Новый мир для Элиз - Гринберга Оксана - Страница 6

И тогда заявил Аль-Бенгази, что в его силах все изменить. С этого самого дня никто больше не скажет, что людские маги слабы, потому что с его помощью они обретут немыслимую мощь и тоже отрастят себе крылья.

Тогда не выдержали уже драконы. Возмущенные, они явились к главе города, потребовав у того справедливости.

И он их послушал. Приказал немедленно остановить Аль-Бенгази; схватить его и бросить в темницу за подобные речи.

Но последователи Аль-Бенгази не пропустили городскую стражу. Ценой своей жизни они удерживали магов, воинов и драконов, позволяя своему учителю закончить ритуал.

…И вспыхнули алым светом начертанные Аль-Бенгази линии, на которые пролилась жертвенная кровь. И прозвучали слова молитвы, сорвавшиеся с его уст, после чего основы мира потрясло сильнейшее заклинание, которое до этого видели разве что Боги.

Именно в этом месте – в Хордвике, на главной площади между тремя Храмами, как раз у подножия статуи Отца-Основателя, – все и началось…»

^{Хроники Хордвика, 5067 г. от Сотворения Мира.}

Иногда я приходила в себя. Возвращалась в реальный мир из того места, где боли не существовало.

На короткие минуты обретала сознание, о чем тотчас же жалела – потому что мое тело колотило в лихорадке, конечности скручивали страшные судороги, а сильнейшая боль разрывала внутренности.

Тогда я отталкивала чужую руку с кружкой от своих губ, потому что седовласый старик с встревоженным лицом пытался меня напоить. Твердил, склоняясь к моему уху, что без воды мне нельзя и без воды я пропаду.

Заодно он говорил, что добавил в кружку лекарство, которое снимет мою боль и прогонит лихорадку, тем самым облегчив мои страдания.

Но в его глазах я видела свой приговор.

В них были жалость и сострадание, а на осунувшемся старческом лице отрешенность – словно, по его мнению, я была обречена, и ждать моего конца оставалось уже недолго.

– Она оказалась очень крепкой, мой господин! – говорил он кому-то значительно позже, потому что я не оправдала его ожиданий и не умерла. – Да, яд попал в ее тело через ту рану на ноге, но она все еще ему сопротивляется. Я даю ей укрепляющую и снимающую жар настойку, а также вливаю целительскую магию…

Молчание, затем звук приближающихся шагов. Кажется, на стул возле моей кровати опустился кто-то другой. Выше и тяжелее, потому что деревянные ножки недовольно скрипнули.

Я хотела открыть глаза и посмотреть на визитера, но не смогла. Не хватило сил.

– Конечно, мой лорд! – твердил тем временем лекарь, и его голос звучал подобострастно. – Драконья магия ей нисколько не помешает. Наоборот, пойдет только на пользу…

– Ты можешь идти, Густаф! Я немного с ней побуду, – отвечал ему молодой, но явно привыкший командовать голос.

Тогда я снова уснула и снилось мне нечто невероятно приятное. Например, что самый красивый в мире мужчина держал меня за руку, и его прикосновение приносило приятную прохладу и остужало пылающий внутри меня пожар.

Заодно оно снимало боль и давало мне новые силы. Помогало спать – причем со сновидениями, а не с кошмарами, из которых меня время от времени вырывало бормотание старика.

Затем я узнала, что старик был главным лекарем при цитадели Сирьи, и звали его мессир Густаф.

Но значительно позже, еще через несколько долгих снов.

– Да, ваша светлость! – снова твердил лекарь, когда я в очередной раз проснулась, разбуженная приглушенными мужскими голосами. – Вы правы, эта девушка – магичка. В ней есть людская магия, но каким именно даром она обладает и насколько он силен – этого я сказать вам не могу. Яд Темного паука все еще в ее крови. Она до сих пор на грани, хотя надежда на выздоровление все-таки есть. Но если она выживет…

Я выживу, хотела сказать старику. И еще тому мужчине, который иногда являлся, чтобы справиться о моем здоровье, после чего садился возле кровати, сжимал мою руку и вливал драконью магию.

