Джон и Дэйв и Храм Кс'аль'наа''тхутхутху (ЛП) - Вонг Дэвид - Страница 5

А потом, спустя ровно шестьдесят четыре дня после того, как меня подключили к аппарату, и мой мозг открыл дверь в тёмное измерение и впустил существо-тень, я нашёл кое-что у себя в кровати. Или, точнее, оно нашло меня.

Есть на свете такой паук: тело у него размером с небольшую тарелку, а если считать с ногами – целый фут. Он называется Птицеед-Голиаф, или «Птице-мать-его-ед-Голиаф», как говорят те, кто видел его вживую.

Он ест не только птиц: в основном в его рационе крысы и насекомые, но его всё равно называют «паук птицеед», потому что тот факт, что он может съесть птицу – это самое важное, что нужно о нём знать. Если вы вдруг наткнётесь на одну из этих тварей, например, прячущуюся в шкафу или выползающую из тарелки супа, то первое, что вам скажут, будет: «Мать твою, да эта тварь может сожрать целую птицу!»

Я не знаю, как он ловит птиц. Но я знаю, что Птице-мать-его-ед-Голиаф не умеет летать – ведь если бы он умел, то обладал бы совсем другим именем. Его бы называли «сэр», потому что он был бы доминирующим видом на планете. И никто из нас не осмеливался бы выйти из дома, пока Летающий Птице-мать-его-ед-Голиаф не разрешит.

Я однажды видел такого в зоопарке, когда учился в старших классах. Мне было пятнадцать – те годы, когда лицо покрылось акне и с каждым днём становилось всё толще. Я стоял с открытым ртом, уставившись на стеклянную стенку его клетки. Паук был здоровым, как обе мои руки. Стоявшие рядом ребята хихикали и толкали друг друга в плечи, а за спиной визжала какая-то девочка. Но я – я не издал и звука. Я не мог. Потому что лишь тонкое стекло отделяло меня от этой твари.

И потом ещё не один месяц я вглядывался по ночам в тёмные уголки своей спальни, ожидая, что ножки толщиной с палец вот-вот высунутся из-за стопки комиксов и игровых журналов. Я боялся, что найду где-нибудь обрывки паутины толщиной с леску, в которой бы висели тушки полусъеденных воробьев. Или паучьи экскременты в ботинках – маленькие шарики с торчащими из них кусками перьев. Или кучки розовых яиц, в которых бы уже зрели маленькие паучата размером с мяч для гольфа.

И даже сейчас, спустя десять лет, я проверяю перед сном постель: какая-то часть моего подсознания всё ещё боится наткнуться на огромного паука, притаившегося в тени.

Я вспомнил об этом сейчас, ввиду происшествия с Человеком-Тенью, потому что той осенней ночью именно птицеед-голиаф всплыл в моём сознании, когда я проснулся от укусов в ногу.

Я спал мёртвым сном, укутавшись, как буррито, чтобы спастись от осенней прохлады. Я почувствовал покалывание в лодыжке, как будто в неё вонзали иголки. Птице-мать-его-ед-Голиаф выпрыгнул из тумана моего сонного воображения, и я рывком сорвал с себя одеяло. Я уже готовился обнаружить восемь мохнатых ног и пучок блестящих чёрных глаз, глядящих на меня.

Но ничего не увидел. Было слишком темно.

Я приподнялся и уставился на свою ногу. В тени что-то двигалось. Я убрал ногу с кровати и почувствовал тяжесть того, что прицепилось к моей лодыжке: оно весило как банка пива.

Судорожная паническая дрожь пробрала тело. Я застонал и лягнул холодный воздух, пытаясь стряхнуть то нечто, что впилось мне в ногу. Тварь отлетела в другой конец комнаты, мелькнув в столбе лунного света, лившегося через щель в шторах. В это короткое мгновение я увидел, как в просвете мелькнули членистые ноги – целый пучок ног, – вместе с антеннами и хвостом. Существо было покрыто панцирем, как омар. В длину оно было с моё предплечье.

Во имя всего святого, что за…

Существо пролетело через спальню, ударилось о стену и упало за корзиной с грязным бельём. Я слез с кровати и сделал несколько осторожных шагов, всматриваясь в другой конец комнаты. В темноте ничего не было видно. Я подался назад; сердце колотилось в груди, и я почувствовал, как упёрся спиной в стену.

