Заботы Элли Рэйт (СИ) - Ром Полина - Страница 9

При виде мужика Ирвин как-то смешался и незаметно скользнул в угол к Джейд, однако беседу нашу оттуда слушал внимательно. Глянув на мое растерянное лицо, метнулся к ларю с посудой и, распахнув, поманил меня пальцем. Мужик тем временем снял и скинул на табуретку старый полысевший кожух и, пригладив кудлатые сальные волосы, утвердился за столом.

Ирвин, тревожно заглядывая мне в глаза, тыкал пальцем в ту самую бутыль, которую я видела еще в первый день, и шепотом говорил:

-- От тут, глянь-кась, с поминок еще осталось… Ты дядьке Кловису-то не перечь…

В огромной, литров на пять, бутыли, которую я вытянула из сундука, обнаружилось на дне с пол-литра мутной, как будто забеленной молоком жидкости. Будущему «свекру» я щедро плеснула в кружку дико воняющей сивухой самогонки. А вот на закуску поставить было нечего: за обед я еще даже не бралась. Однако дядьку это не смутило. Он храбро выплеснул себе в пасть мутное пойло и молодецки занюхал собственным рукавом, даже крякнув от удовольствия и на минутку прикрыв глаза.

-- От то и славно! Как будто бы Христос босыми ножками по душе прошелся! – мужик открыл сразу «замаслившиеся» глаза и, поглядывая на горку монет на столе, одобрительно кивнул, изрекая очередную «мудрость»: – Деньга, она завсегда счет любить! Ну-кась, сообчи-ка мне, сколь насобирала!

У меня сердечко ёкнуло: названий местных цифр я не знала. Потом сообразила и, подвинув к нему поближе монеты по столу, почтительно сказала:

-- Вы уж лучше сами посчитайте, так оно надежнее будет.

-- От то дело, девка, от то дело… -- уже достаточно добродушно прогудел гость и важно начал высчитывать вслух, перекладывая монеты из одной кучки в новую: – Одна лира серебряная, – громко провозгласил он, – друга лира серебряная! Пять лир медных, еще пять медных и еще пять медных – всего, значицца, три медных по пять лир.

Я сидела напротив, потупившись, и обалдевала от столь сложного способа счета. Впрочем, когда староста произносил название цифр, они каким-то образом плотно укладывались у меня в голове. Так что за урок я, пожалуй, была даже благодарна. Всего он насчитал двадцать семь медных лир. Делал он это медленно, с расстановкой, а общую сумму подсчитывал, загибая пальцы. Сам процесс явно доставлял ему удовольствие, но в конце он счел нужным грозно нахмурить и недовольно сообщил:

-- Небогато будет, девка, небогато.

-- Уж сколько есть.

-- А ты не дерзи мне! Я тебе заместо батюшки буду, так ты язык-то того… попридержи.

Язык я и в самом деле попридержала: слишком мало я понимала в этом мире. А дядька явно способен мне подсказать, что и как надлежит сделать, чтобы получить хоть какие-то документы. До сих пор в доме я не нашла ни единой бумажки. Просидел «дорогой гость» не слишком долго: выклянчив еще около ста грамм, он, окончательно раздобрев, повелел мне завтра с утра собираться в город:

-- Я кой за чем поеду, тебе моих делов знать не надобно, – важно сообщил он. – А ты, девка, беги до тетки Луты и договаривайся с ней, чтобы свидетелем пошла. Она вдовая, ей можно, – добавил он непонятное.

Визит будущего свёкра произвел на меня очень тягостное впечатление. Я молча протирала пол, смывая грязь после гостя, и ненадолго приоткрыла дверь, чтобы выветрился сивушный дух. Затем машинально принялась за приготовление обеда. Сегодня я решила приготовить суп. Понятно, что постный, но уж какой получится. А вместо хлеба можно напечь лепёшек.

Ирвин, пришибленный этим визитом, даже перестал ворчать на меня. Охотно сбегал за овощами в погреб и без особых возражений принес небольшой кусочек сала. Соль я счистила, порубила сало мелкими кубиками и кинула в сковородку. Вытопленный жир слила в отдельную плошку.

