Развод. Ты разрушил нас (СИ) - Черничная Даша - Страница 23

Я пытаюсь докопаться до правды, но делаю это пластиковой детской лопаткой, поэтому мои метания бессмысленны. Ответ я знаю. Он еще не прозвучал, но уже известен мне.

— У меня был секс с другим до этого.

Оттягиваю ворот рубашки, потому что становится невозможно дышать.

— Ты спала с другим, еще когда мы не были разведены? — спрашиваю сипло.

Один короткий кивок.

Так вот ты какое… отчаяние. Я и не знал, насколько ты, оказывается, невыносимое.

— С кем? — выпаливаю со злостью.

Впервые в жизни я чувствую, что готов ее ударить. Готов убить, разорвать на части ее душу. Интересно, она чувствовала то же самое, когда видела меня с Диной? Или это было хуже?

Может быть и правда хуже?

Закрываю глаза и стараюсь дышать. Мне сложно это делать, потому что в груди беспощадно болит. Поднимаю руку и кладу на нее, тру.

— С кем?! — выкрикиваю.

Ксюша отшатывается от меня и тут же закрывает живот руками.

Я ненавижу себя.

Я ненавижу ее.

Я ненавижу его.

Я ненавижу весь этот сраный мир, который только и делает, что уничтожает, отбирает, играет. Я просто больше не вывезу.

— С ним, — Ксюша смотрит на меня с мольбой, боится, что я причиню ей боль. — С тем мужчиной из ресторана.

— С Амаевым? — она округляет глаза. Да, прикинь, я знаю того, с кем ты была на свидании. Удивлена, блять?!

Кивает.

— Так получилось, Кирилл. Я не знаю, кто отец ребенка, — сильнее обхватывает себя за живот. — Пожалуйста, Кир, не причиняй мне боль. Я знаю, что виновата перед тобой, но ребенок, даже если он не твой, тут ни при чем!

Падает на стул, кладет руки на стол и роняет на них голову, рыдает.

Она боится, что я ударю ее? Я очень хочу это сделать, честно. Придушить ее, а потом себя. Чтобы больше не выносить все это. Чтобы не знать ее, забыть, стереть из памяти эту сраную любовь, которая должна приносить счастье, но приносит лишь боль.

— Перестань плакать, Ксюша, — я не знаю, откуда берется твердость в моем голосе. — Тебе нельзя.

Заканчиваю уже мягче.

Разворачиваюсь и ухожу.

Ксюша

В юности, еще до встречи с Кириллом, я представляла свою жизнь достаточно стандартной.

Небольшой домик, двое детишек, собака и кошка. Аккуратная грядка, парочка клумб. Беседка и мангал. Летом бассейн. Зимой лыжи.

При своей, в общем-то, сложной, с общественной точки зрения, жизни я хотела, по сути, невозможного.

Мой отец — один из самых известных людей страны. Человек с родовой фамилией, богатейший бизнесмен, меценат. Его дочь никак не может жить в деревне и сажать огурцы.

Как бы ей этого ни хотелось.

Меня воспитывали в строгости, даже, я бы сказала, в строгости, граничащей с ненавистью. Солдат муштруют, заставляют чеканить шаг день за днем, подавляют волю, лишают собственного мнения, оставляя его за старшими по званию.

То же самое было и со мной.

Нет, меня никто не отправлял маршировать или драить туалеты. Однако после того, как мне исполнилось десять и в нашем доме появилась Светлана, которая тут же взялась воспитывать меня в лучшем духе страшных сказок, моя жизнь кардинально изменилась.

В моем детстве не было радости и веселья — это считалось неуместным. Гувернантки, уроки игры на рояле, балет, языки. Черт, как будто мы в восемнадцатом веке и статусность девушки оценивается лишь по ее навыкам и фамилии.

В эпоху развивающегося феминизма и отстаивания женщинами своих прав и свобод я, вместо того, чтобы, как нормальный ребенок, объедаться сладким и приходить домой в грязных колготках, читала Куприна и Достоевского.

При всем этом моей мечтой неизменно оставалось одно и то же. Новая жизнь, в которой мои дети будут носиться по огороду с голыми жопками и сгоревшими на солнце носами.

