Прием Чаплина (СИ) - Вишневский Сергей Викторович - Страница 2

На «сцену» перед камнем вышел глава семейства Горт и два его сына. Закинув на плечи друг друга руки, встали в линию.

Песни утихли и повисла тишина. Все чего-то ждали.

В это время женщины вышли к мужчинам в кругу и вложили им в одну руку по небольшой глиняной дощечке пятиугольной формы с какой-то странной надписью. Взяв одной рукой таблички, вторую они оставили на плечах соседа справа.

— Что это? Это те самые «Кифовы» таблички? — вполголоса обратился журналист к ведунье.

— Плодородия угол, — сморщившись, ответила она. — Киф про них первый написал, а таблички называются — Плодородия угол. У поля пять углов, в каждый угол надо такую табличку закопать. А её перед этим высушить на солнце, не давая дождю замочить, опосля в печи на дубовых дровах обжечь. Только после того в ручье три седмицы вымачивать надобно.

— Это я читал, но…

Дубовая не стала слушать нового вопроса, сместилась чуть в сторону и подошла к плоскому булыжнику. К ней тут же подошла молодая девушка, вложив в руки отполированный посох из цельной ветки. Кривой, непримечательный, и видно, что старый.

Дубовая уперла его в камень, осмотрела всех собравшихся и принялась отбивать ритм.

Тук. Тук-тук. Тук. Тук-тук.

На третьем цикле женщины затянули песню, и их подхватили мужчины. Иван Николаевич задумчиво осмотрел происходящее, затем опустил взгляд на камень, по которому стучала ведунья. В месте удара виднелось заметное углубление.

Журналист задумчиво хмыкнул и взглянул на «сцену», где мужчины начали приплясывать. Стоящие в кругу начали делать шаг влево, двигаясь по часовой стрелке, громко притопывать и снова делать шаг, подчиняясь ритму который выстукивала Дубовая, и поддерживали женщины своим пением.

Иван Николаевич удивленно поднял брови, затем взглянул на ведьму и снова на танцующих деревенский танец мужиков.

— Они же просто танцуют, — удивленно произнес он, подойдя к ведунье, но та не ответила.

Она молча продолжала выстукивать ритм, а на сцене разворачивался свой танец, в котором мужчину в красном пытались перетянуть в свою сторону парни в синем и парень в зеленом. Младший сын Федор стоял на месте, изображая дерево и, судя по лицу, своей ролью он не очень-то был доволен.

— Нет, я все понимаю, но… они же просто танцуют, — произнес журналист, с усмешкой наблюдая происходящее. Хохотнув, он взглянул на ведьму.

— Это ты только танцы видишь, — недовольно проворчала ведунья.

— Но ведь они танцуют… Притопывают и шагают в стороны… Это же обычный деревенский танец — притоп, — рассмеялся журналист.

— Шестьдесят мужей, по двенадцать от каждого большого рода с окрестных земель. По числу полей, на угол которого положат по Плодородия углу. Все идет по кругу с Ветродуем, а в центре Водолей и Землебей рвут Огниво, чтобы тот их сторону выбрал. Чтобы жизнь была, была на земле или в воде.

Терн нахмурился и внимательно посмотрел на танцующих в центре лежачего камня. Тут он заметил углубление в камне у ног младшего сына Федора с какой-то жидкостью.

Перетягивание главы семейства Горт закончилось. Сыновья встали по сторонам от отца и, вращаясь, принялись топать по камню, выбивая звонкий ритм. Отец же упал на колени перед углублением и, взяв два камня, принялся демонстративно с огромным размахом бить одним по другому, выбивая искру.

Звук ударов слышался хорошо, но искра появилась и подожгла жидкость в углублении только на двенадцатый раз.

Появилось пламя.

Голубое, без дыма.

Огниво не вставая с колен принялся вскидывать руки к небу, в ритм, раз за разом, а сыновья продолжали изображать обиженных Водолея и Землебея, вращаясь и притопывая с упертыми в бока руками.

Вот впервые в движение пришло «дерево».

Парень сделал шаг назад, взобрался ногами на алтарь, вытянул руки с сухими ветками клена вперед и потряс ими над головой застывшего в поклоне отца.

Вышла заминка.

Отец молча склонился в поклоне, а парень продолжал трясти ветвями.

Можно было не заметить, но ведьма совсем немного, чуть-чуть, но сбилась со своего ритма.