Я спешно осмотрел комнату, ища что-нибудь, что сгодилось бы как оружие. Темно, хоть глаз выколи. Я принялся шарить рукой в куче вещей на тумбочке и увидел что-то, торчащее из закрытого журнала «Энтертеймент Уикли». Округлое и тонкое. Должно быть, рукоятка ножа.

Я схватил её и бросил, и только когда она уже была в воздухе, понял, что это мой ингалятор от астмы. Я снова потянулся к столу и схватил, как мне показалось, самый тяжёлый предмет, напоминавший формой жестяную банку из-под супа. Я бросил его, он ударился о стену с тихим лязгом, и я вспомнил, что это была пустая банка из-под «Слим Фэст»[4].

Я схватил настольную лампу – это был сувенир, голая лампа без абажура, вкрученная в фигурку индейки из цветного стекла. Подарок Джона на день рождения. Я рванул провод из розетки, схватил индейку за шею и занёс над плечом, как квотербек, сфотографированный в середине броска. Существо зашевелилось.

Оно скользнуло по полу через дверь в зал, и на короткое мгновение маленький монстр снова оказался на виду. Он был весь усеян ножками: полдюжины он использовал для ходьбы, а полдюжины других, как дреды, торчали сверху, будто тварь могла бегать на спине. Увидев его, я застыл как вкопанный. Этот был тот чудовищный, первобытный, парализующий ужас, который испытываешь, только когда видишь что-то абсолютно чужеродное.

Я опустил лампу и заставил себя сделать шаг вперёд. Я был в одних трусах и пытался успокоить дыхание. Наконец я собрался с силами и посмотрел на ногу: от укуса шла тонкая малиновая полоска. Маленький ублюдок.

Я мееееедленно выглянул из дверного проёма, ведущего в зал. Здесь было не так темно: уличные фонари бросали на пол тусклые полосы света, в которых плясали тени деревьев на ветру. Твари нигде не было. Из кухни послышалось, как кто-то скребётся о напольную плитку – сердце пропустило удар. Это была собака.

Ко мне сонно подошла Молли – рыжеватая фигура ростом до колен, глаза блестят синеватым лунным светом. В темноте едва виден виляющий хвост. Она смотрела прямо на меня, интересуясь, почему я не сплю, почему я пахну холодным по́том ужаса и есть ли у меня что-нибудь поесть. Я обвёл глазами дальний конец комнаты, ища выключатель. Десять футов от меня до него. Мои ноги ещё никогда не были такими голыми.

Я двинулся осторожными шагами к выключателю, смотря под ноги и размахивая лампой-индейкой. Маленькие беззащитные пальцы – та членистоногая тварь наверняка смотрит на них, как на уши шоколадного зайца. Второй шаг, третий, вот уже полпути пройдено…

Что-то тяжёлое плюхнулось мне на голову и забилось, запутавшись в волосах. Я вскинул руки, но монстр уже сполз по уху на плечо. По лицу и шее забегали маленькие щекотливые ножки. Лампа-индейка c резким стуком ударилась о пол.

Я схватил извивающегося монстра поперёк тела и попытался стащить с себя. У меня не получалось: кончики лапок прилипли к коже на плечах и тянули её за собой. Раздался пронзительный визг – как будто засвистел кипящий чайник, – и я смутно осознал, что это мой собственный крик.

Поле зрения правого глаза закрыли острые челюсти, и в следующее мгновение резкая боль прошила череп раскалённой иглой. Глаз перестал видеть – похоже, маленький засранец выковырял его. Я яростно заорал и схватил обеими руками пучок ног, стараясь оторвать их от кожи. На теле проступила влага – ублюдок оставил на мне одну ногу, прилипшую к плечу. Но теперь я освободился от монстра, который трепыхался у меня в руках, как курица.

Только посмотрите на эту пасть, – подумал я в исступлении. – Проглотит мяч для гольфа и не подавится!

Я огляделся здоровым глазом, соображая, куда бы деть тварь. Я вспомнил о корзине для белья в спальне и направился туда.

Я пинком опрокинул пластиковую корзину, чтобы вывалить одежду. Бросил туда монстра и перевернул – теперь не выберется. Я наступил на корзину ногой и обвёл комнату взглядом в поисках чего-нибудь тяжёлого.