К черту эти ваши лимитированные коллекции брендовой одежды, тачки, что стоят дороже самолета, эксклюзивные марсианские розовые брюлики, светские рауты, на которых люди порой ведут себя хуже, чем в самых низкосортных ночных клубах.

Дайте мне мужа, детей и десять соток. Большего мне и не надо для счастья.

Парадоксально, как быстро человек забывает о своих фантазиях, когда запрещает себе мечтать.

После моего диагноза — эндометриоз, который снижал шансы на беременность в разы, сводя их практически к нулю, после потери ребенка я вычеркнула из памяти эти картинку.

Как будто я не заслужила ее.

Смысл в этой мечте, если она неосуществима? Не будет хохочущих детей и грядки с огурцами.

Я сократила свои планы на жизнь на девяносто процентов, урезав их до необходимого минимума. Еда, сон, секс, работа. Получала ли я от этого удовольствие в последние годы?

Нет.

Это как будто ты приходишь в кинотеатр на самый долгожданный фильм, а вместо этого тебе включают трейлер к другому фильму. Один за одним. Один за одним. И вот ты сидишь и ждешь, когда же начнется то самое кино. А оно все не начинается, тебе вместо этого продолжают показывать сцены из какой-то другой жизни, которая тебе неинтересна.

Я застряла в этом состоянии. Все ждала чего-то. Когда же, наконец, пойдут титры и мне начнут рассказывать историю.

Вместо этого в зале включили свет и выгнали меня из кинотеатра.

Но вот что получается: ты уходишь из кинотеатра, забываешь о том, что хотел что-то посмотреть, идешь на работу, по магазинам, едешь сдавать декларацию в налоговую.

И тут на всех экранах города начинают показывать долгожданный фильм. Только тебя несет трамвай, и ты не успеваешь уловить суть, не слышишь диалогов.

Я запретила себе хотеть детей. Лишила себя этой фантазии добровольно. Отказалась от этой затеи, нарисовала себе жизнь, которая именуется новомодно — чайлдфри.

Я заготовила ответы на вопросы:

— Почему у вас нет детей?

— О, я просто чайлдфри.

— Не можете иметь, да?

— Нет, просто не вижу себя в роли матери.

Все это с широкой улыбкой на лице, так, чтобы собеседник не понял, что у меня внутри идет трещина по стенам и сыплется штукатурка.

Жизнь все решила расставить по своим местам, указав мне на мое, даже не спросив при этом моего мнения.

Люблю ли я этого ребенка? Мне кажется, нет.

Хочу ли я этого ребенка? Мне кажется, нет.

Готова ли я отказаться от него? Ни за что на свете!

Когда за Кириллом закрылась дверь, я перестала плакать.

Он сказал: нельзя.

И я, послушав его, прекратила. Но это не значит, что я поднялась и ушла, ну я не знаю… смотреть телевизор? Принимать аромаванну? Делать себе ужин?

Я тупо сидела и смотрела в одну точку, пытаясь вспомнить, какой фильм хотела посмотреть. Пыталась возродить в памяти ту самую мечту с огурцами и петуньями.

Картинка в памяти появилась, но была уже иной. Я так и не разглядела очертаний, они были скрыты туманом. Но я знала одно: там мне было хорошо.

Сможет ли Кирилл простить меня? И надо ли просить у него прощения? Примет ли он мое оправдание, что я была пьяная в доску? Поймет ли, что я не хотела секса с другим? Надо ли говорить Иману? Что он скажет на все это? И самое главное: кто отец этого ребенка?

Кто мне даст ответ хоть на один вопрос?

Ванна, телевизор, ужин. Вариантов много. Но я беру в руки телефон и набираю сообщение:

«Иман, мне нужно поговорить с тобой. Лично».

Я не знаю, что делаю. Спросить не у кого. Но одно я знаю точно: это треугольник. В котором все углы должны иметь равную осведомленность.

«С удовольствием. Я пришлю тебе время и место».

Да. Все правильно, Ксюша. Ты все делаешь правильно.

Какого черта тогда так больно?

Ксюша

Ничто не предвещало беды, но в мою дверь позвонили.

Я как раз собиралась на работу и, честно говоря, опаздывала.

Вообще с этой беременностью я стала ужасно медлительной и сонной. Я быстро устаю и постоянно ищу, куда можно приложить голову.