Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк - Страница 12

— Ты столько времени провела за письмом, — заметила она. — Вот уж не думала, что результат окажется таким скромным.

В затылке у меня тревожно засвербело.

— Как бы то ни было, с этой бессмыслицей покончено, — заявила мать. — Теперь ты помолвлена. Мы надеемся, ты выбросишь прежнюю дурь из головы. — Крышка сундука захлопнулась с оглушительным грохотом.

Отец приказал вынести сундук на двор. Когда солдат взвалил поклажу на плечо, я вновь попыталась вызвать слезы, но облегчение оттого, что я спасла самые драгоценные записи, было слишком велико, и у меня ничего не вышло. Мать, которая все это время наблюдала за мной, опять вскинула бровь, на этот раз с любопытством. Ее нелегко было провести, мою матушку.

Расставшись с Йолтой прошлой ночью, я некоторое время размышляла, где бы спрятать драгоценный пурпурный сверток: здесь, в доме, под носом у матери, свитки были в опасности. Мне вдруг вспомнились пещеры на склонах холмов, окружающих долину, — места, которые я еще девчонкой облазила вдоль и поперек вместе с Иудой. На протяжении веков в этих пещерах хоронились от недоброго глаза не только люди, но и семейные богатства, запрещенные книги. Было лишь одно затруднение: чтобы спрятать там свитки, придется выпросить у отца позволения прогуляться по холмам — просьба весьма необычная.

Со двора потянуло гарью, и тут слезы хлынули ручьем. Тогда я подошла к отцу.

— Я всего лишь девушка, — заговорила я, — но мне всегда хотелось сравняться с тобой, искусным писцом. Я мечтала, чтобы ты смотрел на меня с гордостью. Теперь я знаю, что должна принять свою судьбу. Я разочаровала тебя, и это для меня еще горше, чем ненавистный брак. Я охотно пойду за Нафанаила. Прошу лишь об одном. — Слезы лились рекой, но я даже не пыталась их остановить. — Позволь мне гулять по холмам. Там я найду себе утешение и буду молиться, чтобы Господь отвратил меня от прежних дерзких мыслей. Лави может сопровождать и охранять меня.

Я замолчала. Мать собралась было ответить, но отец взмахнул рукой, требуя тишины.

— Ты хорошая дочь, Ана. Гуляй по холмам, и да пребудет с тобой мое благословление. Можешь выходить по утрам все дни, кроме субботы, но только в компании Лави.

— Благодарю тебя, отец. Благодарю.

Мне не удалось скрыть облегчения, смешанного с восторгом, и когда родители направились к дверям, я не посмела встретиться взглядом с матерью.

На следующее утро я поджидала Лави у себя в комнате. Я велела ему запастись козьим сыром, миндалем и разбавленным вином, намереваясь позавтракать по дороге, и доходчиво объяснила, почему необходимо выйти как можно раньше. Через час после восхода, сказала я ему. Не позже.

Он опаздывал.

Поскольку отец ограничил мои прогулки утренними часами, я не хотела терять ни минуты. Поднявшись затемно, я наскоро оделась и закуталась в простой плащ. Никаких лент в косах или браслетов на щиколотке.

Я долго мерила шагами комнату, думая, что же могло задержать верного слугу. В конце концов пришлось отправиться на поиски. Его комната была пуста. В верхнем дворе тоже никаких следов. Я уже проделала половину пути в нижний двор, когда заметила Лави. Стоя на коленях, он выгребал золу из печи, старательно вычищая сажу. Его смуглое лицо побелело от пепла.

— Это что еще такое? — прикрикнула я на него, не в силах сдержать раздражение. — Я же тебя жду, давно пора выходить.

Юноша ничего не ответил, лишь направил многозначительный взгляд на дверь под лестницей, которая вела в кладовую. Я медленно спустилась туда, ни капли не сомневаясь в том, кого обнаружу внизу. Мать встретила меня довольной улыбкой:

— Боюсь, твою прогулку придется отложить. Печь просто заросла грязью.

— И это не могло подождать до полудня?

— Разумеется, нет, — ответила она. — Кроме того, я кое с кем договорилась на сегодняшнее утро. У тебя будет гость.

Только не Нафанаил. Господи, нет. Только не он.

— Помнишь Тавифу?

И не она тоже.

