Понаехали - Демина Карина - Страница 30

И кивнули.

Что Баська, что Маланька, что холоп… и Стася кивнула, чтобы точно не выделяться. Пальцы её коснулись макушки Беса.

Поймет ли?

Кошак прищурил глаза и зашипел. А вот мужчина потянул один из пистолей…

– Иди, – тихо сказала Стася. – Найди кого… и меня потом. Найдешь?

Кот заурчал и отступил.

И попятился.

А потом взял и исчез. Только кошки так и умеют, исчезать на ровном месте.

– Бабы… – проныл громила, пуская слюну. Но был остановлен.

– Тихо. Не про твою честь товар… а вы, девоньки, идем… идем-бредем… расскажите, как звать вас, красавицы. Видишь, Тишка, как работать надобно? Без шума и пыли…

Светлолика вовсе не собиралась сбегать из дому, во всяком случае, надолго. Она ведь не дура, просто сложилось все так, одно к одному. Сперва сестрица старшая, которая на Светлолику глядела пренастороженно, будто подозревая в чем, после еще маменька со своими наставлениями.

С причитаниями, что Светлолика её позорит.

…жениха ей искать надобно.

Надобно.

Светлолика же ж не против. В принципе. Но не прямо сейчас, когда у ней пятки грязные, а в носу сопли. А она ж не виновата, что эти сопли завелись.

На корабле продуло.

Ну да, не сиделось ей с маменькою, больно любопытно было, ведь сама-то Светлолика никогда-то прежде на кораблях не плавала. Вот и лазила, где можно.

И промокла.

А там ветерок. С ветерка того и сопли приключились. Да такие, что прямо спасу нет. Маменька уж и яйцо вареное к носу прикладовала, и над пареной репой заставляла дышать, и чеснок давленный капала, отчего нос вовсе раздулся и болел целую ночь.

Целитель же давешний, Светлолику глянув, нахмурился да сказал:

– Оставьте девочку в покое. Организм молодой, сильный, сам справится.

За это Светлолика была целителю даже благодарная. И сам он был хорош, такой мрачный, прям как в том романе, который она как-то прочесть удосужилась. Небось, если б не сопли, Светлолика бы сумела обустроить, чтоб как в романе.

Загадочно.

И со страстью. Само собой, страсть бы только после законного брака приключилась, но, чай, маменька не стала бы возражать. Целитель – это даже очень неплохо. Но вот сопли… как прикажешь строить мужчине глазки, когда нос распухший и из него льется?

Тут никакое очарование не поможет.

Так что…

Честно говоря, Светлолика и сама не поняла, как оказалась по ту сторону ограды. Сперва-то она дом осмотрела, даром, что сестрица родная этому любопытству не радая была, только шипела, что Лика вовсе невоспитанная. А барон лишь посмеивался.

Маменька вздыхала.

Теперь-то её больше ведьма беспокоила, которая родиться должна была. И с того к маменьке в гости иные ведьмы зачастили, все садились, разговоры разговаривали. Лика пыталась подслушать, исключительно из любопытства, а не вышло.

В общем, за домом она осмотрела сад, который был красивым, но до тоски правильным. Ну а там…

…за оградою было интересно.

Лика скоренько сообразила, как выходить тихо, мамку не тревожа. Небось, пока сопли, та про Лику и женихов не вспомнит. А сестрица сама занята, хотя и не понять, чем.

Вот и…

…в тот раз она тоже собралась. Платье свое взяла, из старых, рассудивши, что если и попортится, то не так жалко, как те, которые от сестрицы достались.

Волосы заплела, лентою перевязала.

Поршни напялила старые, растоптанные.

Только и оставалось, что из дому тишком выскользнуть. Да там-то, во дворе, и все не так пошло.

– Я с тобой, – сказала Лилечка, которая сидела под старым кустом, тем, что аккурат при калиточке и поднялся, эту калиточку малую от глаз любопытных укрывая.

– Нет.

Лика-то, может, не ученая, кроме как грамоте, но и не дурная вовсе.

– Да, – Лилечка губу выпятила и глазами захлопала, готовая разрыдаться. Правда, Лика ей не поверила, потому как сама так умела.

