Маньчжурия. 1945 - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 4

– Все, вперед! Стреляем на движение!

Ничего, документы важны сами по себе, так что можно и без языка справиться… А вот жизни моих бойцов мне куда дороже!

Несколько кратких мгновений бега – и мы вылетаем на зачищенную от кустарника и бурелома площадку, заставленную ящиками и засыпанную посеченными ветками. На земле я успел насчитать семь неподвижных тел… Успел, прежде чем заметил движение среди деревьев впереди нас!

– Schweinehund![3]

– К бою! Возвращаются немцы!

Действительно, перестрелка на тропе практически затихла, и с нашей стороны я различаю голоса лишь одного ППС и FG-42… Но потери будем считать после, а сейчас я буквально прыгнул к ближнему дереву, рассчитывая спрятать за ним левую половину туловища при стрельбе. Моему примеру следуют и опытные бойцы-разведчики… Вдогонку ударил фрицевский штурмгевер. Веер пуль вспорол воздух за спиной, но сам я уже укрылся за деревом! И, нажав на спуск, высадил в дернувшегося в сторону фрица короткую очередь в три патрона.

За тебя, Андрюха…

Слева застрекотали очереди ППС, перехлестнув еще одного нациста, показавшегося среди деревьев. В ответ одиноко грохнул маузеровский карабин и скупо пророкотал МП-40. Что ж, можно попробовать…

– Вы окружены! Сдавайтесь, зачем умирать за мертвого фюрера?! А за человека с документами положена награда!

Возникла короткая пауза, после чего в ответ раздался приглушенный голос:

– Reine aussprache… Welche garantien haben wir?[4]

Хах, так ты еще гарантий хочешь, тварина…

Я не успел ответить, заметив движение справа, и рефлекторно распластался на земле, тотчас полоснув очередью по мелькнувшей среди деревьев тени.

Непонятно, попал – не попал…

– Уродцы, зубы заговаривали, а сами обходят нас! Леха, давай световую!

Медик выстрелил из ракетницы спустя всего пару секунд. И в ярко-белом свете «люстры» я разглядел рванувшего ко мне эсэсовца в добротном камуфляже «дубовый лист», сжимающего в руках трофейный ППШ! Фриц уже ранен в ногу осколком и перемещается куда медленнее, чем ему хотелось бы, но это никак не мешает ему целиться в меня на бегу!

– Умри!

– Schweinehund!

Очереди ударили практически одновременно, но я успел вжать складной приклад ППС в плечо и поймать ганса на мушку, мягко и коротко потянув спуск на долю секунды раньше противника. Две пули ударили фрица в живот, отбросив его наземь и сбив прицел, так что ответный веер пуль ППШ прошел над моей головой! Пусть и в считанных сантиметрах прошел, обдав макушку горячим воздухом…

– А-а-а! – из деревьев с тропы выскочил дед в форме горных стрелков со штыком наперевес, завывая на одной ноте. Видать, не выдержали нервы… Впрочем, этот забег был недолог – «эдельвейса» перехлестнула очередь Сергея, прошившая его насквозь. Похоже, немец даже не понял, что уже убит.

– Не стреляйте… Я сдаюсь! И я знаю, где документы!

Оставшийся фриц заговорил со мной на ломаном русском, и я решил ответить ему на родном языке:

– Выходи вперед с поднятыми руками, без оружия!

Не прошло и тридцати секунд, как среди деревьев показался дюжий мужик, держащий руки над головой. Вот только осветительная ракета уже погасла, так что рассмотреть немца я толком не смог…

– Алексей, давай еще раз осветительную! И оставайтесь на местах: мало ли еще кто-то остался… Вдруг снова уловка?

Медик и радист согласно кивнули, после чего в воздух взвилась очередная «люстра», в свете которой я наконец-то разглядел рослого белобрысого мужика. На заросшем светлой щетиной лице видны шрамы, а в петлице на воротнике четыре куба – штурмбанфюрер.

Ничего себе птица…

Впрочем, МП-40 при нем уже нет, пустая пистолетная кобура демонстративно открыта, а пальцы поднятых над головой рук аж растопырены для убедительности. Ну что же, поверим… Такие «свинские собаки», как сами нацисты любят нас называть, очень любят свою жизнь. Может, этот действительно рискнул сдаться?

