Тролли и легенды. Сборник (ЛП) - Певель Пьер - Страница 11

— Бог создал все, отец мой, вы сами этому меня учили. Он создал, следовательно, и троллей, и никто не вправе беспричинно убить невинное творение Божье.

Устав воевать и в соображениях покинуть этот слишком захудалый замок, чтобы стать капелланом при герцогском дворе, пастырь сдался. У его преемника, достойного местного кюре, который был только рад оказаться в тепле и сытости в доме графа, возражений не нашлось.

Минуло около двадцати лет. Рейхардт оценил все преимущества присутствия тролля в своих владениях. Мало того, что множество споров с соседями сошло на нет, он даже смог сократить свою стражу, и ни соперники, ни банды мародеров более не приближались к Кастель-Родеаарде. Рейхардт регулярно ходил в лес петь для троллицы; за сим следовало влагопролитие, а после она исчезала в тени деревьев. Однажды, устав и торопясь, он забыл спеть для нее песню Гризельды. И тут случилось невозможное. Троллица внезапно утерла слезы и, разъярившись, испустила ряд воплей, в которых граф, как ему показалось, узнал что-то похожее на «Грильда», или «Грилла»… Он снова взял в руки лютню, и все успокоилось. Несколько раз он намеренно забывал эту песню: всякий раз крик возобновлялся, и ошибиться в нем было уже невозможно. В землях Родеаарде крестьяне начали звать ее Гриллой.

Но какими бы доблестными ни были рыцари, их жизнь коротка по сравнению с жизнью троллей, и даже великодушному и благородному сердцу отмерен век не длиннее. Рейхардт старел, его голос уже был не так красив, но он по-прежнему восхищал деву-троллицу, укрывавшуюся в ее лесной пещере. И вот настал момент, когда рыцарь перестал петь, говорить, видеть, и наконец дышать… Его супруга надела траур, и вся семья проводила его в часовню предков. На его эффигии^[10], как и подобает, был начертан его блазон — лазурное поле с золотым троллем: семейный герб, с размещенной на нем фигурой женщины дикого вида, изображающей исландское чудовище.

Троллица в лесу ждала долгими днями и ночами. Когда луна дважды стала полной, она поняла, отчего у нее сжималось сердце. Ее бедный мозг наконец признал то, что инстинкт уже себе уяснил из клочьев бесформенных снов. Ее вопли раздавались втуне, крушить с силой деревья и скалы — отныне нисколько не помогало. Она бродила вокруг замка еще несколько ночей, оглашая ночь долгим напевом скорби, двумя нотами своей песни, которые она повторяла снова и снова, то протяжнее, то медлительнее, то пронзительнее, то глуше. Сквозь свой страх жители деревни, углежоги, весь мелкий лесной народец и даже домовые, которых тролли редко занимают, чувствовали в них горе, слишком огромное для ума слишком незамысловатого.

Наконец она покинула эти слишком жаркие земли, которые терпела только ради своего красавчика-песнопевца. Она шла, сея опустошение то тут, то там, но уже без влечения сердца. Если она разоряла конюшню, то лишь для того, чтобы прокормиться. Если она ломала деревья, то единственно для того, чтобы проложить себе путь через лес. Однажды вечером близ большого здания, увенчанного крестом, она услыхала свою любимую мелодию, ту самую, что первой спел ее рыцарь. В радостном порыве она проломила крышу, чтобы скорее увидеть его. Ее разочарование было сравнимо только с ужасом прихожан, которые спокойно пели «Ave Maria». Пожилой мужчина, не очень высокий, не очень красивый, смешно одетый в белую мантию, пел громче всех остальных. Разгневанная, обманутая Грилла отправила старого священника кувыркаться в воздухе и разнесла всю церковь в пух и прах, а затем утопила ее в своих слезах.

Она нашла дорогу обратно на свой остров подобно лососям и птицам. Горе все еще терзало ее, и по ночам она изливала вопли луне и звездам… Много голов скота пропало на ее пути, да и рыба уплатила тяжелую дань путнице, но однажды утром запах серы наконец принес ей некоторое утешение. Она была дома! У подножия своего холма Диммюборгир она тщетно отыскивала следы потерянного певца. Ни мох, ни ручей, ни желтая малина не хранят памяти о людях и их музыке.

