Метка клана (СИ) - Луст Стелла - Страница 18

Он вдруг оказался рядом, на коленях перед креслом, и его губы прервали её гневный монолог.

Мира дернулась, было, но сразу замерла.

Стояла, вдруг беспомощно опустив руки, словно разом лишилась сил, и молила только об одном: чтобы Артур не схватил её в охапку. Девушка страшилась того, что, если он сейчас обнимет, то в её сознании превратится в одного из тех уродов, что поделили Миру сегодня на троих. И никогда не станет для неё другим.

Но Артур не спешил заключать её в объятия.

Не отрывая губ, он медленно поднял руки, и Мира почувствовала мягкое прикосновение его пальцев к своей шее. Большие медленно прошлись вверх, к щекам, а остальные скользнули дальше, за уши, и погрузились в волосы за ними. У Миры задрожали ноги. Голова и шея всегда были у нее крайне чувствительными к прикосновениям. А сейчас, после дикого нервного напряжения, эти нежные касания принесли ей настоящее блаженство.

Злость куда-то ушла.

Мира вдруг поняла, как её душа и тело стосковались по таким вот прикосновениям. Вдруг осознала, что эту тоску не убило даже недавнее предательство тела, одурманенного наркотиком.

Сперва она оставалась безучастной, позволив его губам осторожно изучать её лицо, наслаждаясь почти невесомыми касаниями, легкими, как задевающие крылья порхающей бабочки. Потом мягкий поток неги незаметно подхватил ее, медленно начиная кружить голову, делая упрямо сжатые губы мягче и податливей. Артур нежно касаясь, ласкал руками её лицо, отчего легкая приятная волна плавно скатывалась вниз по шее Миры на ее обнаженные плечи и дальше, на грудь, приподнимая крохотные волоски и вызывая мурашки.

Мира разжала губы, и её унесло куда-то далеко, прочь от всех сегодняшних бед. Она чувствовала в его поцелуе не животную страсть и не похоть, но всеобъемлющее желание. Она не знала, что поцелуй может передавать это чувство так полно. Артур взял её лицо в ладони и продолжал целовать ее в губы, чуть втягивая то верхнюю, то нижнюю.

Ещё никто такого с ней не делал. Её лицо словно очутилось в нежном коконе, уютном и безопасном. Она почувствовала себя совершенно беззащитной, но одновременно укрытой от всех возможных бед. И она отдалась этой надежной ласке, вырвав из себя стержень, который, как она вдруг поняла, носила не только сегодня, а с самой Ромкиной смерти. Воспоминания о муже отозвались не болью потери, как прежде, а легкой приятной грустью, которая была сродни ностальгии.

Артур встал и медленно поднял Миру на ноги. Его руки опустились ей на шею и ниже, на плечи.

Девушка отстранилась и пытливо заглянула ему в глаза. Но в рыжих сияющих углях, жегших её с его лица, она прочитала только обожание и заботу. Не отводя взгляда, он медленно потянул платье с её плеч. Ткань сначала потянула её маленькую грудь вниз, зацепив напрягшиеся соски, потом, освобожденная, она словно выпрыгнула прямо в ладони Артуру. Мира отвела голову назад, и его губы приникли к её шее, пальцы сжали соски. У девушки перехватило дыхание. Немного опомнившись, она сама уже взялась за его пуговицы. Оторвавшись от её груди, Артур торопливо сорвал с себя рубашку, обхватил Миру и прижал её к себе.

Прикосновение груди к его телу пронзило её насквозь.

Он словно был наполнен электричеством, а она стала проводником. Этот заряд пробежал по её телу, пробуждая его ото сна, и разрядился внизу живота. Мира почувствовала, как потекла.

Артур тоже словно почувствовал это. Подхватил девушку на руки и понес к кровати. Четвертый мужчина за день. Предательская мысль вспыхнула на секунду и погасла где-то на краю её сознания, потому что Артур положил её на постель и приник губами к груди.

Мира затрепетала, раскинув руки, беспомощная перед лаской.

Он целовал её исступленно, перескакивая с соска на сосок, лаская свободный пальцами, а она, извиваясь, избавлялась от платья, ставшего вдруг ужасно тесным. Её руки летали по его плечам и спине, зарывались в рыжие локоны, вызывая у него приглушенное рычание. Мира почувствовала, как страсть захватывает её, ища выхода. Чувствовала, что ей тесно от себя самой, что хочется сбросить телесную оболочку и взлететь под расписной потолок. Но тут Артур освободился от одежды окончательно, и, не в силах сдержаться, раздвинул ей ноги и одним мощным, но плавным движением вошел в неё на полную глубину.