Я неспешно выпрямился, все еще прикрываясь древесным стволом, после чего сделал короткий приглашающий жест:

– Сюда иди.

– Иду…

– Есть еще живые?

– Нет…

Мутный какой-то тип. Но вроде бы безоружен…

– Повернись спиной!

– Слушаюсь.

Немец действительно развернулся, и в свете гаснущей ракеты я смог убедиться в том, что сзади за ремнем у него нет ни пистолета, ни гранаты с уже сорванным колпачком.

– Подходи ко мне.

Немец молча преодолел последние метры, все так же держа руки над головой, но когда между нами осталась всего пара шагов, эсэсовец вдруг рванулся вперед! Я попытался вскинуть направленный к земле ППС (гад, как же ловко провел! Ведь я в последний момент расслабился и направил ствол в землю!), но рослый, тяжелый мужик уже врезался в меня в прыжке, сбив наземь… ППС полетел в сторону.

– Jetzt wirst du sterben, Schwein![5]

Толстые пальцы сомкнулись на моей шее. Выродок бешено оскалился гнилыми зубами – видать, жизнь в лесу не столь прекрасна, как в книгах про Люнебургскую пустошь!

– Хрен ты угадал, saukerl![6]

Я пробил короткий, резкий удар раскрытой ладонью в горло, свалив врага на бок. Можно было бы и убить, но наверняка ведь старший среди вервольфов! А значит, все знает про нужного мне человечка…

– Не лезть! Держим лагерь, мало ли еще есть живые?!

Я остановил бросившихся было мне на помощь бойцов, а штурмбанфюрер, вновь бесновато оскалившись, потянул из-за голенища сапога почетный кинжал СС с широким, длинным клинком:

– Слышишь, последний шанс тебе. Сдавайся!

Но немец только хрипло хохотнул:

– Большевики не берут офицеров СС в плен! За дурака меня держишь?

– Да какой ты офицер, выродок… Каратель!

Я шагнул назад, выхватив собственную финку и нацелив острие клинка в живот немца вытянутой вперед правой рукой. Майор скривился, отзеркалив мою стойку, и тотчас сделал первый выпад! Но я заученно встретил его режущим ударом от себя, зацепив предплечье нациста наточенным лезвием и заставив его отшатнуться, держась за глубокий порез. Меж пальцами противника засочилась кровь…

Меня настоящий кубанский пластун учил ножевому бою, дурень. На что тебе рассчитывать?!

– Последний шанс! Сдавайся!

– Gleiches Angebot[7].

Штурмбанфюрер вновь безумно оскалился и прыгнул вперед, попытавшись продать свою жизнь подороже…

Под перветином, что ли!

Я без труда отклонился в сторону, уйдя с линии атаки немца, но тотчас догнал его на развороте, от души полоснув финкой по открытой шее. Вышел практически рубящий удар! Нацист тонко взвыл на одной ноте, но все же попытался развернуться, широко махнув правой рукой с зажатым в ней кинжалом… От удара врага я ушел совершенно боксерским нырком, а распрямившись, с подшагом навстречу всадил финку точно в живот эсэсовца.

Всадил по самую рукоять с проворотом клинка в ране!

– Ну так сдохни!

Немец захрипел, забился, осев на землю… Но тут со стороны тропы вновь послышалось движение, и я рывком бросился к ППС. Секунда – сменить заканчивающийся магазин и…

– Лермонтов! – послышался из темноты голос младшего лейтенанта.

– Пушкин! – отозвался я условным паролем, после чего встревоженно уточнил: – Все живы?

– Нет. Сержанта Колбина насмерть…

Я тяжело выдохнул – ведь так и понял, что кого-то из контрразведчиков зацепило… Но тут же заметил, что на тропе три человека.

– Неужто взяли гаденыша?

– Взяли скотину! – голос подал второй сержант, Александр. Он толкнул перед собой мужчину средних лет с повязкой фольксштурма, но в форме горных егерей.

– Как его живьем-то удалось взять?!

Виктор махнул рукой:

– Да он при первых звуках выстрелов рухнул наземь и в кусты. Остальные отбивались до последнего, часть фрицев откатилась назад, в лагерь, где вы их и положили… Говорит, у него журнальчик заветный. Но отдаст только при гарантиях жизни и свободы. Припрятал, собака нацистская!