Муля, не нервируй… Книга 3 (СИ) - Фонд А. - Страница 13

— Ну, Муля! — Повысила голос та, — Ты же обещал! Мы же комсорга только ради твоих лекций сменили! Такой скандал устроили! А лекций, как тогда не было, так и сейчас нет. Тогда хоть причина была, а сейчас?

— Да, ты права, — сказал я, видя, что она начинает заводиться. — Собрание обязательно нужно. Только давай сделаем так…

Я чуть понизил голос и девчата наклонились ближе ко мне.

— Я хочу прочитать пару лекций, точнее небольших лекций с заданиями. Но эта информация… эммм… она, как бы не предназначена для широкого круга лиц. Так что ты бери всё в свои руки, собери самых надёжных девчат, которые интересуются такими темами…

— Так все интересуются, — пискнула Надя.

— Все, да не все, — покачал головой я, — та же Ксения Уточкина.

— Она тоже интересуется, — хмыкнула Оля, — просто мы не зовём её.

— А вот это вы зря, — неодобрительно покачал головой я, — но ладно, я блок этих тем для «наших» расскажу. А вот дальше, когда перейдём на общие занятия, можно и её, и остальных звать…

Девчата радостно закивали. Они сейчас были готовы на всё.

Оля оказалась отличной исполнительницей. В назначенное время актовый зал был забит девушками, активно «интересующимися» темами по саморазвитию. В этой разнопёстрой толпе я увидел только два или три мужские лица.

Ну да ладно, будем работать с тем, что есть под рукой.

Я дождался, когда все утихнут и успокоятся, и вышел на середину зала.

В любом выступлении очень важным моментом является умение оратора удержать внимание собеседников. Если зрители сидят прямо перед выступающим, то главное правило — нужно не прерывать зрительный контакт сразу со всеми. И сделать это необычайно трудно. Но когда зрители сидят кругом вокруг оратора, то держать их в фокусе — это целое искусство. И этим искусством я владел сполна. В том, прошлом мире, я неоднократно выступал перед многотысячными аудиториями, и часто они находились в амфитеатре. Поэтому я знал, как правильно встать. Как «играть» модуляцией своего голоса. Где делать больше паузу, где говорить торопливо и рвано, а где медленно и с нажимом:

— Как суметь понравиться? Как суметь удержать внимание и управлять эмоциями других? Как заставлять других делать то, что нужно вам, и так, чтобы они этого не поняли?

Вечером я пришел домой, уставший, как собака. Даже не ожидал, что этот чёртов отчёт займёт столько времени. Вышел на кухню, затянулся сигаретой и, глядя в темнеющее окно, задумался. Время шло, точнее бежало, а вопрос с продвижением Козляткина на замруководителя Комитета не двигался совершенно. Я уже и так подумал, и эдак. Остро не хватало вводных и моего знания реалий этого времени.

— Муля, — от звука собственного имени, я аж вздрогнул и торопливо обернулся.

— Ты что, опять куришь, да? — Фаина Георгиевна подошла поближе к окну, со вздохом вытащила сигарету и же закурила. — Сколько уже раз ты обещал бросить?

Мои уши запылали, но я промолчал.

— Молчишь? — обличительно хмыкнула она и молча затянулась, выдувая дым в форточку.

Помолчали, курили в тишине.

— Как дела в театре? — решил нарушить затянувшуюся паузу я.

— Плохо, — нахмурилась Фаина Георгиевна и тяжко вздохнула.

— Что уже случилось? — удивился я, ведь вроде бы всё у меня было под контролем, и тут на тебе!

— Поругалась я с ними, — сообщила Злая Фуфа.

— Вот те раз, — я так удивился, что чуть от дыма не закашлялся, но не удержался и беззлобно поддел, — а зачем поругались? Или так, ради любви к искусству, без повода?

— Не ёрничай, Муля, — настроение у Фаины Георгиевны было минорное. — Там опять Марецкая воду мутит.

— Марецкая? Так она же, если не ошибаюсь, у Завадского в театре работает?

— Да, в театре имени Моссовета, — подтвердила Злая Фуфа и подкурила новую сигарету.

— Но вы же у Глориозова играете? Что вам Марецкая? — никак не мог взять в толк я.

