Слезы Вселенной - Островская Екатерина - Страница 12

– А здесь холодрыга. Вы бы сказали начальству, чтобы котельную включили как полагается. А то и в кубриках холодно, в робах приходится спать, а на бирже[6] так вовсе загнуться можно – такой колотун, что пар изо рта идет. Сказали бригадиру, а он смеется, мол, лучше работайте, тогда и не замерзнете. Ему хорошо говорить: у него в каптерке электропечка стоит: можно и обогреться, и чайничек поставить.

– Может, Пятииванову ответка прилетела за старые дела? – постарался вернуть разговор в прежнее русло Гончаров.

– Не думаю, – покачал головой Партыко. – Серьезные люди так долго не тянут. Сразу замочат да еще другим расскажут за что, чтобы неповадно было никому. Да и за что его? Мы с блатными не цапались, мы только коммерсантов трясли, а коммерсант ведь овца, сами понимаете, ее надо стричь. Да мы по беспределу не ходили, а так – долю малую просили, да и то если у бырыги крыши серьезной не было. А если и была, то мы просили, скажем, сорок косых зелеными, он к своей крыше бежит. Те к нам. Мы с ними перетрем тему, закроем вопрос, и те своему фраеру говорят, что это, мол, залетные – типа ореховские, которые, ежели что, взорвут тебя на фиг вместе с твоим «Мерседесом» навороченным. Но мы, рискуя своими жизнями, все утрясли с ними: теперь с тебя не сорок тысяч, а всего двадцать. Тот радуется и отстегивает двадцарик. Мы с пацанами делим по-братски: десять косых им, десять нам. Немного, конечно, но курочка по зернышку, как говорится.

– Это-то понятно, но, может, это за девочек ему прилетело?

– Не, с девочками все полюбовно. А если у кого-то предъява была, то почему только одному Хомяку? Мы все в ответе, ведь мы – бригада. И, стало быть, девчонки у нас были общими. Симпатичные все, кстати, и не дуры. Среди них даже студентки были. Девчонки предлагали нам открыть… То есть они хотели сами открыть агентство. Название даже придумали для него – «Элит». Мечтали по миру с богатыми мужиками разъезжать и получать с них за свой отдых. Но Хомяк их отговорил, сказал, что дальше помойной ямы им не уехать. Потому что для такого бизнеса нужен серьезный авторитет, который мы пока не заработали. Они погоревали немного, а потом мы и сами с этой темы слезли. Так, иногда прикрывали их. Пятииванов даже себе персональную девочку завел. Мы с пацанами ни ухом ни рылом. Но потом мне мент знакомый, что в спецуре гостиницы был сменным начальником поста, проговорился, что Хомяк какую-то лярву вытаскивал, она, мол, лопатник стащила у гражданина… Степик примчался. Компенсировал все гражданину… Мы, конечно, Хомяку предъяву, что, мол, за дела: у тебя новая телка, положено делиться, а то не по-пацански как-то получается. Степан спорить не стал: на вечер снял какой-то бар маленький на Петроградской. Привел туда эту девчонку, и мы ее прописали. Нас шестеро было. А девка, я скажу, симпатичная оказалась и совсем молоденькая. Степик признался, что ей семнадцать лет всего и она на первый курс только-только поступила. Это в самом начале осени было, но только недолго наша музыка играла: начались у нас проблемы, а потом и вовсе всех, кто остался, повязали.

– Так, может, она и сдала вас? – высказал предположение Гончаров.

– Не, – тут же ответил Партыко, – не она точно. Она нам адвоката нашла. Хомяк ей сообщил, где общак нашей бригады заныкан. Она на эти деньги нашла дорогого адвоката, который потом отмазал одного Степана. А всем остальным по самый край влепили. Да и Степана-то он не особо отмазал, тот из своих шести четыре года отзвонил. Может, эта телка адвокату мало заслала, себе оставила – типа на учебу. А у нас там двадцать тонн бакинских припрятано было.

– Как звали ее?

– А я помню? – удивился Партыко такому наивному вопросу. – Двадцать лет прошло. Но имя было какое-то нерусское – типа Аманда или Амадея. И фамилия была неруская. Не помню какая, но у меня крутится в башке что-то вроде Вервольф. А такой фамилии ведь не бывает. Не так ли, гражданин начальник?

