Герцогиня в изгнании (СИ) - Дурман Диана - Страница 63

Очень большого труда стоило Вилейту сдержаться. Пусть магия здесь недоступна, да и оружие отобрали, впечатать свой кулак в это надменное лицо он точно мог. Вот только после этого его сразу бы упекли за решётку. А такого герцог допустить не мог — теперь на кону слишком многое.

Покидая кабинет дознавателя, Вилейт чётко понимал, что на суде его с любыми доказательствами выставят предателем, и… нет, не повесят тут же, ведь тогда такая “нужная” ветвь сторожевых псов империи прервётся. Скорее Альберт упрячет его за решётку на несколько лет, пока сам будет обзаводиться наследниками, а затем, когда создаст себе надёжную опору, подсунет ему какую-нибудь дочь обедневшего рода, опоит его зельями и со временем получит в своё пользование нового Шаттери. Да, Альберт точно сделает всё, чтобы сохранить жизнь своего кузена до поры до времени.

Кулаки Вилейта захрустели от представшей картины. Раньше он бы не поверил, что император, которого все чествуют за справедливость и процветание, кои он принёс после восхождения на престол, способен на подобное зверство, но сейчас… сейчас он видел картину целиком. Альберт точно не даст ему и шанса на спасение. Теперь Вилейт является основной угрозой для тщеславного правителя, а значит, он сделает всё, чтобы избавиться от него.

Нельзя было больше бездействовать. Герцог Шаттери и так слишком долго закрывал глаза, потому что банально не хотел остаться последним, кто способен занять трон без резни среди знати. Его кровь позволяла заткнуть рты всем недовольным. Потому выходило, что у Вилейта теперь был только один путь.

В этот момент герцог Шаттери порадовался, что его не заключили под стражу, а просто блокировав магию, запретили пользоваться порталами и покидать столицу. Прошлый он смирно бы ждал разрешения дела, даже не подумав пойти против брата, однако после рассказов Медеи, выуженных из памяти Этерии, Вилейт растерял всю лояльность, а так же доверие к своему кузену. И сейчас ему предстояло хорошенько обдумать свой побег — не стоило надеяться, что в данный момент за ним никто не следит.

Даже с арестом повременили не потому, что Альберт так доверял Вилейту, а просто, чтобы не сеять панику среди знати и простого люда. Всё же образ герцога Шаттери был безупречным — за ним среди народа давно закрепилось звание «святого рыцаря», потому мало кто вот так с ходу поверит в его причастность к тёмной магии. Скорее ошарашенные новостью люди косо посмотрят именно на императора, а это невыгодно Альберту. Потому он на такое не пойдёт. По крайней мере, пока не сможет распространить благую весть о скором наследнике престола, чтобы развеять подозрения о выгодном устранении конкурента на трон.

Только поэтому Вилейту дали три месяца, которыми он собирался воспользоваться с умом — ему хватит времени, чтобы собрать верных людей и без спешки дойти до Хильдема, где он поможет той, кого обязан считать злейшим врагом.

Думал ли Вилейт, что по приходу он обнаружит на месте поместья руины? Нет, ведь едва услышав об уже состоявшемся нападении на Медею герцог понял, что не чувствует себя вдовцом. А значит, его жена всё ещё жива и уж точно не сидит сложа руки. Так что ему тоже пора действовать.

Поместье Хильдем. Гостевые покои

˜٭❖٭˜

— Аккуратнее, Шейт, — предупредил Бьерн, придерживая уцелевшей рукой темноволосую голову, — если с этим человеком что-то случится, я уверен, госпожа недрогнувшей рукой тебя упокоит.

Человеческие глаза упыря вспыхнули алым из-за приступа ревности, и он пренебрежительно фыркнул:

— Ой, не нагнетай. Как будто это, — Шейт специально разжал руки, чтобы непонятно откуда взявшийся конкурент на сердце его госпожи упал на кровать с приличной высоты, — дороже ей нас — верных слуг, проверенных временем.

— Кто знает, — задумчиво ответил ревенант, с интересом разглядывая лицо с подозрительно быстро заживающим ожогом. Почему-то при взгляде на этого, даже во сне хмурого брюнета в старомодной одежде юга, Бьерн не мог отделаться от чувства, что они знакомы. Да и оговорочка госпожи никак не выходила из седой головы дворецкого. Немного поразмыслив, он всё же решил поделиться своими подозрениями с Шейтом. — Лично меня не покидает ощущение, что я знаю этого человека. При том узнал его именно в этой жизни.

