Правильный лекарь. Том 7 (СИ) - Измайлов Сергей - Страница 21

— Илья, прекрати! — я серьёзно посмотрел на него. — Я сейчас ни капельки не шучу. Я читал стихи, пока ожидал аудиенции Обухова и меня видел его секретарь. Можешь завтра пойти и у него спросить. Он, кстати, очень любит стихи и, пока я сдавал Степану Митрофановичу отчёт, читал твой сборник. Когда я вышел из кабинета, он тоже слезу смахивал. Илюх, это настолько душевно, тонко и красиво написано, что никого не может оставить равнодушным.

— Ты чё, серьёзно? — он смотрел на меня всё также с недоверием.

— Абсолютно, Илюх! — я дотянулся до него и хлопнул по плечу. — У тебя классно получается. А почему ты не издашь свой сборник в большой тираж?

— Ну напечатал же, ты ведь в руках держал.

— Да, я видел, тираж двадцать экземпляров. Это называется «потомкам на память», а я имею ввиду серьёзный тираж, несколько тысяч экземпляров.

— Да кому оно нужно, Сань? — отмахнулся Илья и откинулся на спинку кресла, наблюдая, как я наполняю бокал. — Я на самом деле напечатал это чисто для себя и для родственников. Многие меня похвалили, но книжицу даже не открывали. Ты же знаешь, что книга, которую хоть раз читали, не выглядит новой, по ней видно. А я у кого бывал потом в гостях, они стоят на полочке, как только что из типографии. Так что никому это не нужно.

— А это Илюха, называется «нет пророка в своём отечестве», — хмыкнул я.

— В смысле? — вскинул он брови. Неужели и эту фразу ни разу не слышал?

— В смысле, что люди, которые видели, как ты гадил в пелёнки, не будут тебя воспринимать всерьёз, даже если ты стал большим серьёзным дядькой и сделал какое-нибудь значимое открытие. Ты всё равно сопляк с совочком в песочнице, который ничего не умеет. Нормальных ценителей своего творчества не надо искать среди близких людей. Ты случайно не состоишь в каком-нибудь поэтическом сообществе?

— Нет, — покачал он головой. — У меня и мысли такой не было. Да и времени не было. Меня наверно мама бы туда не пустила, кругом говорят, что профессиональные поэты ведут себя непристойно и устраивают в кабаре вакханалии, устраивают дуэли, проигрывают состояние в карты. В общем ничего хорошего.

— Понятно, это мама тебе в голову вбила, чтобы ты не тратил время на развитие своего поэтического таланта.

— Может быть, — пожал он плечами. — Я писал в свободное время, закрывшись в своей комнате или, когда никого нет дома. Всё, что написал, сразу прятал с глаз подальше, чтобы мне не сказали, что я занимаюсь фигнёй вместо того, чтобы уроки делать.

— Ты отличник по жизни, какие к тебе могли быть претензии по учёбе? — удивился я.

— Наверно потому и отличник, что мне родители спуску не давали, — хмыкнул Илья. — А если бы они так не наседали, глядишь и великим поэтом стал бы.

— Ты уже великий поэт, Илюх, — сказал я максимально искренне, от души. — Тебе просто надо дать себе немного свободы и издать большим тиражом первый сборник. Вот увидишь, о тебе люди заговорят. Ещё понравится, бросишь к чёрту лекарское дело и будешь только писать, да колесить по империи с выступлениями, будешь декламировать свои стихи со сцены перед тысячами благодарных слушателей. Может именно в этом твоё счастье?

— Думаешь? — Илья смотрел поверх моей головы куда-то вдаль и мечтательно улыбался, медленно потягивая красненькое. Потом резко изменился в лице, словно кусочек лайма разжевал. — Ничего не получится. Мне мама не даст это сделать.

— Послушай, Илья, — решил я сменить тему на ещё более важную. — Я знаю, что мама тебя очень любит, это ни для кого не секрет. И она хочет, чтобы у тебя всё было хорошо. Но только это её хорошо, а не твоё, у тебя оно должно быть несколько другое.

— Ты знаешь, что для меня будет хорошо? — спросил Илья и испытующе посмотрел мне в глаза.

— Не поверишь, — хмыкнул я. — Понятия не имею.

— Зачем тогда лезешь со своими советами? — язвительным тоном произнёс Юдин.