Дальше занялась обычной рутиной: чистила морковь и резала мелкой соломкой, рубила луковицу. Всё это кинула к вытопленному салу. А в кастрюльке поставила вариться нарезанную кубиками картошку. Для сытости и густоты добавила промытого пшена. Пока все томилось на уголке плиты, быстро завела тесто на сквашенном козьем молоке: в серую муку разбила яичко, посолила и сыпнула щепоть соды.

Лепешки пекла на второй, маленькой сковородке, смазывая ее вытопленным смальцем. Хотя маленькой сковороду назвать было сложно. Скорее чугунная форма с высокими бортиками, диаметром сантиметров двадцать, не меньше. Переворачивать в ней лепешки было не слишком удобно, но я справилась. Внимательно наблюдающий за процессом Ирвин сообщил:

– А мамка в ентой посудине хлеб пекла. Ох, и скусный же!

Я чуть по лбу себя не шлепнула от досады! Форма и в самом деле прекрасно подошла бы для выпечки теста. Тем более, что таких форм в хозяйстве было целых четыре. Ну ничего. Столько сала каждый раз на выпечку я себе не смогу позволить расходовать. Придумаю и рецепт для хлеба.

Первую же лепешку остудила и поделила пополам между Ирвином и Джейд. Получились они пышные и маслянистые. Малышка даже засмеялась от удовольствия, зажав в кулачке серый невзрачный кусочек и немедленно перепачкавшись жиром. По вкусу лепешки получились больше всего похожими на обыкновенный серый хлеб, слегка сдобренный салом, но свежий и очень даже вкусный. До нормальных оладий им, конечно, было далеко – мука не та. Впрочем, Ирвин обед хвалил и даже сделал весьма лестное замечание:

-- Ишь ты как! Мамка-то хужее делала. Вроде как и гуще у нее похлебка была, а на скус хужее.

Вдаваясь в детали и выяснять, чем именно «хужее» я не стала. Помыла посуду, наказала Ирвину приглядывать за малышкой и отправилась к той самой тетке Луте.

Дом соседки был через забор от моего. Если раньше я считала мать Ирвина неряхой, то дом Луты объяснил мне, что так живут здесь все. У вдовы оказалось аж трое детей: старшая, тощенькая девочка лет двенадцати, и две малышки-погодки: примерно полтора и два с половиной года. Обе девочки были привязаны веревкой к ножке кровати и ползали по такой же обоссаной соломе, по которой еще совсем недавно ползала Джейд. Старшая была занята тем, что мокрой тряпкой перетирала стоящие на столе миски, «мыла» посуду.

-- Добрый день. А где тетка Лута?

-- Так за домом дрова колет, – пожимая худенькими плечами, ответила девочка, не удосужившись поздороваться.

Соседку я нашла за домом и объяснила, зачем она мне понадобилась. При упоминании дядьки Кловиса женщина поморщилась и, воткнув тяжелый топор в колоду, распрямилась, держась за поясницу.

-- Это мне с тобой идтить – день потерять, – недовольно заявила она. – А у меня своих заботов хватает, чтоб еще этак-то бегать.

Я сперва растерялась, не слишком понимая, что делать. Староста меня отправил именно к ней, но, может, стоит обратиться к кому-то другому, среди соседей? Однако тетка Лута, которая вовсе не была теткой: женщине, дай Бог, лет тридцать только исполнилось, а может, и того не было, быстро объяснила мне, что нужно делать:

-- Лиру плати: так уж и быть, схожу с тобой, – она пристально смотрела мне в глаза, продолжая потирать поясницу.

Сперва я опешила: решила, что за потерянный день она хочет серебряную лиру, ту самую, на которую можно купить козу, но потом Лута добавила: – Одна медяшка – не так и много. Но уж так и быть, ради твоего сиротства больше спрашивать не стану. Чай, и тебе теперь лиха глотнуть придется, – без особого сочувствия добавила она.