Миру выгнуло дугой.

Хватая и комкая простынь, она пыталась вздохнуть. Замерший в ней Артур продолжал ласкать её соски, но девушка почти не чувствовала ничего, кроме стенок влагалища, сжимающихся вокруг его пульсирующего члена. Артур не шевелился, давая ей прийти в себя, и тоже предаваясь ощущениям.

Наконец Мира смогла вдохнуть воздух, наполненный ароматом роз, букет которых был, видимо, где-то неподалеку.

Артур склонился над ней и снова поцеловал. Пользуясь положением их тел, Мира обхватила его руками и ногами, вжимая в себя. Она захотела быть сверху, но Артур, поняв её намерение, мягко удержал.

— Где ты видела в природе, — раздался у неё над ухом его жаркий шепот, — чтобы кобелек валялся внизу, раскинув лапки?

— Ты хочешь по-собачьи? — выдохнула Мира.

— Я хочу так.

Вместо ответа она резко приподняла таз, заставив этим движением его войти чуть глубже, а его мошонку удариться о её промежность. Артур вздрогнул и расширившимися глазами посмотрел на неё.

— А чего ты ждал… — пробормотала Мира, — я два года без мужчины.

Сказав это, она внезапно смутилась. В одну секунду из глубины души вынырнула та самая скромняжка, какой она всегда была. Взглянув на себя со стороны, Мира ужаснулась. С Артуром её все же что-то связывало, эмоции. А она вела себя сейчас, как…

Что-то в ней вдруг словно сломалось. Собственное удовольствие показалось непристойным, чем-то, чего она, прежняя, стала бы стыдиться. Мужской член в ней показался вдруг чем-то инородным. Она опустила ноги, и попыталась отвернуться от поцелуя.

— Артур…

— Да? — его дыхание было прерывистым.

— Артур… Я… Я не могу… Не хочу… Так…

— Что?

Он остановился, все ещё оставаясь в ней.

— Я не могу… — прошептала Мира. — Прости…

Артур не изменил позы, только провел пальцами по её лбу, убирая сбившуюся прядь. Мира посмотрела на него с отчаянием, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

— Я…

— Подожди. — Он поцеловал её в уголок губ. — К черту все, что снаружи. К черту чертов Посев. Я хочу только тебя. Я жажду тебя. С того самого момента, как я увидел твою грустную улыбку в автобусе. Ты выглядела женщиной, которая словно переродилась. Которая готова к новой жизни. И в тот момент ты была мной. Я тоже пережил перерождение в тот день.

Он поцеловал её в уголок глаза, где набухла большая слеза.

— Мы были, как одно, понимаешь? Это поразило меня. Ты поразила меня, потому что ты была прекрасна не только внешне. Я увидел твою внутреннюю красоту. И полюбил её, раз и навсегда.

— Ты был запечатлен? — невольно вырвалось у неё. Мира смущенно улыбнулась.

— Что?

— В фильме про оборотней один взгляд навсегда привязывает оборотня к избраннице.

— Да, — улыбнулся он, — мне уже рассказали, что за время моего отсутствия кинематограф не пощадил наш вид.

— Так ты запечатлен? — она всматривалась в него, словно ища оправдания за что-то.

— Я не хочу пользоваться чужими стереотипами, — шепнул Артур ей на ухо, коснувшись губами, от чего по телу Миры пробежала дрожь, — и называть то, что я чувствую, надуманным словом.

Он переместился к другому её уху.

— Я только хочу сказать, что ты нужна мне больше всего на свете… Только ты. Ты одна…

Она попыталась найти фальшь в его голосе и не нашла. Он был здесь, с ней, он пылал, загоревшись от нее, и Мира почувствовала, что хочет пылать вместе с ним.

Его губы коснулись её шеи и язык пробежал вниз, до ключицы. Девушка обнаружила, что обнимает его за плечи, а её ногти впились в его кожу. Медленно и плавно Артур снова начал двигаться в ней, одновременно целуя её лицо, то и дело встречая её губы и приникая к ним. Мира почувствовала, что в ней вновь поднимается желание. Действительно, что она теряет? Здесь мужчина, который жаждет её. Мужчина, который ей нравится, от взгляда которого она течет, сама того не замечая. Почему бы после всего пережитого за этот долбанный день, не получить малую толику женского счастья? Не забыться в объятиях того, для кого она столько значит? И ей сейчас было все равно, верит ли он сам в то, что говорит.