Демон скучающий - Панов Вадим Юрьевич - Страница 10

– Не мучай себя, – махнула рукой Вероника. – Главное я тебе рассказала.

– О какой усадьбе идёт речь?

– Куммолово.

– Никогда не слышал.

– Только не думай, что тебе удалось меня удивить.

– Где находится?

– Поищи в Сети.

– Ладно, поищу. – Никита помолчал. Затем перевёл взгляд на выходящих из здания журналистов и прищурился: – Хочешь сказать, Абедалониум затеял скандал, чтобы сдать нам высокопоставленного педофила?

– Ты полицейский, тебе виднее, – мгновенно отозвалась девушка. – А ещё – чтобы привлечь внимание к выставке. Ты не представляешь, что сегодня творится в «Манеже».

– Была там?

– Если бы не журналистский «вездеход» – до сих пор стояла бы в километре от входа.

– Ну, а так ты в шести километрах.

– В пяти с половиной.

– Боже, какая точность.

– Я ведь журналистка, а не опер. Точность – мой хлеб.

– Ты прикольная. Наверное, поэтому на тебя злятся, но всегда прощают.

– Наверное. – Вероника помолчала, а затем очень серьёзно спросила: – Гордеев, ты его достанешь?

– Эпштейна[3] же достали, – ответил Никита, которому очень хотелось, чтобы и у него получилось.

– Обещаешь?

– Будешь приставать – на Соловки сошлю.

– Я там уже была.

– Не путай туризм с эмиграцией.

– Итак, всё началось с того, что тринадцатого числа, в четверг, в «Манеже» открылась персональная выставка Абедалониума…

– У нас в «Манеже»? – уточнил Вербин.

– В Питере, – ответил Крант. – В Питере тоже есть «Манеж».

– Почему там?

– Ну, построили его там. На Исаакиевской площади.

– Я имел в виду, почему там выставку проводят?

– А почему нет?

Некоторое время мужчины с таким недоумением смотрели друг на друга, что Аде пришлось взяться рукой за подбородок, чтобы не засмеяться в голос.

– Абедалониум родился в Питере, – сообщил Даниэль.

– Ну, допустим, – протянул Феликс.

– Поверьте, я знаю, что говорю.

– Я не ставлю под сомнение ваши слова, извините. Просто какое-то недопонимание.

– Значимые культурные события не обязательно должны происходить в Москве.

– Я догадываюсь.

– Абедалониум любит Санкт-Петербург и был уверен, что город с радостью его примет. Так и получилось. Когда я сообщил, что знаменитый на весь мир художник хочет устроить свою первую персональную выставку именно у нас, все безумно обрадовались. И честно говоря, я давно не видел такого энтузиазма: и в правительстве, и в «Манеже», и даже, гм… в творческой среде… Даже в ней, да…

Уточнять, что в творческой среде энтузиазм был выражен, мягко говоря, слабее, не требовалось.

– Подготовка шла своим чередом. Мы разработали концепцию оформления залов, последовательность расположения картин, свет…

– Простите, что перебиваю: всё это время Чуваев находился в Санкт-Петербурге?

– Нет, Лёша приехал незадолго до открытия.

– Спасибо. – Феликс сделал очередную пометку в записной книжке. – Ещё раз извините и, пожалуйста, продолжайте.

– Конечно. – Даниэль выдержал короткую паузу, но вовсе не для того, чтобы вновь собраться с мыслями, а показывая Вербину, что обратил внимание на его невоспитанность, и бодро продолжил: – Подготовка шла идеально. Все работали как нужно и даже лучше, я тихо радовался происходящему, а примерно за неделю до открытия получил предложение о продаже картин.

– Всех?

– Все я продать не мог, – улыбнулся Крант. – Из шестидесяти полотен, которые выставлены сейчас в «Манеже», тридцать взяты из частных коллекций, двадцать пять – из музеев, и пять – из личного собрания Абедалониума: «Демон скучающий» и четыре абсолютно новые картины, которые до сих пор не выставлялись и не попадали в каталоги. Об этих четырёх полотнах и шла речь. Неизвестный предложил за них шестнадцать миллионов евро.

