"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Букреева Евгения - Страница 60

— Слушай, привет ещё раз, — парень в полурасстёгнутом комбинезоне, смущённо улыбаясь, шагнул ей навстречу, обдав крепким запахом пота. — Помоги, а?

Ника слегка попятилась. Парень схватил её за руку.

— Не бойся, мы тебе ничего не сделаем. Слушай, нам бы надо на дно залечь, на чуть-чуть. Есть здесь какое-нибудь место укромное, ну, чтоб никто туда особо не шастал?

Ника растерянно заморгала. Утром, в палате, она особо не задумывалась, откуда взялся этот парень — мало ли посторонних людей появляется время от времени в больнице, приходят на приём или навестить своих близких — словом, Ника не удивилась, но сейчас… Сейчас было что-то такое в торопливых словах этого парня, что её насторожило и оттолкнуло. И даже не сама просьба, а скорее тон, с которым она была произнесена, поспешный и заговорщический, заставил Нику напрячься.

— Я… — она растерянно переводила взгляд с одного парня на другого. — Я не знаю… Вы кто такие вообще?

— Вот чудачка, — большой парень улыбнулся и оглянулся на приятеля. — Обыкновенные люди, вот кто мы такие.

— Тогда и идите к себе… откуда вы там пришли, — выдавила она из себя.

— Да мы не можем, — он наклонился к ней, и его лицо оказалось так близко, что Ника смогла рассмотреть россыпь мелких красных прыщей на носу и подбородке, мокрую от пота прядку чёрных волос, прилипшую ко лбу. Непонятно как, нарочно или случайно, но она оказалась прижатой к стенке, и этот рослый парень крепко держал её за руку, а второй стоял рядом, не сводя пристального, чуть удивлённого взгляда. — Не можем. Нас это… ищут нас. Понимаешь?

Ника отрицательно помотала головой. Нет, она не понимала. Вернее… Искать этих двоих могли разве что в том случае, если они что-то нарушили. Никогда ещё за всю свою короткую жизнь Ника не сталкивалась с преступниками. Преступления, как им рассказывали в школе, вообще было явлением редким в Башне, может быть оттого, что наказания были достаточно суровыми. И теперь перед ней стояли двое парней, взрослых, сильных, и весь их вид — грязный, потасканный — говорил сам за себя. Ника уже забыла, что не так давно один из них утешал её, слушал и вовсе не казался страшным и опасным.

— Отпусти меня, — она дёрнула руку, пытаясь высвободиться из сильных цепких рук, но безрезультатно. — Пусти! А то я охрану позову! Пусти!

Парень, казалось, сжал руку ещё сильнее. Ника почувствовала, что сейчас заплачет — от злости, от бессилья, от невозможности что-либо сделать, потому что она была одна, а их двое, и этот узкий коридор, где они прижали её к стенке, был одним из немногих, ведущих в потайную часть больницы, и потому почти всегда безлюдным. Шанс, что кто-то будет проходить мимо, и к кому можно будет обратиться за помощью, был минимален.

— Я охрану позову, — повторила Ника, чувствуя, что голос жалобно дрожит. Её и саму колотило, и она, как не старалась, не могла справиться с этой противной мелкой дрожью. Ника зажмурилась.

— Вовка, да отпусти ты её! Чего вцепился!

Ника почувствовала, что рука, державшая её, ослабила свою хватку, и медленно открыла глаза. Второй парень сердито смотрел, но не на неё, а на первого. Потом повернул своё лицо к ней. Ника видела взволнованный румянец на его острых, чётко очерченных скулах, чуть подрагивающую линию нервных губ. Ей по-прежнему было страшно, но вместе с этим сердце неожиданно сжалось и ухнуло куда-то вниз.

— Послушай меня… нас послушай, — его голос тоже слегка дрожал. — Нам правда надо укрыться где-нибудь. Помоги, пожалуйста.

— Н-н-нет, — она отрицательно помотала головой, не в силах оторвать взгляд от бархатных карих глаз. — Отпусти. Охрана!

Нике казалось, что она выкрикнула слово «охрана», но на самом деле вместо крика получился лишь тонкий жалобный писк.

— Охрана! Да?

Парень зло ударил кулаком о стену, так, что Ника вздрогнула, и тут же, опять развернувшись к ней лицом и упершись обеими руками в стену по обе стороны её плеч, навис над ней, буравя взглядом.

