Русь. Строительство империи 5 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 27

— С жетонами, — продолжил Добрыня, видя, что я все понял. — Фальшивыми. Несколько штук у него было. Пытался расплатиться на рынке.

Глава 14

Я сидел в тереме, вертя в руках фальшивый жетон, который Добрыня притащил с утра. Железо шершавое, серебро облезлое, клеймо — мой сокол с веткой — размазалось. Внутри все кипело. Это удар власти. Дверь скрипнула, вошел Добрыня, за ним Ратибор. Я положил жетон на стол, провел пальцем по краю.

— Это не случайность, — начал я, глядя то на одного, то на другого. — Кто-то хочет нас разорить. Казну пустую держать, жетоны мои в грязь втоптать.

Добрыня сложил на груди.

— Мужика того с торга допросили, княже. Говорит, из Ростова. Молчит, кто дал, но серебро у него было. Настоящее.

— Ростов? — я откинулся на лавку, прикинул в уме. Там Сфендослав с Курей засел. — Ладно. Зови Олега и Степана.

Они пришли быстро. Олег, как всегда, с шапкой в руках, Степан — с сажей на бороде. Я встал, прошелся вдоль стола, пальцы постукивали по дереву.

— Слушайте внимательно. Фальшивомонетчиков будем ловить. И наказывать жестко. Указ такой: кто подделывает жетоны — на виселицу. Публично, на площади, чтоб все видели. Олег, на вече объявишь. Пусть народ знает: казна моя нерушима. Это они не у князя воруют, а у народа, который торг ведет и подати платит.

Олег переступил с ноги на ногу.

— Купцы ворчать станут, княже. Скажут, мол, сурово слишком.

— Мне их ворчание — что ветер в поле. А ты, Степан, клеймо переделай. Инкрустацию штемпеля сделай.

Степан провел ладонью по бороде, оставил черные полосы.

— Сделаю, княже. Железо плавить — дело привычное, а инкрустацию на штампе надо тонко делать. Дня три уйдет.

— Хорошо, сообщи, как будет готово.

Он ушел, а я повернулся к Ратибору.

— Ты вот что. Бери двадцать дружинников, самых верных. Назови их «Око казны». Это будет отдельное ведомство, мне подчиненное. Будете жетоны проверять — в Новгороде, Киеве, Березовке. Каждую фальшивку мне сюда тащите. Пятерых в Киев отправь с указом, троих в Березовку. Остальных тут держи. Грамоты с печатью дам, образцы жетонов тоже. Гонцов надо больше.

Ратибор ответил тихо, но твердо:

— Сделаю, княже. К утру люди будут готовы.

— Иди, — махнул я рукой. — И тех с торга, что поймали, сюда веди. Поговорим.

Если фальшивки расползутся, казна моя рухнет, жетоны в цене упадут, а с ними и моя власть. Надо давить это в зародыше.

К полудню Ратибор привел задержанных. Двое мужиков, в грязных рубахах, руки связаны. Один молодой, глаза бегают, второй постарше, смотрит в пол. Я сел, фальшивый жетон положил перед ними.

— Кто дал? — спросил я.

Молодой дернулся и быстро заговорил:

— Да просто дали, княже. Серебром платили. Я не ковал, клянусь! Просто взял, продать хотел.

— А ты? — повернулся я к старшему.

Тот молчал, губы сжал. Я встал, подошел ближе, наклонился к нему.

— Молчать будешь — на площади прилюдно казню. Говори.

Он поднял глаза:

— Не знаю имен. Повозка пришла, мужик в плаще дал. Сказал, на торгу менять.

— В Ростове плащей много, — я отошел к столу. — Ратибор, молодого на площадь. Судить. И повесить. Пусть народ видит. Этого в темницу, потом еще раз спрошу.

Ратибор уволок их. Я сел, уставился на жетон. Сфендослав или Куря, а может, оба. Им выгодно казну мою подорвать, жетоны обесценить. Но они не могли так быстро узнать в Ростове и что-то предпринять, значит кто-то здесь от них воду мутит. Или у меня есть и иные враги? Оттон? Византия?