– По четыре миллиона за картину?

– Да.

Сумма произвела впечатление, однако Вербин решил уточнить:

– Это много?

– Абедалониум художник известный, знаменитый, его действительно высоко ценят, однако считается, что свою главную картину он уже написал – это «Демон скучающий». Картина сделала ему имя, но ни в одной другой работе Абедалониум не достиг такого же уровня. – Крант ехидно улыбнулся и, не удержавшись, добавил: – Если увидите картину, вы, наверное, поймёте, что я имею в виду.

– Увижу, – пообещал Вербин.

– Впечатлениями поделитесь?

– При случае.

– Договорились. – Даниэль пригладил волосы руками. – Так вот, полотна Абедалониума ценятся, но редко преодолевают порог в два с половиной миллиона. Но и ниже миллиона не опускаются.

– То есть предложение было выгодным?

– Невероятно выгодным и щедрым.

– Сопровождалось каким-то условием?

– Покупатель требовал не выставлять картины.

Феликс знал, что услышит именно такой ответ.

– Если я правильно понимаю, Абедалониум отказался от сделки?

– Лёша попросил ответить, что все коммерческие предложения будут рассматриваться только после выставки. Тогда покупатель попросил передать, что готов приобрести одну картину за десять миллионов. Он дословно сказал так: «Абедалониум знает, о какой работе идёт речь. Десять миллионов. Если уговорите – я удвою ваш процент за свой счёт». – Крант так бурно переживал тот момент, что не удержался и всплеснул руками: – Это было не просто выгодное – это было невероятно щедрое, абсолютно невозможное предложение. Но Лёша и его отверг. Повторил, что разговоры о продаже будут вестись только после выставки.

– Вы спрашивали о причинах такого ответа?

– Лёша настоятельно просил больше к этой теме не возвращаться.

– Он испытывал беспокойство? Волнение?

– Нет. – Крант прищурился. – Пожалуй, нет.

– Странно, – протянул Вербин.

– Почему?

– Вы сказали, что было сделано невероятно щедрое предложение. – Феликс намеренно сверился с пометкой в записной книжке, хотя в этом не было необходимости. – В таких случаях волнение дело обычное.

– А-а, в этом смысле… – Крант покрутил головой. – Насколько я могу судить, предложение понравилось, но Лёша сказал, что после открытия выставки условия станут намного лучше, и я решил ему поверить.

Судя по грустному тону, за двойной процент толстяк бился как лев, но потерпел поражение.

– Как Чуваев объяснил необходимость отъезда? Вы ведь покинули Питер в день открытия выставки?

– Вот тогда Лёша слегка волновался, – медленно ответил Даниэль. – Он сообщил, что через немецких юристов поступило запредельно щедрое предложение, в котором он по-настоящему заинтересован. Переговоры предполагалось провести в Москве, а я должен был выступить его представителем.

– Вас не смутило, что Чуваев резко изменил отношение к продаже картин? Всего за несколько дней?

– Во-первых, к этому моменту выставка уже открылась, картины были представлены публике, и я решил, что произошло именно то, на что Лёша рассчитывал, отказываясь от первого предложения. Во-вторых, Лёша сказал, что мой процент составит не менее двух миллионов евро. Так что нет, меня ничего не смутило.

– Понимаю. – Феликс позволил себе лёгкую улыбку. – А как Чуваев объяснил вечернюю встречу в промзоне? Вряд ли там могли состояться те самые переговоры.

– На те самые переговоры я бы ни за что не опоздал, – язвительно ответил Крант. – Лёша сказал, что должен познакомить меня с человеком, которому полностью доверяет и который будет вести переговоры вместе со мной.

– В качестве кого?

– В качестве моего советника.

– Выбор места встречи не показался вам странным?

– Лёша сказал, что его друг человек занятой и другой возможности пообщаться до переговоров у нас не будет.

– То есть не смутило?

– Лёша скрывал своё настоящее имя и не любил появляться на людях, – напомнил Даниэль. – Нам и в Питере доводилось встречаться в весьма странных местах. Поначалу меня это настораживало, потом привык.