Муля, не нервируй… Книга 3 (СИ) - Фонд А. - Страница 3

И тут в дверь позвонили. Так как в квартире я сейчас был сам, то пришлось идти открывать.

На пороге стоял незнакомый мужик. Он посмотрел на меня недобрым взглядом и сердито сказал:

— Бубнов, где деньги?

У меня было два варианта: первый — спросить, какие деньги, и пусть объясняет, и второй — сказать, что денег нет и разобраться с ним сразу. Поэтому я выбрал третий вариант, сказал:

— Подожди секунду, я сигареты возьму. Пойдем, покурим. А то в квартире, сам понимаешь, коммуналка, все уши греют.

Мужик понимал.

С виду он был обычный гражданин средней руки, ничем не примечательный. Но кто его знает.

Я захватил сигареты, и мы вышли во двор, закурили. Он повторил:

— Бубнов, где деньги, я спрашиваю?

— Уточни, какие именно? — невозмутимо спросил я, выпуская дым.

— О! Дак ты не один госконтракт срезал? — уважительно протянул он и добавил, — те самые.

— А, те, — затянулся я и ответил, — записывай или запоминай. Адрес: улица Ленина, дом 61, квартира ¾. Пакет лежит на столе. Вот ключ от квартиры.

Я протянул ему ключ, он, даже не удивившись, забрал его.

Мы ещё перекинулись парой слов ни о чем, и он ушел.

Ну-ну, иди, иди. Там тебя уже ждут.

Надеюсь, больше никому не нужны эти деньги?

Дуся сказала, что Мулин отчим с молодой супругой уже вернулись, поэтому на следующий день я отправился к Модесту Фёдоровичу прямо на работу.

— Привет, сын! — обрадовался он мне. — Чего домой к нам не заходишь?

Он сильно изменился: помолодел, похорошел, и аж светился весь изнутри. Вот что любовь делает с людьми. А если к любви прилагается молодая жена — то вдвойне (и даже втройне).

— Да всё некогда, — отмахнулся я, — вон комсоргом меня выбрали, так общественная нагрузка добавилась, сам понимаешь.

— Общественная нагрузка — это зло, — вздохнул Мулин отчим и назидательно добавил, — но это хорошее зло, полезное. Так что тяни, старайся. Молодец, Муля. Я рад за тебя и горжусь.

— Как там Маша? — спросил я.

— Да нормально, правда опять начала вторую главу диссертации переписывать, — проворчал Модест Фёдорович, но беззлобно, можно даже сказать, с гордостью. — Правда, с Дусей всё никак общий язык найти не могут.

— А я-то думаю, почему Дуся ко мне решила перебираться, — усмехнулся я.

— Женщины, — философски пожал плечами Модест Фёдорович и спросил, — говорят, ты с матерью рассорился, Муля?

— Дуся, небось, говорит, да? — ехидно прищурился я.

Модест Фёдорович хмыкнул и сказал:

— Не надо ссориться, Муля. Вот зачем ты её расстраиваешь?

— А причину Дуся тебе не сказала? — нахмурился я.

— Нет, — покачал головой Мулин отчим, но, спохватившись, торопливо реабилитировал её, — я её просто даже не спрашивал.

— Мать обиделась и рассердилась на меня за то, что на свадьбу к вам ходил, — наябедничал я. — Даже в дом последний раз не пригласили войти. И в Цюрих обещали помочь к тётке уехать, а теперь всё, отмена.

— Вот оно как, — поморщился Модест Фёдорович, — Надя всегда была себялюбива. Но она не виновата, Муля. Пётр Яковлевич её больше всех любил и избаловал до невозможности. Ты должен понять.

Я развёл руками, мол, я понимаю, но поделать с этим ничего не могу.

— Помирись с ней, Муля, — вдруг требовательно сказал отчим, — она такая вот, как есть. Нужно просто принимать все её недостатки как данность.

— Так я с ней и не ссорился, — попытался донести эту базовую, простую мысль до него я, — она сама всё это раздула и обиделась. И разговаривать со мной больше не хочет. И, кроме того, что я могу сделать, если на вашу свадьбу я уже сходил?

— Ну, так придумай повод, — строго сказал Модест Фёдорович и погрозил мне пальцем, — и помирись. Да, она сама придумала, сама обиделась. Но ведь она сама и страдает. А так не должно быть, Муля. Сын не должен доставлять страдания матери, даже если это она не права. Помирись с нею.