Каждый вечер она выходила из своей пещеры и криком выплескивала свою печаль. Два слога, две ноты бесконечно следовали друг за другом. «Грииии-лаааа», — вопила она. Но никто не откликался на ее стенания. Из всего этого романа сохранилось единственно лишь имя Грылы, намного пережившее столетия ее долгой жизни.

Эстель Фэй

Не знаю отчего, но я влюбилась в брогский алтарь, как только увидела его. Казалось бы, в нем нет ничего исключительного. Среднего размера, два метра в высоту и около пяти в ширину, он не отличался ни яркими красками, ни отчетливостью линий знаменитых алтарных образов, таких, как алтарь в Генте работы братьев ван Эйков или моего излюбленного — сделанного Матиасом Грюневальдом и Николасом из Хагенау для монастыря антонинов в Изенгейме.

Алтарь представляет собой набор деревянных панелей с росписью, которые открываются одна за другой, словно множество дверей, открывая различные религиозные картины, а затем, наконец, центральный короб, обычно со скульптурной композицией. В случае же алтаря из Брога, когда я его обнаружила, этот короб отсутствовал. Но это было не единственной его загадкой. Начать с того, что никто не знал, где он был исполнен, и для кого. Для создания такого произведения искусства требуется целая команда художников и ремесленников — от краснодеревщиков, собирающих деревянные панели, до живописцев, скульпторов и позолотчиков…

Я разыскивала его следы по всем крупнейшим мастерским Европы, от Антверпена и Брюсселя до плоских равнин Испании. И нигде не нашла никаких признаков, чтобы кто-то что-то подобное замышлял — до такой степени, что мои уважаемые коллеги порой задавались вопросом, не является ли алтарь из Брога довольно удачной современной подделкой. В мире искусства гуманизм простирается недалеко. Кое-какие люди подумали, что с помощью этого слуха они смогут подорвать мою карьеру и помешать мне получить более престижную должность, чем работа в региональном музее Брога. Они зря старались. Я совершенно не собиралась покидать Брога. Едва увидав алтарные панели, я поняла, что связана с этими несколькими зданиями из серого камня теснее, чем с собственной семьей.

Прежде чем продолжать, мне следовало бы вкратце представить вам Брог. Это тихий, сонный городок в зеленой долине глубоко среди Вогезских гор, над которым возвышаются руины средневекового замка, построенного на месте древнеримского форта. На дне долины протекает рукав реки, который по весне полон водных цветов и трав. Зимой темнота спускается на город очень рано. Жители Брога укрываются в тепле своих домов и в единственном на всю долину отеле-кафе-ресторане — большом уютном здании с деревянными балками. Я оказалась там случайно, по окончании аспирантуры и нескольких стажировок, потому что мой научный руководитель знал кого-то, кто знал кого-то… и так далее. Впоследствии я узнала, что это не местные меня выбрали — они пытались протащить на эту должность парня из округи, но он не прошел. Вопрос политики, я так полагаю. Или я так полагала долгое время. В любом случае, на отношение здешних жителей ко мне это никак не повлияло. Меня, выросшего среди бетона ребенка из Крея, сразу же тепло приняли эти горцы, большинство из которых жили здесь уже несколько поколений. В зáморозки моей первой осени я делила с ними глинтвейн по вечерам в единственном кафе. Я наслаждалась запахом специй, глядя из окна на туман, окутывающий горы. Впервые в жизни я увидела приближение зимы, настоящей белой и ледяной зимы, как в сказках Средневековья, а не одной из тех серых каш, что в скверное время года ведрами разливали на подходах к моему многоквартирному дому. Я попадала в другой мир, более древний и мрачный, чем тот, из которого пришла. Оглядываясь назад, я понимаю, что уже тогда проникала в мир алтаря. Странное творение словно поразило заразой долину вокруг себя, медленно, но верно переделывая ее по своему образу.