— Это «Енисейская баллада», — подал голос журналист. — Листья упали в пламя Огнива, который камнем зажег воду. Тот понял, что так сможет подарить жизнь Водолею и Землебею. Он срубил ветви у древа жизни и бросил их в пламя, подарив жизнь океану и земле. Я читал эту версию сотворения мира. По-моему, это южная версия.

— Так, — хмурясь, произнесла женщина, — но не южная. Это версия всех, кто сеет поля.

Глава семейства поднял лицо к младшему сыну, забрал у него ветви и бросил в пламя. После этого старшие сыновья подошли к нему. Они взялись кистями за локти, образуя круг и принялись двигаться вправо, притопывая на ходу.

Против движения мужчин в круге.

— Нет, они танцуют… Танцуют, но… — растерянно пробормотал Терн, — они танцуют балладу о сотворении мира…?

В этот момент, словно символ с небес, туман расступился, и утреннее солнце, пробиваясь сквозь ветки, озарило Федора, что еще недавно стоял с ветками.

Ведунья тем временем прекратила отбивать ритм. Мужчины встали, но песнь не прекратилась. Еще раз повторился припев, и снова повисла тишина. Секунд десять все молчали, а затем молча начали расходиться по семьям, обнимаясь и переговариваясь.

Ведьма подняла взгляд к небу, затем хмуро глянула на Федора и недовольно поджала губы. Молча отдав посох молодой девушке, она направилась к мужчине в красной одежде.

Тот молча стоял перед младшим сыном.

— Я тряс… Хорошо тряс, а ветки ты сам проверял — они сухие! Листья так и сыпались, когда доставали, — начал было парень.

Отец молча тяжело вздохнул, но ничего не произнес. Вместо него подал голос старший брат Арсений:

— Листья должны были упасть. Ты не мог пальцем сковырнуть один?

— Так я же делал, как сказали. Сказали трясти — я стряс! Что я не так сделал? В чем виноват? — с обидой спросил парень. — Я же сделал, как сказано…

— Баран ты, Федор, — буркнул Арсений. — Даже деревом напортачить умудрился… На кой-черт ты на алтарь залез?

Отец тяжело вздохнул, глянул через плечо на идущую к ним ведьму и кивнул сыновьям на остальной народ, который уже начал постепенно двигаться в сторону села.

— Лист не упал, — с ходу произнесла ведунья.

— Знаю, — хмуро произнес глава семейства.

— Простите, я сначала воспринял это как какие-то деревенские танцы, а потом… — вмешался подошедший Терн. — Потом понял, что это баллада о сотворении мира и зарождения жизни…

Мужчина умолк от тяжелого взгляда Горта. Он пару секунд сверлил его взглядом и посмотрел на ведунью. Та молча дернула щекой.

— Я… пожалуй, со всеми пойду, — осторожно произнес он и направился к остальным, на ходу чуть не столкнувшись с Марией, сестрой Никодима Прокофьевича.

— Ник, — произнесла она на городской манер имя брата. — Вы чего тут? Из-за листьев?

— Лист не упал, — подала голос ведьма.

— Ну, и что? Ну, случайность вышла. Подумаешь! Никто ничего толком и не заметил, — удивленно произнесла она.

— Не по старине, — подала голос Дубовая. — Нельзя так.

— Понимаю, согласна, но… Что теперь? Давайте вернем всех и заставим еще раз проводить поминание!

— Второй раз нельзя, — тут же отрезала ведунья.

— Ну, а чего вы тогда тут? — спросила женщина и заметила два тяжелых взгляда, что уперлись в Федора. — Вы чего? Он-то тут причем? Тряс, но не выпали листья. Может сырые были?

— С весны лежали, — подал голос Никодим. — Я проверял сегодня. Листья сыпались.

Федор, стоявший перед отцом и ведуньей, ссутулился, втянул голову и хмуро смотрел под ноги.

— Дубовая, вы видели, как он тряс?

— Видала.

— И я видела. Просто случайность — не опали листья. Что вы к нему пристали? Он тут причем? — не унималась тетя.

Никодим Прокофьевич тяжело вздохнул и кивнул сыну на дорогу к дому. Парень не поднимая взгляда молча направился к дому.

— Ник, серьезно, что сейчас было? — подала голос Мария, когда Федор отошел подальше. — Ты постоянно на него собак спускаешь. Чем он тебе не угодил?