Конец войны (СИ) - Старый Денис - Страница 8

Голод усиливался, и я уже отчетливо понимал, что сравнивать мне не с чем. Настолько сильного желания поесть, я ещё никогда не испытывал. Хотя бывало, что и по нескольку дней не ел. Да… Было что-то ненормальное в этом. В какой-то момент, под впечатлением от увиденного существа, а ещё и наследия памяти прошлой жизни о всяких вампирах и прочих небылицах, подумалось, что я и сам начинаю превращаться в подобную нечисть. Я даже прислушался к чувству голода: нет ли жажды сырого мяса, или… крови? Хвала богам, или кому-нибудь, ничего подобного не было. Напротив, от мыслей о крови меня брезгливо отвернуло.

Я шёл по улицам Кёнигсберга, вдали слышались лающие длинные очереди из пулемётов, а над головой пронеслась ещё одна пара истребителей. И тут… Я не увидел, я снова почувствовал.

Быстро свернув за угол, в небольшой сад, я сразу увидел почти что разорванное тело красноармейца. Его лицо было обглодано, будто дикими зверями, рука, сжимающая цевьё винтовки мёртвой хваткой, была оторвана и лежала чуть вдали от тела. Но не это меня поглотило, заставило даже принюхиваться. Вокруг красноармейца клубился мерзопакостный шлейф ненавистного врага…

Я ощутил связь с этим шлейфом. Она была неприятной, тревожащей, вызывала брезгливость, словно я опускаю руку в гадкую субстанцию. Хотелось высунуть руку, отмыть и больше никогда и ничего не иметь общего с этой грязью.

Я чувствовал зло, которое идет от этих эманаций, частью которых я и сам теперь был, словно подключился, как по блютузу. И отключиться не получалось. Я мог бороться, отказывался подчиниться этой энергии, мог даже и дальше существовать, но связь прервать нельзя… На дистанции нельзя. Но уничтожив то, что хочет меня покорить, я освобожусь окончательно. Или же мне придется и дальше сопротивляться, сил хватит.

Однако от проблем не убежишь, их можно только отсрочить, но без решения не обойтись. Мне было противно осознавать себя частью абсолютного зла. Ведь, будучи в связке со злом, я и сам становлюсь частью скверны.

И мне нужно эту проблему решить.

— Приди ко мне и служи! — раздавалось в моей голове.

Я в очередной раз немного прикусил губу, болезненно сжал кулак, перенаправляя внимание на физические ощущения, и… Голос исчез. Пусть все еще была нить, связывающая меня с этим нечто, со злом, но я могу всему этому противостоять.

Я ясно знаю — мне нужно убить того, кто убил советского бойца, оторвав ему голову. Нашему воину, который не в бою отдал свою жизнь, а тварь забрала у парня будущее.

Нашего… Я же попал в Советский Союз? Вернее, пока еще на немецкие, прусские территории. А о том, что эти земли скоро станут советскими окончательно, пока что знал только я. Или не станут, так как история может пойти иным путем? Или не только я об этом знаю. Будто на быстрой колеснице пронеслись мысли, после которых оставалось только две: убить то, что находится на другом конце шлейфа скверны, и поесть. Но убивать хотелось больше. Вот только сил пока недоставало даже для быстрого бега.

Обнаружив неподалеку поклажу бойца, я забрал её, не думая, правильно ли это, пусть мысленно и попросил разрешения у него. Даже через материю, из которой был сделан вещмешок, даже через жесть консервных банок я чуял еду.

Схватив мешок, я быстро, но не с такой скоростью, какую недавно демонстрировал в бою с существом, ушел вглубь сада. На ходу механически и удивительно ловко развязал завязки на мешке, извлёк оттуда начатую буханку хлеба.

— Мля… Вкусно же! — не мог сдержать я восторга от, казалось, самого вкусного хлеба за всю мою жизнь.

Да простит меня мама, которая пекла превосходный хлеб и пироги!

В какой-то момент пришлось приостановиться и разбить банку с тушенкой какой-то арматурой, а после отогнуть её стенки руками. Не озаботился я ни ножом, чтобы элементарно открыть тушенку, ни более существенным оружием. Впрочем, пока мне оружие не нужно. Мало того, что я сам могу защититься, и без ножа, так ещё стараюсь не нарушать закон. Если я бы взял винтовку у обезглавленного бойца, то как бы это могло быть расценено властями в условиях военного положения? А с властями в любом случае нужно идти на контакт, социализироваться.