– Так ведь и фамилию Партыко тоже не встретишь, – напомнил зэку Гончаров.

– Ваша правда! И никто не знает, что это обозначает. И я не знал, пока один зэк с филологическим образованием не объяснил. Он тридцать три года на киче провел и сразу сказал, что Партыко – это погоняло. Какой-то мой предок был бандитом и всех в драке ножом тыкал. Как в песне, если помните: «По карманам часто смыкал, в драке всех ножом он тыкал». А нож на фене – это перо. Но погоняло Пертыко плохо звучит, так ведь и обидеться можно, а вот Партыко – в самый раз. Я понятно объяснил?

– Понятнее не бывает, – усмехнулся полковник юстиции, – так бы складно ты сообщил о тех, кому Пятииванов поперек дороги стоял.

– Знал бы, рассказал. И если чего вдруг вспомню, сразу сообщу местному начальству. Срок все равно мне не скостят, но за лучшего кореша я отомщу.

– Коньков, Кусков? – переспросил начальник колонии. – Вы сказали, что он осужденный за военные преступления? Был такой – лет пять как освободился… Или четыре года прошло. Левченко Алексей – бывший старший лейтенант. Действительно, он отбывал наказание за геноцид. В чеченскую был исполняющим обязанности командира роты. Во время передислокации рота попала в засаду. То есть не вся рота, а часть пулеметного взвода. Рота передвигалась на бэтээрах. А несколько бойцов забрались в кузов «ГАЗ-66» и помчались впереди всех, ничего не опасаясь, потому что территория была под контролем наших войск и никто ничего не ожидал. «Газон» попал в засаду: ребят расстреляли из гранатометов с небольшой высотки, забрали пулеметы и автоматическую гранатометную систему. Когда подошла рота, то увидела горящую машину и тела друзей на дороге. А еще две «Нивы», спешащие поскорее исчезнуть. Погнались за ними и вошли в село, которое считалось мирным. «Нивы» обнаружились сразу в одном из дворов. Когда пошли выяснять, что это за машины и кому они принадлежат, из окон этого и других домов по бойцам ударили автоматы. Два бэтээра были сожжены выстрелами из гранатометов. И тогда старший лейтенант Левченко принял, на мой взгляд, единственно правильное решение: на огонь ответить огнем. Бой был недолгим. Потери роты составили два десятка человек убитыми и еще больше ранеными. Боевиков было убито двенадцать. Но только потом специально созданная комиссия пришла к выводу, что это были не боевики, а мирные местные жители. А найденное возле трупов стрелковое оружие было подкинуто им по распоряжению старшего лейтенанта Левченко, чтобы оправдать свой преступный приказ. Трое из убитых местных жителей были подростками, и еще две женщины. Осужден был не только старший лейтенант, но и командиры взводов и отделений. Потом подчиненные Левченко были освобождены от наказания. Суд высшей инстанции отменил вынесенный приговор на основании того, что командиры подразделений действовали по приказу, преступность которого не смогли определить на месте, а потому являются невиновными. Короче, не повезло лейтенанту: действовал согласно боевому уставу, а вот как оно получилось. Мы тут особо к нему не цеплялись, но у него и своих недоброжелателей хватало: в колонии немало выходцев с Северного Кавказа, которые хотели бы отличиться перед своими земляками.

Начальник колонии посмотрел внимательно на Гончарова.

– И Партыко не верьте: трепло еще то. Но пользуется уважением других осужденных – непонятно только за что.

Вагон был полупустым. В купе с Гончаровым ехал только один мужчина, да и тот, увидев вошедшего попутчика, тут же заявил, что в соседнем вагоне встретил приятеля, которого давно не видел. Приятель ехал с женой, и потому попутчик отправился к ним, предварительно достав из своего чемодана литровую бутылку водки и банку шпрот.

Перед тем как покинуть купе, попросил Гончарова:

– Последи за моим чемоданом. А можешь и не следить: там все равно теперь нет ничего ценного.

Прошло несколько минут, и в купе заглянула помятая личность явно уголовного происхождения.