ВОСТОКА

Санктъ-Петербургъ, 15 декабря 1903 года.

По волѣ Его Императорскаго Величества Государя Николая Александровича, ознаменованной вчерашнимъ рѣшеніемъ Правительствующаго Сената, совершено назначеніе, коему суждено войти въ лѣтопись державныхъ преобразованій. Князь Евгеній Александровичъ Баталовъ, извѣстный въ прошломъ какъ ревностный товарищъ министра здравоохраненія и благодѣтель страждущихъ, удостоенъ высокой чести заступить на постъ Намѣстника Дальняго Востока, смѣнивъ адмирала Евгенія Ивановича Алексеева. Самъ князь, принявъ назначеніе, изрекъ: «Служеніе Дальнему Востоку есть служеніе всей Россіи». Планы его обширны: развитіе врачебныхъ миссій, устройство пріютовъ для сиротъ и поощреніе ученыхъ экспедицій. Не забываетъ онъ и о стратегическихъ задачахъ: укрѣпленіе портовъ, діалогъ съ Пекиномъ и Токіо, а также «соединеніе державной мощи съ благомъ каждаго подданнаго».

Стоило мне дать свое согласие, и закрутилась бешеная карусель. События напоминали кинохронику, пущенную на удвоенной скорости: совещания в МИД, встречи с Куропаткиным, распоряжения, бумаги, приказы. Между всем этим — мои собственные дела, которые никто не отменял.

Яковлеву поручил в срочном порядке собрать хотя бы пару аэропланов. Желательно таких, чтобы у них ничего не замерзало, не отваливалось, а число посадок равнялось числу взлетов. Финансирование вопроса взял на себя — так проще. В противном случае пришлось бы сначала отвоевать деньги у казначейства, затем отбиваться от ворующих на всех уровнях чиновников и в конце получить практически ничего.

Ну и впервые за почти семь лет я был удостоен чести лицезреть нашего государя. Особо и не рвался, но Сергей Александрович сказал, что пропустить этот шаг никак нельзя. И вот я нарядился в свой мундир с галунными петлицами, где три золотые звезды блестели, как ёлочные игрушки, приколол все отечественные ордена, поправил аксельбант. В зеркале отразился внушительный господин, с такими же небольшими усиками, но лицо «забронзовело» — отъел ряху за девять-то лет. Седины нет, даже намека. Хотя в этом году сорокет стукнул. Как говорил Карлсон — мужчина в самом расцвете сил. Короче, не пузатый чиновник-наместник, а просто картинка.

И поехал я в Царское. На прокатном «Роллс-Ройсе», кстати. А что, удобно, машина сдается вместе с водителем, опрятно одетым и вежливым до зубной боли. И даже когда я на проходной сказал «Князь Баталов, к Его Императорскому Величеству», все послушно склонились.

Меры безопасности, конечно, те еще: у меня даже документов не спросили, машину не досматривали. Любой Борис Савинков может одеться побогаче, нанять автомобиль, начинить его динамитом, и поехать в средоточие сил зла, наводить справедливость. Да, есть список тех, кого ждет прием, но даже я могу придумать пару-тройку способов узнать этот лист ожидания заранее и заменить посетителя. Бардак, короче, и головотяпство. Одни только блиндированные кареты ввели, и то хлеб. Казакам конвоя ЕИВ не завидую.

Я-то думал — будет обычный прием, когда некоторое количество участников представляются по поводу вступления в новую должность. Но оказалось, что я один. Без ансамбля. Это не помешало промурыжить меня минут сорок в ожидании, но кто я, чтобы судить самодержца. Классика жанра. Должен быть счастлив предстоящему общению. Вот я стоял и наливался радостью, разглядывая картины в Александровском дворце. Изучил портреты всего семейства вплоть до Петра I, полюбовался на пейзажи некого художника Волкова. На такое себе… Не знаю, что Николай нашел в этом живописце. Наконец, ливрейный лакей открыл дверь, и впустил меня в приемную.

Царь появился одновременно с другой стороны, в сопровождении двух Сергеев — Витте и великого князя. Это он, получается, желание загадывать может? Николай шёл неспешно, чуть сутулясь, словно его парадная одежда весила больше, чем он сам. За ним, нога в ногу, следовали Витте и Сергей Александрович. Вдруг вспомнилась строка из старого стихотворения: «Входит пара Александров под конвоем Николаши». Я едва сдержал улыбку. У нас тут входит Николаша под конвоем двух Сергеев. Хороший сюжет для политической карикатуры, жаль, никто его не воплотит в жизнь.

К счастью, наступила пора отвесить поклон, что я и сделал.

— Ваше Императорское Величество, князь Баталов. Представляюсь по случаю назначения на пост наместника Дальнего Востока.

— Здравствуйте, князь, здравствуйте, — отозвался Николай. — Давно не виделись. Наслышан о ваших успехах. Премия Нобиля?

Голос тихий, почти бесцветный. Царь был похож на плохо заведённый механизм. Взгляд рассеянный, говорит ровно, без интонаций, как человек, мыслями находящийся где-то далеко. В волосах седина, куча морщин на лице. А ведь он младше меня нынешнего! Ему всего тридцать пять!

— И не только премия Нобиля, Ваше Императорское величество, — я начал было перечислять свои достижения, увидел скуку на лице Витте и раздражение Сергея Александрович. Быстро свернулся.

— Нам кажется, что князя обошли с отечественными наградами за его достижения в области медицины. Что скажете, господа? — повернулся царь к своим спутникам.