Но я так никому ничего и не сказала, потому что снова провалилась в забытье.

На пятый день, по словам мессира Густафа, в течении моей болезни случился перелом. Причем в мою пользу.

Мне стало заметно лучше.

Боль почти ушла, и я все чаще приходила в себя. Открывала глаза и лежала, уставившись на мерцающие на фитильках огонечки свечей – единственный источник света в моей маленькой келье.

Иногда поднимала руку и подносила ее к глазам, глядя на то, как подрагивали от слабости мои пальцы.

Пыталась даже брать кружку с горьковатым варевом, которое делал для меня мессир Густаф. Первый раз не смогла поднять ее с табурета, но затем стало получше.

С каждой минутой, с каждым часом ко мне возвращались силы, и я наконец-таки смогла оторвать голову от серой, пропахшей сыростью и потом подушки, а потом и сесть на кровати.

Следующий шаг к выздоровлению – я начала есть самостоятельно. Три раза в день в мою маленькую келью, настоящий каменный мешок, приносили непонятное варево.

Утром было то, что здесь называли кашей, но выглядело оно как горка липкой и безвкусной субстанции. На ужин давали похлебку, и по вкусу эти блюда не слишком различались. Зато днем мне доставался кусок черного ржаного хлеба с ломтиком овечьего сыра и немного козьего молока.

Но я съедала все, затем выпивала горькое лекарство, не забывая при этом благодарить мессира Густафа за лечение, а пожилую и полную Маргот, служанку в цитадели, за ее заботу и за то, что она заботилась о моем пропитании.

Заодно я ждала прихода того мужчины, который меня спас, отыскав на развалинах Хордвика, и перенес на драконьих крыльях в Сирью.

Но как только я пошла на поправку, приходить он перестал.

Не выдержав ожидания, осторожно расспросила о нем у мессира Густафа.

Уже знала, что лекарь был родом из Умбрии, учился на лекарское дело именно там, поэтому его называли «мессир». Родись и учись он здесь, в Андалоре, то был бы «магистром Густафом».

– Лорд Маркус Аттиус Корвин, нынешний капитан гарнизона, – с готовностью отозвался старик. – Прибыл из столицы с проверкой несколько месяцев назад, но так здесь и остался.

– Но почему?

Доподлинно этого мессир Густаф, которого жизнь поводила по разным интересным местам, не знал.

– Подозреваю, ужаснулся из-за того, что здесь увидел, поэтому решил остаться. Лично возглавил Пустынный Патруль, заодно добился, чтобы численность гарнизона Сирьи была увеличена как минимум втрое.

– Но из-за чего? Неужели нам грозит серьезная опасность? – шепотом спросила я у старика, хотя подозревала, что не стоит столь откровенно демонстрировать собственное незнание здешних реалий.

Но мессир Густаф не счел мой вопрос подозрительным.

– В последнее время Тьма снова пошла в атаку, – возвестил он. – Грани едва держатся – не только рядом с Сирьей, но и по всему обитаемому миру. Но именно здесь, на юге Андалора, порождения Тьмы стали появляться уже не только на подступах, но и в самом городе.

Я слушала его и молчала, понимая, что мои нервы тоже едва держатся и они тоже уже на грани.

Болезнь помогла смириться с мыслью, что я очутилась в другом мире. Но сейчас, после рассказа мессира Густафа, мне стало предельно ясно, что не стоит распространяться направо и налево, кто я такая и каким образом попала в Хордвик. Иначе меня могут причислить к порождениям Тьмы, и тогда моя судьба незавидна.

При этом у меня не было никаких идей, как вернуться домой.

Судя по всему, из-под колес автомобиля меня спас бабушкин медальон, другой версии у меня не имелось. Перенес на руины заброшенного города, после чего отключился, решив, что выполнил свою миссию.

Но снова включить его не выходило.

Золотистые створки все так же были плотно сомкнуты, а ломать медальон я не рискнула. Заставить заработать его тоже не удалось, хотя особых идей, как это сделать, у меня не имелось.