Икосаэдр 2.0 (СИ) - Скоробогатов Андрей Валерьевич - Страница 18

Диего продолжает упрямо шагать на юг, понимая, что ему уже нечего терять. В голове крутятся разные мысли — горечь от потери дома и любимой, страх перед неизвестностью, злоба на самого себя. Наружу лезут воспоминания, которые все семь лет тщательно прятались и втаптывались глубоко в подсознание — воспоминания о погибших родных, о жизни и мире, которые навсегда потеряны. Он понимает, что в новом мире не осталось ни абсолютного добра, ни абсолютного зла — что эти пафосные категории стары и не отражают суровой и простой реальности, в которой приходится выживать.

Когда верхушки небоскрёбов Майами-сити показываются на горизонте, все сомнения развеиваются, и Диего начинает смотреть на вещи более трезво. Он понимает, что в городе, если там кто-то выжил, наверняка нечего есть и полная анархия, что туда не добраться засветло, а голод всё ещё напоминает о себе. Диего поворачивает на запад и осторожно идёт в сторону фермы.

Ферма огорожена шатким деревянным забором, к которому изнутри примостился длинный сарай. Он слышит лай собаки и останавливается.

На северо-востоке, откуда он пришёл, Диего замечает крохотную фигурку, бегущую вниз с гряды конических холмов. Он отмахивается от неё, как от голодной галлюцинации, трёт глаза и собирается продолжить идти в сторону фермы. Спустя мгновение он понимает, что собака, привязанная на верёвке снаружи, лает не на него, а на фигуру на севере.

Следующие пара минут, когда он бежит навстречу Марии, растягиваются в часы.

Они падают на колени, обнимаясь и целуя сухие губы друг друга.

— Зачем… Как ты это сделала?

— Ножи… Когда вы оба исчезли, ножи упали. Пока все шумели, пытаясь понять, кто был прав, я пролезла к помосту и подобрала один. Потому что… зачем иначе…

Он обхватывает её ещё крепче и начинает баюкать, как ребёнка.

— Никогда. Никогда так больше не делай.

Хамелеон (часть 1)

Премьера рассказа.

Егорыч был из тех сорокалетних мужиков, которых бес ещё не покусал в ребро, но пивной живот которого уже сомнительно зачесался.

Его отношения с женой формулировались избитым выражением «всё сложно». Друзья юности рассказывали, что именно так было написано на их страницах в соцсетях все последние двадцать пять лет. У него — «всё сложно с Василисой Солнышко», у неё — «всё сложно с Ваней Виндизель». Разумеется, это были не фамилии, а безобидные попытки оригинального мышления, свойственные многим из поколения «двухтысячных», родившихся в глухой провинции. Фамилию же они носили самую что ни на есть простую — Смирновы.

Двадцать первый век уже норовил перешагнуть середину, мир пережил ядерную перестрелку, на дворе бесчинствовал свершившийся киберпанк, а на страницах у Смирновых так и оставались висеть глуповатые и милые псевдонимы — Солнышко и Виндизель. Впрочем, в эпоху конкуренции, тотальной слежки и промышленного шпионажа подобная анонимность была даже кстати: служба безопасности корпорации рекомендовала сотрудникам не пользоваться соцсетями, а с зависимостью бороться оказалось сложно.

Поскольку в департаменте приключилось работать ещё одному Ивану Смирнову, все, начиная от начальства и кончая бухгалтерами, звали его Егорычем. Жил он в Златоусте, а работал, как и многие романтики, получившие когда-то неудачное гуманитарное образование и научившиеся после зарабатывать, вахтовиком на Севере.

Саркис, его напарник, был помладше. Горячий горский темперамент не могли остудить даже холодные северные ветра. Под искусанными бесами рёбрами виднелся не пивной живот, а пресс, который, в совокупности с развитой мускулатурой и дредами заматеревшего басиста-хардкорщика, притягивал самок со всех уголков их производственного сектора.

Говорят, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Возможно, и без того сложные отношения с супругой у Егорыча начали портиться, именно когда их с армянином поставили в одно «звено». Бурная молодость напарника, казалось, не закончится даже с началом пенсии, свою же молодость Егорыч уже давно похоронил в ипотеке, быту, даче и шестидесяти квадратах квартиры — как тут не начнёшь завидовать?

