Начало траектории (СИ) - "Mike" - Страница 6

«9/11. Глобальный перелом. Возможность или проклятие? Могу ли я повлиять? Должен ли я?»

Он сидел в своей комнате, у окна, с видом на обледенелые ветви деревьев, и писал. Не с пафосом. Без лишней драмы. Просто выстраивал мысленно логические цепочки. Что именно он знает? Кто стоит за атакой? Есть ли способ предупредить?

Ответы были холодны: он не знал деталей. Помнил итог, но не маршрут самолётов, не точные имена, не названия рейсов. Помнил только картинки, панические заголовки, биржевые сводки и общую атмосферу страха.

Он даже попытался найти информацию в интернете, у Андрея, как обычно вечером — в полумраке кухни, где пахло растворимым кофе и старой мебелью. Он вбивал в поисковик всё, что знал: «теракт США», «башни», «падение», «2001», «Нью-Йорк», «терроризм». Почти ничего. Только случайные статьи, никакой системы. И это сводило с ума.

Однажды он взял ручку и начал писать гипотетические действия:

«1. Отправить письмо в посольство США. 2. Составить список потенциальных угроз и отнести в СБУ. 3. Анонимно сообщить в прессу.»

Он перечитывал эти пункты и понимал: всё это бесполезно. Кто поверит ребёнку из Харькова? Кто примет такие слова всерьёз? И самое главное — какой ценой будет его участие?

Он попытался обсудить это с родителями. Осторожно, завуалировано:

— А если… ребёнок узнал бы, что произойдёт что-то страшное. Ну, не сказка, не сон, а вот… знал бы. Что бы вы сделали?

Мать улыбнулась: — Ну, фантазии у тебя, Августик. Наверное, отвели бы к психологу.

Отец пожал плечами: — Детям часто снятся страшные сны. Это нормально. Надо выслушать и объяснить, что всё хорошо. Никто не поверит на слово.

Он слушал и чувствовал, как внутри всё сжимается. Даже самые близкие люди не поверили бы. И он понял, что останется с этим один. Никто не сможет ему помочь. Никто не возьмёт эту ношу на себя. Только он сам.

В какой-то момент он сидел перед тетрадью, зарывшись в шарф, с синим носом и горячим чаем, и смотрел на дату: 11.09.2001. Эта дата не просто маячила в будущем — она нависала, как приговор.

Он взвешивал. Если он сейчас попытается вмешаться — может испортить себе всё. Потеряет анонимность. Его начнут искать. Или, что хуже, запомнят. А он ещё не готов. Он ещё ничего не построил. Его империи ещё нет. Он — никто. Сейчас. Но не потом.

И вот тогда родилось решение. Он не будет вмешиваться. Он не станет героем. Он станет архитектором. Он не остановит трагедию — он научится предугадывать её последствия. Он подготовит себя. Свою команду. Свои системы.

Он начал анализировать рынок. Как отреагировали акции в 2001 году. Авиакомпании — резкое падение. Финансы — хаос. Но сектор безопасности — взлёт. Оборонные подрядчики, компании ИТ-инфраструктуры, защита и шифрование — всё это выстрелило.

Он записал: «Страх порождает спрос. Спрос — рост. Рост — капитал. Капитал — влияние. Надо быть там, где страх.»

Именно тогда он начал разрабатывать свою систему: проект «Каскад». Сначала на бумаге — как утешение, как способ структурировать хаос. Он чертил схемы данных, придумывал узлы принятия решений, составлял примитивную модель раннего реагирования. В каждой строке был не просто расчёт — был вызов судьбе. Он ходил в библиотеку, перечитывал старые номера журналов «Наука и жизнь», находил там схемы защищённых каналов связи времён Холодной войны, изучал, как военные моделировали угрозы. В один момент он понял — чтобы даже попытаться реализовать «Каскад» по-настоящему, ему понадобится не просто энтузиазм. Ему нужна будет команда. Огромная, лояльная, обученная. Он не мог всё сделать в одиночку. Ни одна из моделей, которые он прокручивал в уме, не работала без людей, которые верили бы ему — безусловно, полностью. Он записал в дневнике: «Один не остановишь бурю. Один не создашь антикризисный механизм. Мне нужны сотни. Нет — тысячи. Но начну с одного». Он закрыл тетрадь и впервые за долгое время почувствовал холод — не от зимы за окном, а от того, как далеко была ещё эта точка на горизонте.