— Но как? — вытаращился на него я.

— Ты у меня умный, что-нибудь да придумаешь, — констатировал Модест Фёдорович и добавил, — в общем, жду тебя, Муля, послезавтра у нас дома на ужин. И чтобы ты пришёл с хорошими новостями. Ты меня понял.

Я понял.

Обратно на работу я возвращался изрядно огорошенный. Мулин отчим задал мне такую головоломку, что так просто и не разрешить. Кроме того, унижаться и лебезить я был не намерен. Она не моя мать, а Мули, да к тому же ведёт себя взбалмошно и нелогично. Так с чего я должен всё это терпеть? Да и с Цюрихом вон как подвела.

Я вздохнул, представив весь тот ворох проблем, с которым сейчас столкнусь.

Но Мулин отчим абсолютно прав: сын не должен огорчать мать. Никогда. Даже, если ошибается именно она.

И хоть это была не моя мать, но я всё равно решил пойти на мировую.

Вот только как это осуществить, если меня даже на порог не пускают?

Я так глубоко задумался, что абсолютно потерял всякую бдительность. А я уже давно дошел на работу и сейчас брёл по коридору, весь в размышлениях. И закономерно столкнулся с Зиной.

— Муля! — обрадованно проворковала она, накручивая локон на палец, — ты сейчас прямо весь такой неуловимый стал…

Она сделала многозначительную паузу, вероятно рассчитывая, что я рассыплюсь в извинениях.

Но я сказал:

— Так я комсорг ведь. Знаешь, какая это нагрузка!

— Если тебе что-то надо помочь, ты говори, — защебетала она переполненным энтузиазмом голосом, а потом вдруг добавила, — Муля, а давай на танцы сегодня сходим?

Я завис. Если откажу, сославшись на занятость, она меня и завтра, и послезавтра доставать будет. Если отфутболю её — получу врага на ровном месте.

И вот что делать?

И тут вдруг в голову пришла прямо таки отличная светлая идея.

Если есть две проблемы, которые нужно решить, то почему бы не совместить всё это и пусть эти две проблемы решают друг друга.

И я сказал:

— Зина, сегодня я точно не смогу, у меня дела ещё. Давай я тебе завтра утром скажу, и мы обязательно куда-то сходим?

Зина вспыхнула от удовольствия:

— Хорошо, Муля, я подожду.

— Вот и ладненько, — кивнул я, посмеиваясь в душе: если б ты знала, Зина, если б ты знала…

А дома, когда Дуся пришла ко мне с двумя торбами еды, я сказал, как бы, между прочим:

— Дуся, открою тебе страшный секрет. Только ты никому не говори, ладно?

Глаза у Дуси при слове «секрет» вспыхнули:

— Конечно, конечно, Муленька. Что за секрет такой?

— Дуся, я наверное жениться буду, — сказал я будничным голосом, злорадно наблюдая, как у неё отвисла челюсть.

— К-как? Муля, ты что? — запричитала она, — Муля, ты на ком это жениться собрался уже?

— Хорошая девочка Зина, — процитировал я киноклассика, видоизменив имя. — Любит меня.

— Но как же… — пролепетала полностью деморализованная Дуся. — А что говорят Модест Фёдорович и Надежда Петровна?

— Ничего они не говорят, — с концентрированной печалью сказал я, — отец занят своей новой семьёй, ему не до меня. Да и мама…

— Ох! — расширенными глазами уставилась на меня Дуся, — если Надежда Петровна узнает, что будет! Ой, что будет!

Я и не сомневался, что «ой, что будет», как не сомневался, что Надежда Петровна узнает сегодня же.

— Ладно, Муля, я борщ в кастрюльке в холодильник поставила, — скороговоркой принялась перечислять Дуся, с нетерпением поглядывая то на дверь, то на часы, — в горшочке пудинг, котлетки в чугунке. Я всё в холодильник сунула. Ты бери кушай, только разогрей сперва, а мне бежать пора! Я тут про одно дело вспомнила! Я побежала!

Она что-то ещё неубедительно и невнимательно выпалила и заторопилась вон.

А я довольно усмехнулся и достал из книжной полки «Робинзона Крузо». Хоть и читал сто раз, но это такая книга, что я люблю её периодически перечитывать.

Не успел я углубиться в историю незадачливого мореплавателя (по моим прикидкам, прошло полтора часа где-то), как ко мне в дверь торопливо и требовательно застучали.