Столичный доктор. Том VII (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 13

С моей легкой руки эта система распространилась по всей Европе. По месту первого применения и название — миланский формат. Кто-то злился, кто-то жаловался, но в итоге все признавали, что такой способ бережет время и нервы.

Я же первым делом направился к медикам, выстроившимся под строгим взором Зинаиды Яковлевны Ельциной, главного врача. Хорошо, додумалась всех под навес поставить.

— Ваше сиятельство, Евгений Александрович! — громко и четко поприветствовала она. — Рады видеть вас в добром здравии.

Я поцеловал руку даме, кивнул сотрудникам.

— И я рад вас видеть, Зинаида Яковлевна. Передайте коллегам, что в честь моего возвращения каждому будет выдана премия — недельный заработок.

— Будет исполнено, ваше сиятельство, — коротко кивнула она, сразу улыбнувшись.

«Российскому медику» работы более чем достаточно. Когда какой-то корреспондент задал вопрос, не жалею ли, что отдал метод лечения всем бесплатно, я только рассмеялся. На наш век точно хватит, кого лечить. Количество больных такое, что ни о какой конкуренции на этом поле речи быть не может. Расширять больницу я не стал, но очередь, как писал Романовский, меньше не стала. Еще и вопрос престижа есть, всё-таки мы первые.

Было сразу два вопроса о моих планах — я аккуратно уклонился. Сказал, что давно не был на Родине, надо сначала нанести визиты. Это было привычно и понятно репортерам.

Мы обошли всех встречающих, а затем направились к экипажу, стоявшему у начала платформы. Остальные встречи я решил перенести на приватное общение в более подходящей обстановке. Все-таки дарить подарки и поднимать бокалы за удачу лучше не под дождем.

Пока ехали, я смотрел на Петербург. Город изменился, но его дух остался прежним. В глаза сразу бросилось: автомобилей стало намного больше. Теперь в центре хоть один экипаж с мотором, да обязательно попадался в поле зрения. Надо подумать об обновлении гаража. «Бенц-Вело» уже превратился в музейный экспонат.

Где там Яковлев с его обещанным новым мотором? Или махнуть рукой и купить что-то готовое, что не стыдно вывести на Невский? Mercedes-Simplex 40 PS выглядел внушительно: сорок лошадей, скорость до восьмидесяти километров. Но цена… Двадцать пять тысяч марок! Одиннадцать с половиной тысяч рублей, практически как приличное поместье. Впрочем, зачем такая мощь? Для улиц Петербурга в виде брусчатки, да и вообще разбитых российских дорог, это перебор.

Скорее, Rolls-Royce 10 HP — вот что мне нужно. Тысяча фунтов, и внутри комфорт, и снаружи вид. Все же англичане знают, как делать машины для господ. Но и это покупка не из срочных. Подумать надо.

Наконец, добрались до особняка. Дом, милый дом! Как я по тебе скучал. Вот что хорошо, когда своим делом занимаются специалисты. Полный штат еще не набран, но войдя в дом, мы увидели сцену, которую хочется показывать в учебниках о работе прислуги. Всё на своих местах: чехлы сняты, мебель блестит, паркет натерт до зеркального отражения. Даже аквариум! Вода кристально чистая, рыбки грациозно плавают, как будто и не уезжали мы на долгие годы.

Я оглянулся и благодарно кивнул Семашко. Это его заслуга. Помню, как он чуть ли не плакал в письмах, когда у аквариумных обитателей началась одна эпидемия, потом другая. И как мы вместе искали способы лечения. Молодец, умудрился не просто сохранить, а приумножить — даже на первый взгляд обитателей стало больше.

Посмотрел на Агнесс — и замер. Она стояла перед аквариумом, глядя на рыб с почти детским интересом. А когда уезжали, едва удостаивала внимания. Может, для нее это место связано только с хорошим? Но прошло буквально пара мгновений, и волшебство пропало. Вернулась маска безразличия, и жена поднялась наверх, в свою комнату.

Мне, собственно, тоже на второй этаж. Надо телефонировать, приглашать, договариваться. Поначалу узким кругом: Романовский и Николай Васильевич. Вот без кого скучал. Каждый их приезд — как глоток свежего воздуха.

Но Склифосовский прибыть не может — нездоровится. Ага, так я и сдался. Не может он ко мне — зато я могу приехать к нему. Застолье не так уж и важно, общение намного нужнее. Договорились к вечеру — как раз достаточно времени отдохнуть с дороги, собраться с силами.

Встретила меня Софья Александровна, провела в гостиную к мужу. Николай Васильевич сидел в удобном кресле у камина. Лицо его было бледным, с резкими складками у рта, но взгляд оставался таким же живым.

— Здравствуйте, Николай Васильевич. Вы выглядите… как всегда внушительно, — подошел я к нему и пожал руку.

— Ну, конечно! Так и скажите: дряхлый старик, — он засмеялся, откинувшись в кресле. — Не ходит, зато болтает без устали. Подал в отставку. Здоровье уже не то. Хватит, навоевался. Еще один удар — и всё, прощай, белый свет. А я… что я? Сопротивляться не стал. Софья Александровна настояла.

— Правильно сделала, — поддержал я.

Я улыбнулся и кивнул Софье Александровне, которая принесла поднос с чаем.

— Помня вашу любовь к живописи, не мог прийти с пустыми руками, — сказал я, поднимаясь и подавая сверток.

— Что это? — глаза Николая Васильевича загорелись от любопытства.

— Картина. Автор — испанец, сейчас почти никому не известен. Но мне кажется, пройдет лет пятьдесят, и о нем заговорят. Тогда её можно будет продать за баснословные деньги.

Он развернул ткань и увидел картину.

— Если можно, подержите, — попросил он.

Ну да, размеры немаленькие, в ширину почти метр, в высоту — и вовсе метр двадцать, наверное. Склифосовский долго смотрел, вздохнул, и погладил холст.

— Какая красота. Нет, это чудо продавать нельзя ни за что. Кто автор?

— Пикассо. Пабло Пикассо. Называется «Старый еврей и мальчик».

— Как живые… Мальчик, наверное, незрячий, видите, какой взгляд? Какие руки у старика! Спасибо, Евгений Александрович… — он вытер слезу. — Не знаю, как и благодарить. Соня! Иди сюда! Смотри, что привезли! И неси вина! За такой подарок грех не выпить!

— Ваше сиятельство! — в гостиную зашел лакей с телефонным аппаратом. — Вам телефонируют из Царского Села! Срочно!

ВѢДОМОСТИ. Князь Баталовъ: Тріумфальное возвращеніе въ Санктъ-Петербургъ.

Санктъ-Петербургъ встрѣтилъ осень не только золотомъ листьевъ, но и блескомъ славы: послѣ шести лѣтъ отсутствія въ Сѣверную столицу вернулся князь Евгеній Александровичъ Баталовъ — выдающійся ученый, чье имя теперь извѣстно всему просвѣщенному миру. Его возвращеніе стало событіемъ, затмившимъ даже шумъ свѣтскихъ салоновъ: вѣдь именно князь Баталовъ удостоился высочайшей чести — Нобелевской преміи по физіологіи и медицинѣ, осѣняя Россію лаврами научнаго тріумфа.

За годы, проведенные въ Европѣ, князь совершилъ переворотъ въ медицинской наукѣ. Разработанное имъ лѣкарство на основѣ новѣйшихъ антибактеріальныхъ свойствъ спасло сотни тысячи жизней. Парижскія и берлинскія газеты наперебой писали о «чудѣ Баталова», а въ Стокгольмѣ Нобелевскій комитетъ назвалъ его труды «ключомъ къ новой эрѣ медицины». Самъ ученый, однако, остался вѣренъ скромности истиннаго аристократа: «Наука служитъ человѣчеству, а не личной славѣ», — заявилъ онъ, выходя из поезда на перрон Варшавскаго вокзала.

Встрѣчать князя собрались не только коллеги-медики, но и горожане всѣхъ сословій. Студенты Императорской военно-медицинской академіи устроили овацію, крича: «Нашъ Гиппократъ!». Въ бесѣдѣ съ корреспондентомъ «Петербургскихъ вѣдомостей» Баталовъ подчеркнулъ, что «Россія — моя Родина, и здѣсь должно биться сердце науки».

Осенній вѣтеръ гонитъ по Невскому проспекту первые холода, но петербуржцы согрѣваются гордостью: ихъ городъ вновь сталъ домомъ для генія, чьи открытія обѣщаютъ измѣнить миръ. И, быть можетъ, въ ближайшіе годы мы услышимъ новыя слова благодарности — уже отъ паціентовъ, спасенныхъ лѣкарствами съ русской маркой князя Баталова.

В Царском селе меня поджидало два сюрприза. Первый — встречать экипаж вышел не кто иной, как Ли Хуан! Китаец практически не постарел, но у азиатов — это обычная история. Они до восьмидесяти могут выглядеть, как подтянутые сорокалетние. Особенно если в молодости полысели и на голове не видно седины.