Но в ту ночь, лёжа в темноте, он произнёс вслух:

— Я не спасу мир. Но сделаю так, чтобы больше никто не погиб просто так. Я построю силу, которой однажды будет достаточно.

И с этого момента внутри него воцарилась странная, холодная решимость. Он больше не сомневался. Он будет готов. Он воспользуется этой возможностью. И никто больше не заставит его оправдываться за знание.

Он не мог остановить катастрофу. Но он мог подготовиться к миру после неё. И изменить всё остальное.

Харьков медленно, но верно сбрасывал с себя остатки зимы. Снег, затерянный в тенях под балконами, превращался в грязноватые слезящиеся лепёшки. В воздухе впервые за долгое время чувствовалась влага, смешанная с пылью и чем-то неуловимо живым. Город ещё не был весёлым, но он пробуждался. И в этом пробуждении было нечто созвучное внутреннему состоянию Августа.

Он стоял на балконе и смотрел вниз. На лужи, отражающие облезлые фасады домов. На детей, бегущих в школу с красными ранцами. На взрослых, что шли на работу с утра, как будто тащили на себе груз собственных сомнений. Август вглядывался в эти потоки людей не как ребёнок, а как стратег, ищущий закономерности. Он учился видеть сигналы в простом. Понимать — где движется жизнь, а где застой. И весна, он это чувствовал кожей, — всегда значит перемены.

— Люди весной глупеют, — пробормотал он себе под нос. — Они становятся легкомысленными. Они начинают хотеть. И когда человек чего-то хочет — с ним можно работать.

Он вернулся в комнату, достал из ящика стола тетрадь. На её обложке аккуратным почерком было выведено: «Полевые наблюдения. Школа, район, базар.»

Внутри — аккуратно черчённые таблицы. Оценки спроса среди школьников. Популярные игрушки. Слухи о новых наклейках. Времена, когда дети получают карманные деньги. Поведение учителей на переменах. Всё это было не просто статистикой — это была разведка. Инфраструктура его первого бизнес-плана.

Он не собирался просто продавать. Он собирался протестировать модель. Мини-рынок. Первая цепочка влияния.

Август знал: люди не хотят просто вещи. Они хотят эмоции. Они хотят стать участниками чего-то, что кажется редким, особенным. В 1999 году ещё не было TikTok и Instagram, но механика дефицита, статуса и притяжения — она была вечной. И он собирался использовать её.

В школьном дворе он обратил внимание на Настю из «Б». Девочка, у которой всегда был новый дневник, ручка с перьями, обложка с блёстками. Она не была богатой, но умела делать вид, что у неё есть вкус. Именно её реакция могла стать триггером. И он нашёл, что ей показать.

Наклейки. Яркие. С блеском. С персонажами японских мультфильмов, до которых пока не добрались даже центральные каналы. Он знал, где их взять. И знал, как их представить.

На выходных он пошёл с отцом на рынок. Сказал, что хочет выбрать тетрадь и ручку. Отец кивнул, не вникая. Они бродили по рядам «Барабашова», пока Август не нашёл нужную точку. Маленький контейнер с канцтоварами, спрятанный между продавцами пиратских кассет и китайских игрушек. Продавщица усталая, но улыбчивая.

— А наклейки с мультяшками есть? — спросил он.

— С Пикачу хочешь? Или с Дигимонами? У меня и те, и те.

— Дайте оба. По сто штук.

— Ты что, коллекционер? — прищурилась она.

— Подарки. Для друзей. Коллекция у нас во дворе. Кто соберёт больше — тому приз.

Она хмыкнула, но продала. Тридцать гривен — и Август вышел с пакетом.

В понедельник на перемене он сел на подоконник в холле второго этажа. Ждал. Когда Настя проходила мимо, он достал одну наклейку. Не предложил. Просто крутил в пальцах.

— Ого! — Настя тут же остановилась. — Где ты это взял?

— Осталась пара штук. Надо?

— Конечно! Сколько?

— Тридцать копеек.

Она достала монетку, обмен состоялся. Через пять минут к нему подошли ещё две девочки. Потом мальчишка. Через урок — уже десять.