— Ох, Муля, бес меня попутал… Понимаешь, Завадский опять пригласил меня на роль, и я дрогнула, пошла. Начала играть, всё хорошо, репетиции отлично. А потом Марецкая…

У меня аж в глазах потемнело. Я ошеломлённо застыл, не обращая внимания, что сигарета догорела почти до конца. Очнулся только тогда, когда пальцам стало горячо. Чертыхнувшись, затушил окурок и, ни слова не говоря, развернулся и побрёл к себе в комнату.

Идёт оно всё к чертям!

Стараешься, тянешь человека, а результат — вот он.

— Муля! — послышался оклик с кухни.

Но я закрыл дверь.

Лежал на кровати, уставившись в потолок и думал. А правильно ли я всё делаю? Имею ли я право менять судьбы этих людей? И нужно ли им это? Может, они живут той жизнью, которую сами себе выбрали, сами захотели, а я практически насильно «причиняю им добро» и навязываю счастье по шаблону моей картины мира?

И главное, счастливы ли они теперь?

Муза торопливо шла по знакомой аллейке. Ветви вязов и ясеней приветливо шумели, а в дальней клетке в орнитосекции гулко ухнула какая-то пташка.

Муза спешила. Времени, конечно, было ещё с запасом, но она полюбила приходить сюда раньше всех и разговаривать с оленятами и зебрятами. Они такие миленькие. Муза усмехнулась. Особенно там есть один оленёнок, его назвали Алфонсо. Имя Музе не очень нравилось, но здесь учёные придерживаются таких правил: первая буква имени детёныша берётся по первой букве имени матери, а третья — по первой имени отца. Вот и вышло, что вышло. Но Муза для себя называла его Альфиком. Конечно же, когда они были наедине и никто не слышал. Она любила с ним подолгу разговаривать. Он всегда так внимательно слушал и смешно шевелил ушами.

Сейчас Муза торопилась как раз к Альфику. В сумочке несла ему шикарное лакомство — два яблока, морковку и кусочек хлеба. Яблоки Ложкина из деревни привезла, целую сумку. И угощала всех. Свои яблоки Муза есть не стала (хотя одно таки съела, не удержалась). А припрятала и теперь несла их Альфику. Вот он обрадуется!

Хлеб тоже несла. Но тайком. Хлебом кормить копытных животных не одобрялось руководством зоопарка. Прямого запрета как бы и не было, но не одобрялось. А Муза ничего не могла с собой поделать: Альфик так любил кусочки хлеба, густо посыпанные крупной солью. Ну, и как ему отказать? Он такой лакомка.

Муза добежала до препараторской. В коридоре были шкафчики со спецодеждой. Её был с номером 14. Она торопливо переоделась в синий спецовочный халат, натянула сверху прорезиненный фартук, переобулась в невысокие резиновые сапоги, с усмешкой натянула синюю же косынку (почему-то она её всегда сильно смешила), переложила гостинцы по карманам и заторопилась к Альфику. Ведь он так ждёт её…

Белла устало откинула прядь волос, прилипшую ко лбу.

Ну что за упрямая бабёнка!

— Милочка, я ещё раз тебе говорю, я не гадалка! И привораживать я не умею. Такая взрослая девочка, а веришь в сказки и в волшебство! — Она насмешливо хохотнула, надеясь смутить гостью.

Напротив неё, за столиком в гримёрке ресторана, где Белла обычно играла по вечерам, сидела полногрудая женщина в плюшевом жакете и неубедительной шляпке. Как говорится, в самом соку, мечта поэта, баба-ягодка и так далее. И эта баба-ягодка теперь с умоляющим видом взирала на Беллу:

— Но мне Ксения сказала…

— Что она тебе сказала⁈ — теряя терпение, возмутилась Белла, — что я приворожила ей жениха?

Судя по выражению лица дамочки, что-то подобное она и надумала себе.

— Брехня!

— Я тоже хочу жениха, — упрямо повторила женщина и умоляюще добавила. — Ну, пожалуйста.

— Милочка, я — сваха. Я могу подобрать тебе любого жениха, но дальше ты сама должна понравится ему. Понимаешь, сама!

— Но мне нужна стопроцентная гарантия, — опять повторила женщина и торопливо вытащила кошелёк.

Белла сдержалась (хорошо, что не выругалась). Несколько вкусно хрустящих купюр легли на столик. Белла торопливо накрыла их афишкой.

И тут в гримёрку заглянула Раечка: