Кровь навсегда (ЛП) - Рамсовер Джилл - Страница 40

Когда она закончила, сложив руки на бедрах и глядя на меня орлиными глазами, я сдалась. Может быть, мне нужно было кому-то довериться. А может, она просто была настолько убедительной. В любом случае, я выложила все - каждую уродливую правду о ребенке и о том, как я сказала Маттео, что хочу от него избавиться. Одно воспоминание о том, что я сделала, пронзило мою грудь болью.

— Черт, — вздохнула София, заметно расслабившись. — Я понятия не имею, что сказать.

Я беззлобно рассмеялась. — Я тоже. Вот почему я избегала его. — Я встретилась взглядом с сестрой, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. — Я ужасно боюсь иметь ребенка. И я знаю, что говорила, что хочу сделать аборт, но я бы никогда этого не сделала. Ты ведь знаешь это, правда? Ты знаешь, что я бы никогда этого не сделала.

— О, дорогая. Конечно, ты бы не сделала. — Она обхватила меня руками, притянув к себе в крепкие объятия. — И даже если бы ты это сделала, мы бы все равно тебя любили, — прошептала она, прижимаясь щекой к моей щеке.

Моя грудь икнула от рыданий, которые я отчаянно пыталась сдержать внутри. Это было бесполезно. Эмоции царапались и скреблись, пытаясь вырваться из меня. Мое дыхание сбивалось и затруднялось. Слезы затуманили мое зрение, и я крепко прижалась к своей младшей сестре.

— Все будет хорошо, — промурлыкала она, одной рукой поглаживая мои волосы, как будто я была маленьким ребенком. Это было уместно, потому что именно так я себя и чувствовала. Маленькой и испуганной, отчаянно нуждающейся в чьей-то помощи.

— Он никогда не простит меня. Я бы никогда не простила, если бы была на его месте. Что мне делать, Соф? — Слова вырывались в спешке, так как страдание грозило утянуть меня под воду.

София отстранилась, заставив меня встретиться с ней взглядом, ее крепкие руки обхватили мои плечи. — Прощать нечего. Вы оба были расстроены, но этим все и ограничилось. Ты не сделала аборт. Ты не скрывала беременность. Ты была напугана, и в этом нет ничего постыдного.

— Ты не видела отвращения в его глазах. — Я никогда не смогу стереть этот образ из своего мозга.

— Если он не может простить тебя за то, что ты сказала, когда была на самом дне, то это на сто процентов его проблема, а не твоя. Ты меня понимаешь? — Когда это маленькая София стала такой взрослой? Она снова притянула меня к себе, чтобы обнять в последний раз, как будто она была старше меня на четыре года, а не наоборот.

— Спасибо, Соф, — тихо сказала я. — Я никогда не умела делиться, но должна признать, что мне стало легче от того, что я не одна.

— Ты, я и Алессия? Мы никогда не одиноки — мы всегда будем друг у друга. Всегда.

Я кивнула, принимая салфетку, которую она протянула мне, и вытирая глаза.

— Сделай то, что тебе нужно сделать в ванной, и я помогу тебе выбраться отсюда без лишних вопросов. И я обещаю, что ничего не скажу о ребенке, пока ты не будешь готова объявить об этом.

Я подарила ей еще одну дрожащую улыбку и ушла в ванную.

У вечера были свои взлеты и падения, но я уходила в гораздо лучшей форме, чем пришла. Это дало мне силы, необходимые для того, чтобы посмотреть правде в глаза и начать исправлять нанесенный мною ущерб.

18

МАТТЕО

В течение недели у Филипа не было никаких новостей о Марии. Насколько он мог судить, она скрывалась в своей квартире, но даже это было трудно доказать. Вчера вечером я наконец получил сообщение, что она поехала к родителям на воскресный обед.

Душевное спокойствие от того, что она в безопасности, позволило мне впервые за всю неделю почувствовать, что я могу приступить к работе. Я испытал целую гамму эмоций: в одну минуту я был уверен, что в нашей ссоре виноват я, в другую — что Мария должна просить у меня прощения. Но независимо от того, что я думал о нашей ссоре, я не мог избавиться от всепоглощающего беспокойства, что Мария нуждается во мне.

За все годы, что я был мужчиной, я насмотрелся на всякое больное дерьмо. Вырезанные языки у мужчин. Женщин избивали и насиловали. Но я не мог припомнить, чтобы я видел кого-то настолько разбитым и подавленным, как Мария в тот день, когда она рассказала мне о нашем ребенке. Я был слишком расстроен ее словами, чтобы понять, как отчаянно она боролась. С тех пор каждый день в моей голове повторялся ее потухший взгляд.

Я подумывал о том, чтобы преследовать ее. В какой-то момент мне пришлось бы это сделать, но я давал нам обоим пространство, чтобы мы могли прийти в себя. Принуждение к решению вопроса до того, как мы были готовы, не помогло бы. Знание того, что она снова функционирует, подталкивало меня к тому, чтобы покончить с нашим маленьким противостоянием.

Моя тренировка в понедельник утром была жестокой. Наказанием. Она заставила меня осознать, как много вины я таил в себе из-за того, что произошло. Гнев тоже присутствовал, но его было достаточно, чтобы я понял, что ответственность за исправление ситуации лежит как на мне, так и на ней.

Пришло время найти мою жену и вернуть ее домой.

Я принял душ и позавтракал, сделав пару необходимых телефонных звонков, прежде чем взять ключи. Когда я переступил порог дома, мое внимание привлекла машина, припаркованная на подъездной дорожке. Не просто машина. Машина Марии.

Я изменил курс, медленно вздохнул, прежде чем открыть дверь. Мария застыла, закинув ногу на ногу, с расширенными от удивления глазами. Прошло несколько ударов сердца, прежде чем мы успели опомниться.

— Привет, — сказала Мария, преодолевая расстояние между нами, голосом, полным неуверенности.

Мои эмоции бушевали в груди. Я хотел подхватить ее на руки и погрузиться в нее, одновременно отшлепав ее по заднице за то, что она сделала. Неважно, вожделел ли я ее, злился на нее или смеялся над ее странным чувством юмора — все мои реакции были экстремальными, когда речь шла о ней. У меня не было никаких случайных чувств к Марии.

Из-за хаоса в моей голове было трудно понять, как реагировать, поэтому я поступил в соответствии со своей интуицией. Я бросился к ней, схватил ее прекрасное лицо в свои руки и прильнул к ее губам. Поцелуй не был чувственным или сладким — он был полон боли, облегчения и раскаяния. Простое прикосновение моих губ к ее губам, но множество эмоций, прошедших между нами.

Когда я отстранился, ее глаза атаковали меня вопросами.

— Пойдем в дом. Нам нужно многое обсудить. — Мой голос был неровным и глухим, как и мое избитое сердце.

Я провел ее в гостиную, и мы оба заняли места на противоположных концах дивана, оставив между нами промежуток для всех трудных слов, которые нужно было сказать.

— Я никогда не хотела этого, — тихо сказала она, переходя прямо к сути дела. — Я была в ужасе, и это было единственное, что обещало помочь забыть обо всем. Но я бы никогда не прошла через это. Я хочу, чтобы ты это знал. — Она опустила взгляд на свои руки, и мне стало не по себе, когда я увидел своего дерзкого воина таким робким и испуганным.

— Ты не единственная, кто действовал на эмоциях. Моя реакция была совсем не такой, как мне хотелось бы, и мне не следовало позволять тебе уходить.

— Я большая девочка. Если бы я хотела уйти, ты бы не смог меня остановить. — Вот оно. Крошечная искра ее обычно пылающего огня.

— Возможно, — ухмыльнулся я. — Но дело в том, что нам обоим нужно многому научиться, чтобы быть парой. Мы не можем просто наброситься или уйти, когда мы расстроены. Время передышки — это одно, но я не хочу говорить обидные вещи или беспокоиться о твоей безопасности только потому, что я разозлился.

— Это была довольно уникальная ситуация. Не думаю, что я бы так расстроилась по какой-либо другой причине. — У нее был переменчивый темперамент, но я не собирался указывать на это. Это было неважно.

— Ты можешь помочь мне понять, почему беременность так расстроила тебя?

Ее грудь тяжело вздымалась на глубоком вдохе. — Я просто знаю, что все испорчу - будучи родителем. Это такая огромная ответственность. Ты никак не можешь полностью защитить их от мира. Мне не хочется даже заводить ребенка, если я не могу гарантировать его счастье.