— Хочешь охрану позвать? Давай! Зови! Ну, чего замолчала?

Ника сжалась.

— Про карантин слышала небось. Слышала? Так вот — нет никакого карантина! Там людей как свиней в загоне заперли, паёк на десять дней кинули и всё. А дальше подыхайте — хоть от голода, хоть от болячки. Ну, нравится тебе такой карантин? Нравится? И давай, зови свою сраную охрану, по фиг.

Слова были злые, полные отчаяния и горечи, но в ушах Ники стояли не они.

— Да они у меня будут сидеть столько, сколько надо. Сколько? Да пока не сдохнут.

Голос отца, властный, жёсткий, холодный, молоточком звучал в ушах.

Будут

сидеть

пока

не сдохнут.

Мир перед глазами покачнулся и медленно поплыл…

Вовка Андрейченко ел свой суп, чавкая и причмокивая от удовольствия. Кирилл даже позавидовал. Ему самому, что называется, кусок в горло не лез.

— Вкусно, — Вовка облизал ложку и поглядел на Нику. — А ещё есть?

— Нет. Хотя, — она заулыбалась и полезла в карманы своих штанов. — Вот же! Хлеб. Я совсем забыла.

— О, хлебушек! Спасибо, Ника!

Ника… Кир мысленно повторял это имя. Ника. У неё такое имя, нежное и одновременно звонкое, как… как… он не мог подобрать определения и потому злился. Хотя нет, он злился по другому поводу.

Кир чуть приподнял голову и исподлобья посмотрел на Нику и своего друга. Девушка, улыбаясь, протянула Вовке хлеб, а тот, покраснев до кончиков ушей, осторожно и бережно принял его из её тонких рук. Кир видел, как их пальцы слегка прикоснулись, и почти физически почувствовал это чужое прикосновение. Вовка застеснялся, покраснел ещё больше. Казалось, вот-вот и он вспыхнет как факел. Ника ему нравилась, это было видно невооруженным глазом, а он нравился ей. Она улыбалась Вовке, а обращаясь к нему, называла Володей, блин… Володей. Да Вовку родная мать, наверно, так никогда не звала, и, если бы кто-нибудь у них на этаже посмел хотя бы в шутку назвать его так, то немедленно получил бы от Андрейченко по шее. Но ей было можно. Улыбаться. Звать его Володей. И дотрагиваться до его пальцев с обгрызенными под корень ногтями.

Всё это невероятно злило Кира. Он не признавался себе, но ему хотелось быть на месте Вовки, стать Вовкой, дебильной горой мускулов и феромонов, чтобы она смотрела на него, протягивала ему этот дурацкий хлеб, касалась его…

— Кир, а ты будешь?

— Чего? Нет, — сказал он сердито и отвернулся.

После того, как он накричал на неё, там, в коридоре, ему казалось, что она развернётся и уйдёт. Возможно, действительно вызовет охрану — Киру уже было всё равно. Он чувствовал себя опустошённым, что делать дальше, он не знал, и в голове неотступно крутилась мысль: это — тупик.

Но она неожиданно пошла на попятную, и, как-то странно посмотрев на них обоих, сказала тихо и решительно:

— Хорошо. Я вам помогу.

Сейчас она принесла им еду и, присев на соседнюю койку, смотрела, как они ели. Вернее, смотрела она на Вовку Андрейченко, а тот, смущаясь то ли от этого явного внимания, то ли от своей собственной робости, краснел и отвечал невпопад, когда она задавала вопросы. Впрочем, вопросов она задавала не так уж и много. Спросила, конечно, про карантин, очень осторожно, старательно подбирая слова, поинтересовалась само собой, как их зовут, и представилась сама.

Кир снова мысленно произнёс её имя: Ника. Оно удивительным образом ей шло. Хотя… ей вообще всё шло: и просторная мятая рубашка с завёрнутыми почти по локоть рукавами, и широкие светло-серые штаны, чуть длинноватые, спадающие мягкими складками на тупоносые ботинки. Под просторной и балахонистой одеждой угадывалась хрупкая и тонкая фигурка, а когда она выпрямлялась, рубашка обхватывала маленькую грудь, и Кир чувствовал себя одновременно самым счастливым и самым несчастным человеком в мире. А она, увлечённая Вовкой, почти не смотрела на него. Не замечала. Словно и не существовало в этом мире Кирилла Шорохова.