– Тебе нельзя, – сказала она, под куст забираясь. И в нем, разлапистом, огромном, обнаружилось тихое местечко, куда и старое покрывало принесли, и корзинку. В корзинке сидела Фиалка, которая встретила Лику тихим мявом.

– А тебе можно?

– Мне тоже нельзя. Маменька, если узнает, выдерет…

– Меня не выдерет.

– Меня за двоих тогда.

Лилечка вздохнула и призналась:

– Скучно.

А Лика с нею согласилась. Не того она от столицы ждала, чтоб её в какой-то светелке посадили да сунули в руки пяльцы злосчастные с шитьем. Шить она с малых лет не любила. А тут…

– Маменька решила прием устроить, раз мы вернулись…

Лика кивнула.

Что-то она этакое слышала.

– А папеньку к государю-батюшке призвали, когда возвернется, так и не ясно…

Второй вздох был тяжелее первого.

– Маменька решила, что мне надобно на балу быть, чтоб представить и все такое… платьев шьет. На кой мне столько?

Она погладила Фиалку и, уставившись на Лику прозрачными глазами, попросила:

– Возьми меня с собой! Пригожусь.

Вот если бы требовать стала, грозится выдать или еще чего, Лика в жизни не уступила бы. А тут… тут она только кивнула и сказала:

– Недалеко пойдем. До ярмароки и назад.

Лилечка поспешно закивала.

– И ты держишься за меня. Чтоб не отставала и… а свеи твои где?

– Так… с папенькой пошли.

– Все?

– Ну… – Лилечка взгляд отвела, но призналась. – Один остался. С Любомиркой он крутится. У них любовь.

Ага.

Главное, чтоб после от этой самой любови ничего не приключилось. Но тут уж не Ликино дело.

Калиточка, смазанная – а что она скрипела на всю-то улицу – отворилась беззвучно. И если главные ворота усадьбы выходили на Белую слободу, то эта вот калиточка выводила на улочку, пусть и не людную, то всяко более живую.

– Держись, – Лика взяла племянницу за ручку, подивившись тому, до чего та тонка и хрупка.

Ничего.

Маменька вон сказывала, что болячка ушла почитай. Так что вырастет еще и рука, и сама Лилечка. Только, верно, на ярмароку её вести не стоит, а вот близехонько, на Самланов тупик, где порой собирались лотошники и просто местечковые бабы, языками перетереть да и прикупить чего по малости, они сходят. Это ж близехонько, почитай, через два дома.

А там и назад.

Коль быстро обернутся, то никто и не заметит.

Именно.

На Самлановом тупике сення было на диво людно:

– А я тебе говорю, как есть усадьбу пеплом пустили! – громко, с надрывом, вещал человек, на бочку забравшийся. – И все-то из-за ведьминского колдовства недоброго!

– При чем тут ведьмы? – отвечала ему толстая баба в расшитом бисером летнике. – Все знают, что сама Марфа виноватая…

Мужик ответил.

И баба не смолчала. Завязался спор. А спорили в Китеже аккурат, что и дома, яростно, не чинясь кулаки в ход пускать, а порой и за оглоблю схватиться могли. Оттого и потянула Лика племянницу прочь. Вернуться хотела, уж больно как-то оно неспокойно вышло, да верно от волнения свернула не туда.

А потом опять.

И…

Заблудилась.

Оно в жизни такого не приключалось, чтобы Лика где-то да блудила. Она и в лесу, и в деревне, и вот в Китеже скоренько разобралась, а туточки…

– Потерялись? – спросила Лилечка, разглядывая дома, которые были уже вовсе не так хороши: низковаты, темноваты, порой и вовсе кривы.

– Найдемся, – Лика ответила бодро, чтоб дитё не пугать. И себя обругала за глупость. А еще носом шмыгнула, потому как проклятые сопли опять набежали.

Они бы нашлись.

То за диво, спросили бы у кого дороги, да…

– Девицы-красавицы, – этот тип вынырнул откуда-то из подворотни, дорогу заступивши. – Гуляете?

Лика потянула Лилечку за спину. Ишь ты, не хватало им…

– Пряничку хотите? Или леденца?

И леденцы сует.