Я не делал более остановок. Шлейф моей связи с существом уходил дальше. Редко так в жизни бывает, когда разум и рациональный анализ ситуации не противоречат эмоциям. Я хотел убить то, с чем или с кем я повязан незримой, но четко ощущаемой нитью. Я понимал, что нужно его уничтожить. Потому и шёл, осознанно, оглядываясь, прислушиваясь и осматриваясь.

Выход из-за поворота колонны солдат для меня не был неожиданным, пусть и бойцы, численностью примерно до роты, могли застать меня в такой ситуации, когда и спрятаться почти что негде… Только мусор вокруг да глухая стена длинного дома.

Я не собирался пока ни с кем вступать в контакт. Есть цель — решить вопрос с тем, кто пытается меня контролировать, кто удерживает незримую нить, или, что скорее всего, сам является заложником нашей связи. Потому именно я должен найти своего антагониста, чтобы он меня не нашел, когда я не буду готов к встрече.

Так что я среагировал на появление солдат моментально и схоронился, скрючившись, за кучей мусора. В поле зрения было еще одно место, чтобы там спрятаться, и я мог бы успеть пробежать метров сорок до еще большей кучи обломков, основу которой составлял большой кусок обвалившейся стены. Вот только, если кого и будут искать, то именно там, так я рассудил.

— Рота! Стоять! — приказал капитан.

Я закрыл глаза от негодования. Ну как же так? Вещмешок лежал в паре метров, от меня и офицер направлялся именно к нему. Когда я укрывался в своём убежище, вещмешок был рядом. И тут… Порыв ветра. Это что? Против меня ещё и природа играет?

— Сидоренко, Пырх, Ромашкин. Ко мне! — скомандовал тот, и я услышал, как из колонны выбегают трое бойцов.

Капитан, высунув из кобуры пистолет, взвёл курок и лязгнул затвором, досылая патрон в патронник. Он шёл прямо на меня, и больше всего сейчас мне хотелось остаться незамеченным, испариться. Сил на то, чтобы сбежать, ещё было недостаточно. Я вжался в стену, через которую, увы, проходить я не умею. Напротив уже был капитан. И нет пространства для побега.

Не хочу вот так идти на контакт. Пока я объясню, что меня лучше отвести к тому майору госбезопасности, успеют даже и расстрелять. Ведь я сейчас больше всего похож на дезертира.

— Товарищ капитан, — обратился к офицеру подбежавший боец. — Это вещмешок… Нашего бойца. Его фамилия…

Я видел. Не чувствовал, а именно видел, смотрел на капитана, который водил пистолетом из стороны в сторону, крутясь вслед за оружием. Он должен был увидеть меня, ведь капитан смотрел именно в то место, где я… Слился с тенью стены дома.

Нужно ли удивляться? Или пора уже принимать все происходящее со мной, как данность. Да нет, пора уже работать с новыми вводными, если я хочу выжить. Оказывается, я умею прятаться в тени! Пусть так. И это поможет мне в дальнейшем.

— Товарищ капитан, прикажете рассредоточить роту и прочесать улицу? — спросил подошедший к взбудораженному офицеру старший лейтенант.

— Нет, у нас предписание выйти к порту. Командуй, старлей, идём дальше, — сказал капитан, глядя прямо на меня, но не замечая.

Капитан смотрел на меня… Это тоже факт. Я не чувствовал в нём какого-то необычного человека, как, например, увидел неординарного офицера в том майоре. Но капитан всё равно смотрел прямо на меня, безошибочно. Не потому ли, что в каждом человеке есть чуточка неосознанных сил? Именно так. Косвенные данные, которые приходят в голову, тоже подтверждают мой вывод.

Разве человек не чувствует взгляд спиной? Очень даже. Или мать разве не чувствует эмоции своего ребенка? Много в повседневной жизни такого, что оправдывается шутливыми приметами. Но… разве не случается что-то плохое, если кто-то кого-то проклинает? Ах, да, в том времени, что я покинул, принято уже больше просто посылать нахрен. А когда-то еще и проклинали.