Попаданка с квартирой приключений не ищет (СИ) - Добринская Ева - Страница 1

У меня было ощущение, будто попала в фильм ужасов. Не знаю, как бы я отреагировала, если бы в квартиру просто позвонили или нормально, громко постучали в дверь, но вот эти — на грани слышимости — постукивание и поскребывание вызывали дрожь и заставляли волосы шевелиться на голове.

Ну хорошо. Фильм ужасов так фильм ужасов. Что там обычно делают? Ага, непременно идут посмотреть. Вдохнула-выдохнула, как пред прыжком в воду, и отправилась к входной двери.

В глазок ничего не увидела. Еще раз продышалась и отперла дверь.

На площадке, навалившись левым боком на ограждение, подогнув ноги, сидел мужчина. Безвольно лежащие на коленях руки и свесившаяся на грудь голова, скорее всего говорили о том, что мужчина без сознания или близок к тому, но желания срочно броситься помогать я в себе не обнаружила. Ага. Я сейчас подойду к нему, а он… Что? Я не знала, что, но боялась этого, казалось бы, безвредного мужика.

— Эй! — негромко окликнула. — Эй-эй! — громче.

Никакой реакции не последовало. Подойти так и не рискнула, однако дверь открыла шире, и… Одно его колено было выставлено вперед дальше, и в него толкнулась, открывающаяся дверь. И мужик начал заваливаться вперед, лицом вниз.

Ну Ева, она такая Ева. Хоть убей! Сердобольная, блин… Я быстро присела и поймала его голову к себе на колени. И тогда увидела, отчего он в таком не совсем живом состоянии. Вся спинка его длинной куртки была мелко изодрана. Ткань торчала множеством рваных клочков и набухла кровью, и довольно длинные, ниже плеч, волосы на его затылке тоже слиплись от крови.

Я не медик, так что понимаю в общих чертах только в своих болячках, и, тем более, совсем мало понимаю в открытых ранах. Единственное, могу предположить, что если все эти ранения не поверхностные, а проникающие, то мужик — не жилец.

Надо вызывать Скорую. Значит, раненого нужно затащить внутрь квартиры. Это его голова уже в прихожей, а тело на лестничной площадке за дверью.

Придержала его голову и осторожно опустила на пол. А что? У меня пол чистый.

Из шкафа-купе, который занимал все шесть метров стены прихожей, достала старую льняную простыню и подумала, что, к счастью, не избавилась от старого постельного белья. Этим льняным простыням сноса нет. Простыню сложила по длине вдвое, кряхтя, пыхтя и бурча себе под нос, аккуратно, как смогла, повернула тушу незваного гостя на бок, стараясь, чтобы он не перевернулся на спину, подпихнула под него простыню и опять перевернула на живот.

Села передохнуть и выговорилась с отдышкой, усмиряя колотящееся от нагрузки сердце:

— Лучше быть мизантропом. Милосердие — зло. Проявляешь милосердие, а потом жертвуешь своими планами и спокойствием. Нужно было его на площадке оставить.

Бурча в том же духе дальше, я, наконец, полностью втянула тело на простыне в прихожую и закрыла дверь.

Ну, с Богом! Я взяла телефон, набрала скорую и уселась тут же рядом с болезным на пол. Меня потряхивало. Я не знала, как правильно вызывать скорую, себе вызывала только один раз. Как это было, не помню. У меня тогда давление зашкаливало.

— Я мужчину раненого подобрала. У него вся спина в крови. Пульс есть, он без сознания.

Я так разволновалась, что не особенно вслушивалась в то, о чем меня спрашивают, и почти не понимала, что от меня хотят услышать.

— Возраст? Шестьдесят с хвостиком. Как зовут? Евдокия Алексеевна… Не мое имя? Как зовут мужчину? Ну откуда же я знаю? Он без сознания, а я его первый раз вижу. Полис? Да нет у него полиса. Адрес?

Ну, наконец-то! Я сообщила адрес, глядя на лежащего неподвижно мужчину, и тут… Я решила, что у меня галлюцинация. Все его тело подернулось дымкой, которая становилась все более и более непрозрачной, пока полностью не скрыла его. Я сняла очки, потерла глаза: может, давление подскочило, и у меня зрение отказывает.