Упырь хоть и был упрямцем и гордецом, эти качества пришли за ним из жизни до обращения, но к словам Бьерна он прислушался. Сдёрнув с незнакомца накидку, Шейт пристально рассмотрел и символы на его руках, и метку на груди. После чего уже сам укрепился в мысли, что давно не стриженый брюнет точно не просто мимо проходящий маг. К тому же от него веяло чем-то подозрительно знакомым…

Наклонившись ближе, Шейт закрыл глаза и втянул воздух, за что тут же получил затрещину от Бьерна, который возмущенно произнёс:

— Ты его что, осушить решил?

— Да больно надо, — прошипел упырь обиженно глядя на ревенанта, — я же совсем недавно наелся до отвала.

— Тогда зачем принюхивался? — недоверчиво уточнил Бьерн, собираясь всеми своими оставшимися силами выполнить приказ госпожи и сделать всё возможное, чтобы раненый мужчина дожил до её возвращения.

Закатив глаза, упырь сказал:

— Да я просто пытался распознать его запах. Ты ведь сказал, что он выглядит знакомо, вот и решил проверить. И да, ты прав. Кто бы это ни был, он точно бывал в поместье — его запах кажется мне смутно знакомым.

После этих слов бессознательному Кассиану досталось уже два подозрительных взгляда. Конечно же, приходить в себя и утолять неожиданное любопытство упыря и ревенанта он не спешил, так что потрепанной в бою нежити оставалось только потоптаться рядом, перебрасываясь пустыми догадками, да уйти, оставив странного гостя в покое. Бьерну и Шейту нужно было привести себя в порядок, а помочь человеку без госпожи они всё равно не могли. Поэтому решили хотя бы не шуметь у кровати больного.

Правда это всё равно не принесло покоя и тишины в спальню. За окнами стоял грохот, стук, периодически раздавался вой пилы, и всё это было сдобрено руганью на древне-цвергском. Тёмные мастера, узнав о произошедшем, спешно принялись за работу, оставив отсутствие утверждения проекта на свою совесть. А, как известно, тёмные дворфы такой непрактичной вещью как совесть не обладали — их металлические сердца бились только ради новых свершений, к которым они всегда подходили с особой ответственностью. Вот и сейчас цверги вкладывали душу в дом, достойный последней некромантки не щадя ни себя, ни редких обитателей поместья.

Потому неудивительно, что какофония резко развернувшейся стройки совсем скоро вывела Кассиана из небытия. Его грудная клетка поднялась выше, чем прежде, после чего последовал громкий выдох, веки дрогнули и с трудом разлепились, открывая мутные глаза. Зрачок в тёмной радужке постепенно сужался, позволяя появиться изумрудным прожилкам. Боль, совсем недавно терзающая тело, становилась слабее, но, несмотря на это, Кассиан некоторое время смирно лежал, пытаясь прийти в себя, и вспомнить, отчего он в таком паршивом состоянии.

Воспоминания начали приходить издалека. Сначала Кассиан вспомнил, как он стоял, так привычно тогда и непривычно сейчас, на четырёх конечностях и убеждал цвергов, что хозяйка поместья не обрадуется пыточным, ритуальному залу для жертвоприношений и очень изощрённым темницам, больше похожим на лабиринт с кучей ловушек несовместимых с жизнью. На последнем полурослики очень настаивали, утверждая, что так можно будет хорошо сэкономить на пайке для заключенных. Черноту юмора цвергов Кассиан оценил, и едва сдерживая раздражённый рык, покачал головой. Всё отменяем и точка!

После этого цверги ещё что-то пытались ему втолковать, но страж, желавший более приятных эмоций, посмотрел вслед Медее скрывающейся в доме и… вдруг ощутил, как его полоснуло дурным предчувствием. Леденяще и одновременно обжигающее чувство страха затопило каждый дюйм трёхаршинного монстра. Страж до этого момента даже не предполагал, что может ощутить нечто подобное — услышав вчера крик Медеи, он счёл свои ощущения настоящим ужасом, но сейчас было в разы хуже.