— Зачем ты ее пригласила? В последний раз мы виделись два года назад.

— Она тоже недавно обручилась. У вас много общего.

Дочь одного из младших писцов, служивших под началом моего отца, Тавифа несколько раз навещала меня, когда нам обеим было лет по двенадцать, и тоже по приглашению моей матери. Все сходство между нами заключалось в том, что обе мы были девушками и еврейками. Больше у нас не было ничего общего. Тавифа не умела ни читать, ни писать и не стремилась научиться. Она любила прокрасться в комнату моей матери и порыться в ее духах и помадах. Ей нравилось устраивать игривые пляски, изображая то Еву, то Адама, а однажды даже змея. Она умащала мне волосы маслами и заплетала их в косы, распевая песни. Время от времени Тавифа пускалась в рассуждения о тайнах брачного ложа. Ее болтовня наполняла меня невыносимой тоской — кроме разве что разговоров о брачном ложе, отнюдь не скучных.

Даже тогда я понимала, что визиты Тавифы — всего лишь уловка, попытка матери отвлечь меня от учебы и прочих неподходящих девушкам занятий. Конечно, откуда матушке знать, что как-то раз Тавифа подкрасила соски хной и с гордостью продемонстрировала их мне.

Я бросила сердитый взгляд в сторону матери: теперь с помощью Тавифы она надеялась отвлечь меня от утренних прогулок. И хотя истинные мотивы, гнавшие меня в холмы, ей были неизвестны, она явно что-то подозревала. «Будь начеку», сказала я себе.

Тавифа осмотрелась по сторонам:

— Когда я заглядывала сюда в последний раз, твоя кровать была завалена свитками. Помню, ты читала один из них, пока я заплетала тебе косы.

— Неужели?

— Даже когда я запела, ты не оторвалась от своего занятия. Ты слишком серьезная! — Она добродушно рассмеялась, и я приняла ее замечание без комментариев, хотя было трудно удержаться и не сказать, что с годами моя серьезность только усугубилась.

Мы сидели на ковре в неловком молчании, угощаясь козьим сыром и миндалем, которые Лави приготовил нам на завтрак. Я посмотрела в сторону окна. Утро уже клонилось к полудню.

— Что ж, теперь мы обе помолвлены, — заявила она и принялась щебетать о своем женихе Эфраиме, которому шел двадцать второй год. Вскоре я знала о нем куда больше, чем хотелось бы: отец Тавифы обучал Эфраима премудростям службы дворцового писца, и теперь тому даже поручали работу с документами для одного из советников Ирода Антипы. Жених слыл небогатым, однако же «твердым в намерениях», что, по-моему, не очень-то говорило в его пользу, однако он в любом случае был бесконечно лучше супруга, которого выбрал для меня отец.

Я слушала вполуха и не задавала вопросов ни о дате свадьбы, ни о размере приданого.

— А теперь твоя очередь. Расскажи мне о своем суженом, — попросила Тавифа.

— Я бы предпочла промолчать. Он мне отвратителен.

— А вот мне Эфраим вовсе не отвратителен, хоть я и нахожу его уродливым. Вот если бы лицом и фигурой он походил на солдата, который провожает отца во дворец и обратно… — Она хихикнула.

Я тяжело вздохнула.

— По-моему, я тебе не очень-то по душе, — вдруг выпалила Тавифа.

От ее прямоты я подавилась кусочком миндаля и так закашлялась, что моей собеседнице пришлось наклониться ко мне и как следует стукнуть по спине.

— Прости, — извинилась она, — вечно я ляпну, не подумав. Отец говорит, что умом я слаба, а язык у меня и того хуже. — Она испуганно посмотрела на меня; в глазах уже стояли слезы.

Я обняла ее за плечи:

— Это мне следовало бы просить прощения. Я была груба с тобой. Сегодня утром я собиралась на прогулку по холмам, и твой визит… застал меня врасплох. — Я с трудом удержалась, чтобы не сказать «все испортил».

Она утерла щеки рукавом, кривя губы в недоверчивой улыбке.

— Я рада тебе, — добавила я, почти не покривив душой. Мне было стыдно, и захотелось приободрить Тавифу. — Спой мне. Обещаю, что не стану читать.

В комнате не осталось ни одного свитка, которым я могла бы соблазниться, но мне и правда хотелось услышать ее голосок.