Бывшие. Няня по контракту - Гранд Алекса - Страница 8

В эту секунду, когда я взвешиваю все «за» и «против» на воображаемой чаше весов, маленькая ладошка касается моей щеки, и я вздрагиваю, возвращаясь в суровую действительность.

Горло давят проглоченные когда-то слова. Душат. Режут острыми гранями. Так реально, что проходит пара секунд прежде, чем я вспоминаю, кто я и где. Трясу головой, отгоняя тяжёлые мысли, и с трудом фокусирую взгляд на том, что происходит здесь и сейчас.

На чужом ребёнке, что смотрит на меня со странной смесью интереса и страха. А ещё – обречённости.

И это неожиданно бьёт под дых куда сильнее, чем встреча с бывшим столько лет спустя.

Намного, намного сильнее.

– Прости, милая, – я сжимаю пальцы в кулак и непроизвольно вытираю влажные уголки глаз.

Глубоко вздыхаю и медленно отпускаю внезапно настигшие меня флэшбеки. В сотый раз напоминаю себе, что прошлое уже не исправить, и машинально глажу придвинувшуюся ко мне чуть ближе малышку.

Ева молчит. Разбирает меня на запчасти своими большими глазами, и я ловлю себя на том, что меня коробит этот прямой взгляд. Взгляд взрослого человека на детском невинном лице.

Девчушка вертит в руках открытый фломастер, и я замечаю, что выбранный чёрный цвет так и кричит о том, что у ребёнка проблемы.

Даже с точки зрения абсолютного дилетанта, коим я и являюсь.

Я не психолог. Не детский так точно. Но даже я понимаю – так быть не должно. Не могут дети видеть мир в чёрно-белом свете. Особенно любимые, желанные дети.

Холодов ведь любит свою дочь?

Вопросы множатся в голове, но я не хочу задавать их здесь и сейчас. Не хочу обвинять его и делать поспешные выводы. Поэтому снова глубоко вдыхаю и мягко, ласково говорю:

– Почему этот цвет?

Пальцы ловко вытягивают из детских рук пресловутый фломастер. Отбрасывают его куда-то назад, а я двигаюсь ближе к столу и вожу кончиком пальца по закрашенному телу русалочки. Штрихи крупные, гладкие. Лежат ровно и уверенно, говоря о том, что моя маленькая подопечная не сомневалась.

И это чуточку пугает. Сознательный выбор, без каких-либо колебаний.

Ева не знает, какие мысли бродят в моей голове. Ей не ведома логика взрослых и их тревога обо всем на свете. Она едва заметно жмёт плечиками и щипает себя за рукав ветровки. А после снова смотрит на меня своими огромными, беспечно-спокойными глазами, и я вдруг тихо смеюсь.

Эта девочка…

Она нереальна. Она рушит мои надуманные предположения, разбивает вдребезги теории и домыслы, что я успеваю построить за этот короткий срок. И невинно, непосредственно, как и подобает ребёнку, намекает на то, о чём не догадается глупый взрослый человек.

Будь у меня хоть три высших образования, я бы никогда не подумала о том, что русалочке может быть холодно. Просто холодно и всё. Вот ей и нарисовали кофту такого же цвета, что и на моей маленькой пациентке. Только и всего, а я…

Привыкнув мыслить стереотипно, я невольно теряюсь на пару секунд. Смеюсь, неловко и смущённо. А потом вдруг утыкаюсь носом в макушку малышки и ловлю себя на горьком чувстве зависти, оседающем где-то глубоко в душе.

Интересно, Холодов хоть знает, как же ему повезло?

Артём, сейчас

«Ты будешь мешать нам, Артём».

Брошенные Василиной слова снова прокручиваются в мозгу и ржавым гвоздем корябают по рёбрам. Я до сих пор держусь за ручку захлопнувшейся перед моим носом двери и никак не могу принять решение.

Что делать? Наплевать на Линину просьбу и ворваться в кабинет, чтобы лично проконтролировать процесс? Или все же довериться девушке, которую я не видел хренову тучу лет, и понадеяться на то, что она сумеет сделать то, чего не добились известные светила?

– Доверие, Холодов. Доверие.

Я повторяю себе под нос и титаническим усилием отрываю ладонь от металла.

Мне не нравится это признавать, но Ланская права. Если я буду давить на девчонок своим присутствием, ничего хорошего из этой затеи не выйдет.