— А я не лезу с советами, как тебе жить, — ответил я спокойно, хотя было немного обидно. — Я не собираюсь прожить жизнь за тебя, как пытается сделать твоя мама. Ты не горячись, я ничего против неё не имею, просто я вижу, что ты мучишься, но стараешься этого никому не показывать. Так начни жить свою жизнь. Это ведь из-за мамы ты расстался с Оксаной?

— Ты что, реально читал? — выпучил глаза Юдин, рискуя их потерять. — А я до сих пор думал, что ты дурачишься.

— Читал, Илюх, — кивнул я. — И твоё стихотворение «Невольное прощание» меня поразило до глубины души. Проститься навсегда с человеком, которого ты настолько сильно любишь только потому, что мама была против, это просто бесчеловечно. Вот именно на этом стихотворении я и пустил слезу. Настолько реальная трагедия, к которой последний скептик и сухарь не останется равнодушным. Ты большой талант Илюх. И я считаю, чтобы тебе уйти от неусыпного управления твоей жизнью, ты должен показать родителям, в частности матери, что ты взрослый, самостоятельный и можешь сам принимать решения. Нужно найти в себе силы и решимость оторваться от маминой юбки. Сама она этого не поймёт, будет много слёз, а потом поймёт и смирится. Для начала нужно съехать от родителей. Сними квартиру, денег тебе хватает. А если ты перестанешь отдавать маме львиную долю своей зарплаты, то и останется довольно много.

— Ты думаешь, что я никогда не думал об этом? — Илья как-то сжался и поник.

— А ты не думай, — сказал я и долил остатки вина в его бокал. — Ты просто возьми и сделай. Просто поставь в известность и не думай за это извиняться. Извиняешься — значит чувствуешь себя виноватым. А ты не виноват в том, что стал взрослым самостоятельным мужчиной, это закономерный процесс.

Как я и предполагал, выносливость нашего поэта к вину оказалась критически низкой. Я помог ему дойти до госпиталя, отвёл в палату и уложил спать. Не забыл попросить Валерия Палыча за ним проследить, хотя он и сам это уже понял. Сам собирался вызвать такси и поехать домой, но посмотрел на часы, которые показывали половину одиннадцатого и решил, что это бестолковая идея, проще переночевать у себя в кабинете.

В отличие от литературного гения, пытающегося найти в себе силы и смелость выпорхнуть из гнезда, я был практически трезв. Один бокал вина и то не полный. И выпит не до дна. Так что я ещё вполне трудоспособен и смогу поработать над книгой по онкологии. Боюсь завтра Илья будет не особо в форме, чтобы трудиться в привычном ритме. Посмотрю на него утром и, если понадобится, ограничу запись в регистратуре или заберу у него часть пациентов. Мы в ответе за тех, кого напоили. Это не слова известного французского писателя, не путайте.

Когда готовы методические рекомендации по онкопомощи, создать полноценный учебник уже проще. Дополнить имеющуюся информацию новой, расширить описания и сделать более подробными. Обязательно включу сюда и методы удаления самих образований тонкими потоками. Кучу нюансов по воссозданию стенки протоков, кишки, сосудов и так далее, которые могут помешать удалить образование целиком. В общем много что надо учесть и обязательно поделиться этой информацией с будущими онкологами.

Стрелки часов замерли в вертикальном положении, когда я вспомнил про задание Обухова переписать инструкции. Я уставился на разложенные по столу рукописи, можно было бы это сделать и в другой раз, но теперь время ушло и сидеть с инструкциями полночи я не буду. Значит завтра между обедом и лекцией я это сделаю, а приём с утра всё-таки состоится, придут мои пациенты, которых откладывать на потом нежелательно.

Перед сном выпил чай с душицей из той же коллекции, что презентовал Дмитрию Евгеньевичу. Очень хороший чай, не зря на него потратился. Такой и дарить не стыдно. За задушевными беседами с Валерием Палычем я заснул. С его слов Илья заснул через две минуты после того, как лёг и мерно посапывает, даже не ворочается. Вот и хорошо, пусть малый отоспится, а завтра разговор продолжим на трезвую голову.

Юдина я увидел, когда ещё семи не было. Я уже принял водные процедуры и полностью привёл себя в порядок, включил кофемашину. Илья смотрелся довольно бодрым, без выраженных признаков похмелья, даже слегка помятым не выглядел, вот что значит человек привыкший к дежурствам. Здесь правда кровати гораздо лучше, чем старый диван в больнице, где я когда-то работал в прошлой жизни, но всё равно обычно сон плохой на непривычном месте, а Юдин от этого явно не страдал.