Зуд в районе живота начался за пару дней до той злополучной сентябрьской вахты. Осень, в этом году ранняя и непривычно холодная, уже позолотила верхушки деревьев на берегу пруда за окном, редкие рыбаки сменили ветровки на куртки-самогрейки, а на душе поселилась привычная хандра. Какое-то странное, непривычное ощущение прибавилось к ней. Все прошлые три года работы Егорыч ждал возвращения домой с вахты, а сейчас — наоборот, ждал вахты, словно свободы от домашней рутины.

Смирновы уже проводили старшую дочку обратно на учёбу, в Уральский Федеральный, а младшая дочка должна была вернуться от бабушек днём позднее, прямо перед первым сентября. Василиса гладила одежду, укладывала чемоданы и напевала какую-то древнюю попсовую песенку. Егорыч привычно сидел в Интернете. Страсть к стареньким онлайновым стратежкам, которой переболела половина его поколения, не исчезла и в более зрелом возрасте. Перед вахтой обязательно надо было «наиграться», потому что впереди тридцать дней с двенадцатью часами работы в сутки и тремя выходными. Кроме того, осенняя хандра вместе с кризисом сорокалетнего возраста отлично глушатся и таким вот образом, без помощи алкоголя.

Внезапно Василиса схватила чемодан, швырнула его на пол и крикнула:

— Опять в Интернете тупишь! На меня бы хоть раз за день посмотрел!

Егорыч проморгался после трёхмерки, прищурился, посмотрел на жену и рассеянно произнёс:

— Платье, что ли, новое?

Помимо нового платья обнаружились новая причёска и голографический макияж. В воздухе витал запах пряных духов.

— Весь вечер намёки делаю, хоть кибермужика покупай! Завтра Настюшка приедет, я романтику хотела перед отъездом, а ты!..

Дальше предполагались события по классическому сценарию семейной ссоры. Василиса уселась на диван и начала, рыдая, перечислять всё то, что Егорыч отнял у неё — лучшие годы, карьеру, ухажёра с квартирой на Манхэттене. Егорыч должен был сесть рядом, с раскаянием гладить по спине и со всем соглашаться — да, невнимательный, да, скотина, да, отнял, да, раскаивается и обещает больше не повторяться.

Но он почему-то не сделал этого. Поднялся, нахмурился и заявил.

— Ты мне ухажёров тут не вспоминай. Ты вот меня не ревнуешь нисколько, а у меня у самого, может, есть какие-то… ситуации.

Намёков Василиса Егорычу простить не могла. Чемоданы полетели за дверь.

* * *

В итоге, на вахту Егорыч отправился на день раньше нужного. Специально пропустил один рейс сверхзвукового Ту-544 и семь часов проторчал в Екатеринбурге, в Кольцово. Со скуки хотел повидаться состаршей, но у неё оказались какие-то «личные дела». По-отцовски поворчал по «говорилке», но сильно докучать и расспрашивать не стал — сам таким был. Потом двенадцать часов просидел-продремал в аэропорту Сургут-Юганска и наконец-то дождался напарника.

После крепкого рукопожатия Саркис сразу почуял настрой товарища и спросил:

— Ты что такой грустный? Съел фрукт невкусный?

— Да не, всё нормально.

— Да я же вижу. У тебя, чувак, щетина трёхдневная. Ты тут что, второй день торчишь?

— Ну…

— Рассказывай.

Они отправились из зала в кафе, Егорыч начал изливать душу. В разросшемся аэропорту самого северного в мире миллионника продавался отличный колумбийский кофе, который они любили пить перед вахтой.

На месте про чемоданы Саркис прервал монолог заговорщицким полушёпотом:

— О-о, смотри, какая краля впереди идёт! Длинные ноги такие, явно южных кровей.

Егоров оценил: ноги у девицы действительно были длинные и очень красивые.

— Откуда ты знаешь, что южных?

— Ну как ты не понимаешь! У всех девушек, кто вырастает в Урале, Сибири и в районах вечной мерзлоты, короткие ножки. Низкопопики. А тут — наоборот, такая длина, такая осанка. Я бы её…