Так что я заталкиваю поглубже свои маниакальные замашки и выкатываюсь на улицу. Хватаю ртом раскалённый воздух и шагаю к лавочке под раскидистым пыльным клёном.

Проведя кончиками пальцев по буквам «А+М», вырезанным на древесине, я опускаюсь на скамейку и ненадолго прикрываю веки. Чтобы чуть позже недовольно мотнуть головой от звука телефонного звонка, спугнувшего долгожданный дзен.

– Котик, привет, – беспечно щебечет Леночка и заставляет меня вспомнить о том, что за пределами территории клиники у кого-то есть другая жизнь.

Весёлая. Беззаботная. Без заморочек, проблем и неутешительных диагнозов.

И это по какой-то причине бесит. Хоть Королькова и не виновата в моём паршивом настроении.

– Привет, – я отвечаю негромко и стараюсь звучать обходительно, сжимая свободной рукой виски.

– Я надеюсь, ты не строил на вечер никаких планов? Олька празднует день рождения в «Анхе». Можно я…

– Иди, Лен.

– Ты не обидишься?

– Нет, конечно. Ты свободная женщина, а не моя собственность.

Коротко выдохнув, я отмахиваюсь от любовницы, игнорируя её визгливое «спасибо», и ощущаю, как усиливается жуткая мигрень. До боли знакомое название клуба ворошит истёртое прошлое и почему-то цепляет до глубины души.

Тогда у нас ничего не могло получиться с Линой. Я был слишком беспечным и легкомысленным. Не способным нести ответственность. Последнее в чём я нуждался в то время – это семья и ребёнок.

Видимо, за мои неблаговидные поступки карма и догнала меня бумерангом. Брак оказался иллюзией. Жена сбежала. А на руках у меня осталась малышка, которая требовала ухода и постоянного внимания.

Я думаю об этом, пока сижу на ледяной лавке. Промерзаю до самых костей и возвращаюсь в здание клиники, чтобы опуститься на диванчик в просторном фойе.

Здесь тихо и безлюдно. Только молоденькая девчонка-администратор бесшумно снуёт за стойкой ресепшена и совсем не отвлекает меня от проверки почты.

Я открываю письма одно за другим. Отправляю всякий хлам в корзину «спам». И дёргаюсь, когда маленькая ладошка с силой хлопает меня по плечу.

– Ауч!

– Нужно поговорить, – твёрдо заявляет Василина, но я перебиваю её и жестко смотрю в район переносицы.

– Где Ева?

– Твоя дочка с Валентиной Федоровной. Это наш лучший специалист по подобным случаям, – без тени паники чеканит Ланская и спокойно встречает мой хмурый взгляд. – Уделишь мне пару минут?

– Окей. Есть тут у вас где перекусить?

– Да. Кафе для сотрудников. Пойдём.

Командует Лина, и я устремляюсь за ней, изучая округлые соблазнительные бёдра. Она шагает пружинисто и рвано, как какой-то подросток, а не взрослая женщина, уверенная в собственной привлекательности.

Но я всё равно на ней залипаю. Сказывается то ли сила привычки, то ли тот факт, что она больше не млеет в моём присутствии и не растекается подтаявшим мороженым.

– Мне, пожалуйста, салат с капустой и морс.

– А ещё два борща, две порции макарон по-флотски, котлету, кофе и десерт.

– Артём…

– Я заплачу.

Я останавливаю её жестом и вытаскиваю бумажник, фиксируя, как недовольно хмурится Василина. Любая другая обрадовалась бы моему джентльменскому порыву, а эта почему-то цепляется за свою независимость, как за драгоценный Андреевский флаг.

– Я не буду.

Лина пытается отказаться, когда мы усаживаемся друг напротив друга и я подталкиваю в её сторону тарелки. На что я лишь качаю головой.

– Ешь. Тебя ветром скоро сдувать начнёт, если продолжишь так питаться.

Ненадолго между нами простирается вязкая тишина, в которой мне неуютно, а потом Ланская прибивает меня к стулу вопросом.

– Артём, что у вас происходит в семье?

– В смысле? – я обжигаюсь невкусным кофе и отставляю стаканчик, пристально рассматривая собеседницу.

– Какая царит атмосфера? Еве комфортно?

– Нормальная атмосфера. Почему моей дочери должно быть плохо дома? С ней каждый день занимается няня. Александра Ивановна – опытный педагог. Один из лучших, – я моментально ощетиниваюсь и выпускаю колючки, не понимая, к чему ведет Лина.