К вечеру на площади собралась толпа. Народ стекался со всех концов Новгорода — купцы в шубах, ремесленники с мозолистыми руками, бабы с детьми на руках, даже несколько дружинников, что сменились с дозора. Все стояли тесно, плечо к плечу, перешептывались, бросали взгляды то на виселицу, то на меня. Молодого, того, что попался с фальшивыми жетонами, вывели после недолгого княжьего суда. Я сам вынес приговор — быстро, без лишних слов. Ратибор с двумя воинами подвели его к столбу, накинули веревку на шею. Парень дернулся, глаза его бегали, но рот он держал закрытым. Веревка натянулась, дерево скрипнуло, тело качнулось в воздухе. Тишина легла на площадь, только ветер гнал пыль по камням да где-то вдали собака тявкнула.

Народ смотрел по-разному. Кто-то хмурился, отводил глаза, будто не хотел видеть, как жизнь уходит из чужого тела. Кто-то плевал в сторону виселицы, громко цыкал языком, показывая, что одобряет. Бабы шептались, закрывая детям лица подолами. Один старик, сгорбленный, с палкой в руке, пробился ближе к помосту и крикнул: «Так им, ворам, и надо, княже!» Голос у него дрожал, но в нем слышалась злость. Я стоял у края помоста, смотрел на эту толпу с мрачным взором, оглядывая каждого. Олег вышел вперед, развернул бересту с указом и начал читать громко, чтоб даже в задних рядах слышали. Слова его падали тяжело, как камни: «Кто подделывает жетоны князя, тот крадет у народа, тот предает казну. Смерть таким — на площади, прилюдно». Голос его разносился над толпой, и я видел, как люди переглядывались, переступали с ноги на ногу.

Жестоко? Да, жестоко. Я сам это понимал, глядя, как тело покачивается на ветру, как тень его ложится на камни. Но иначе нельзя. Стоило мне дать слабину, отпустить этого фальшивомонетчика с миром — и что дальше? Жетоны мои, что я с таким трудом ввел, превратятся в мусор. Народ перестанет верить в них, казна опустеет, торговля встанет. Все, что я строил — Березовку, Новгород, реформу эту проклятую, — развалится в один день. Мои начинания, мои планы уйдут коту под хвост, а враги — Сфендослав, Куря, Византия — только того и ждут. Они уже сейчас фальшью казну мою травят, а если я не покажу силу, не докажу, что князь здесь я, то завтра они открыто придут с мечами. Нет, пусть лучше один повешенный, чем вся Русь в крови. Я смотрел на толпу, на лица эти — усталые, злые, напуганные, — и понимал: они должны знать, что казна моя нерушима. Что я не дам ее разорить ни чужим, ни своим.

Ночью вернулся Ратибор. Лицо усталое.

— «Око казны» пошло по делу, княже. Пятеро в Киев скачут, трое в Березовку ушли. В Новгороде с утра торг проверять начнем.

— Хорошо, — ответил я. — На торгу каждый жетон щупайте. Фальшь найдете — сразу ко мне.

Он ушел, а я остался с берестой. Написал еще один указ: «Око казны» имеет право обыскивать лавки, допрашивать купцов. Приложил тяжелую печать с соколом. Утром раздам.

Потом я вызвал Вежу. Воздух дрогнул и появилась система

— Звал, княже?

— Фальшивки по рукам ходят, — сказал я. — Дай задание. Чтоб выжечь эту заразу.

Она улыбнулась, шагнула ближе.

— Спешка твоя забавляет. Но раз надо, я ж не против.

Я ждал. Она молчала, будто тянула время. Наконец воздух мигнул, перед глазами вспыхнуло:

'Задание: Укрепить власть казны.

Срок: три дня.

Награда: 4 000 очков влияния'.

— Мало, — бросил я.

— Жадный ты, Антон, — она рассмеялась. — Ладно, держи бонус. Найдешь источник подделок — еще 2 000 сверху.

— Идет.

Она исчезла, а я сел за стол. Три дня. «Око казны» уже пошло по следу, виселица стоит, Степан клеймо меняет. Я взял новый жетон, провел пальцем по рельефу.

Утро началось с гомона на торгу. Я стоял у окна терема, смотрел, как дружинники «Ока» ходят между лавками. Берут жетоны, проверяют. Новые блестят ровно, а фальшивки выдают себя кривым клеймом и облезлым серебром. К полудню Ратибор притащил три подделки, бросил их на стол. Я взял одну, провел пальцем по краю. Работа грубая, но опасная. Если таких больше станет, народ перестанет верить моим деньгам.

— Откуда это? — спросил я, глядя на него.

— С торга, княже. Купец сдавал мед за них. Говорит, вчера взял у приезжего.

— Допроси его, — сказал я. — И найди того, кто дал.