В общем, когда я надела очки и посмотрела снова, оказалось, что дымка исчезла, а вместе с ней исчез и мужик. Вместо него рядом со мной на полу лежал крупный, наверное, не многим мельче немецкой овчарки, очень меховой кот интересного окраса: на песочного цвета подшерстке — темные тонкие поперечные полосы. У него так же была изранена спина, и шерсть слиплась в окровавленные колтуны. От вида крови я в обморок, как некоторые, не падаю, но кот вместо мужчины… Это оказалось выше моих психических возможностей. Сознание помахало ручкой, и на меня опустилась тьма.

Скорая. Приехали

— Женщина, очнитесь!

От резкого запаха вздрагиваю, пытаюсь отвернуться, приоткрываю глаза.

Ясное дело, передо мной маячит рука с ваткой, смоченной нашатырем. Фу-фу-фу, гадость!

— Все, все, я уже здесь. Что случилось? — еле ворочая языком, реагирую я.

Вот всегда верила, что нашатырь и мертвого поднимет. А еще, как всегда, бесит это обращение «женщина». Да, уже не девушка, конечно. Но где эти былые «мадам» или «сударыня»?

— Это я у вас должен спросить, что случилось? — раздражается молодой мужчина в белом халате.

— М-мм??? — пытаюсь сообразить, чего он от меня хочет и как попал в мой дом.

— Вы вызвали скорую, и хорошо, что не закрыли дверь. Мы нашли вас здесь без сознания.

Вот. Чувствую манжету манометра на руке. Значит АД измеряют. Ок.

У меня начала проясняться картина. Значит, все же был раненый мужик, и я вызывала ему скорую, но не помню, чтобы дверь им открывала. Вопрос: кто открыл дверь? А врач скорой продолжил меня просвещать, и я сразу же забыла про свой вопрос.

— И тут у вас этот кот растерзанный. Кто же так постарался?

Я скосила глаза в ту сторону, куда махнул рукой врач. Мой роскошный широкий диван. На диване крупная меховая тушка. Свалявшаяся от грязи и крови шерсть. Что? А где мужик?

Мужик, скорая, кошак…

Мелькнула мысль: «Никогда галлюцинациями не страдала, значит и сейчас не показалось», — а в глазах опять потемнело.

Как сквозь вату услышала:

— Нет, так дело не пойдет! — сердится доктор.

— Кота прямо на простыне на пол сгрузить, или ее перенести в соседнюю комнату? Там тоже спальня и есть кровать, — раздается еще один голос. Наверное, фельдшер. — Может, сразу в больницу?

Я женщина не то чтобы очень корпулентная, но килограмм семьдесят с лишним есть. Меня, пыхтя, выковыривают из кресла, подхватывают под мышки.

— Боря, бери за ноги. Понесли, — командует фельдшеру Боре доктор.

Сгружают на кровать в моей спальне. Опять нашатырь. Опять его запах иглами впивается в мозг. Я вяло отмахиваюсь. «Да что ж за издевательство, снова мне эту термоядерную дрянь суют!»

— Темновато, Боря, открой шторы.

И тут до меня доходит, что отдернут шторы, а за окном такое… В той комнате сквозь тюлевые занавеси, они издалека не разглядели, что там за окном. Здесь, пока будут раздергивать шторы, могут более внимательно посмотреть на улицу.

— Нет, нет, нет. Не надо шторы! Лучше свет включите! Я не выношу дневной свет.

— М-мм… Но в соседней комнате шторы раскрыты, и там яркий дневной свет, — вновь раздражается доктор.

— Но там южный, а здесь северный. Терпеть не могу северный. Мрачно. Очень.

На врача боюсь смотреть, могу себе представить, что он обо мне думает.

— Так, ладно. Боря, включи свет. Женщина, лежите спокойно. Мы сделаем кардиограмму.

Опять «женщина». Да что б вам, невежи!

Действительно, сделали кардиограмму, еще раз измерили артериальное давление, потыкали фонендоскопом, и укол какой-то приладили. Больно!

А я вспомнила! Все!

Вот мужик израненный, истекающий кровью, под дверью. Вся его спина будто чем-то острым часто посечена. Выдранная клочками, намокшая от крови одежда.

Вот я, отдуваясь и шипя ругательства себе под нос, рассуждаю вслух, что надо бы его оставить на площадке, но все равно затаскиваю в квартиру. Крови я не боюсь, разве что боюсь испачкаться: не отстираешься потом. Я даже помню свои неожиданные афилантропные* сентенции.