Ласковый Май (СИ) - Кроноцкая Нани - Страница 11

Столь откровенный вопрос застал меня врасплох.

— Грудь? — я нервно хмыкнула, почему-то прижавшись к нему.

— М… — скользнув хмельным взглядом по мне, ведун ухмыльнулся совсем по-мальчишески. — У всех женщин есть грудь. Представляешь, как я бы страдал?

— Я сдаюсь, голодна и замерзла, — я подняла лицо на него, и неожиданно наши с ним губы оказались так близко, что мои озябшие щёки опалило дыхание Мея.

— Меня завораживает сочетание красоты и ума, — произнёс он буквально мне в губы. Редкое, уникальное, будоражащее. Ты.

На белом, пушистом ковре стояла прекрасная я, тускло подсвеченная рваным пятном тёплого света магической люстры. В одних шелковых, тонких чулках. Прямая, раскрепощённая, дерзкая. С распущенными по спине волосами, руками на бёдрах, с восторженно-выпирающей грудью.

Я ощущала себя настоящей богиней любви. Женщина, на которую смотрят вот так: предвкушающе-восхищенно, с какой-то мальчишеской радостью, — не может быть обыкновенной смертной. Мей не просто смотрел. Он вполне ощутимо ласкал, будоражил, томил. Он будил во мне нечто животное, древнее, тёмное, неукротимое.

Сияющий взгляд ведуна плавно стекал по обнажённой коже. Чуть цепляясь за грудь, скользил вниз, по поджатому животу. Останавливался на темнеющем треугольнике, тут же вспыхивал яркими сине-зелёными искрами праздничных фейерверков. Гладил косточки бёдер, колени, обхватывал щиколотки, нежно касался стопы и снова кидался к губам, чтобы снова и снова проделать свой путь.

Мей никуда не спешил. Радушный хозяин этого тёплого, светлого дома стоял босиком у ярко горящего камина и легко держал в пальцах хрустальный бокал. Ровно такой же, наполненный доверху красным игристым, я легко трогала горящими губами, не сводя глаз с ведуна.

Он снова одет почти полностью. Чёрные брюки и шелковая рубашка подчёркивают восковую белизну мужской кожи в зияющем остро разрезе рубашки. Он очень похож на “свой” месяц: май, — последнюю страницу календарной весны. Взрослый, зрелый, разумный мужчина, при этом отчаянно, совершенно весенний: любвеобильный, цветочный, хмельной, ароматный и солнечно-тёплый. Могу ли я ждать от него сильных чувств, глубоких и сложных? Даже думать об этом смешно. Всё равно, что страстно мечтать приручить майский дождь или высокое небо и вешние грозы.

Никогда он не станет моим.

Нервно трепещущие ноздри широкого, с лёгкой горбинкой носа, острые скулы, по-девичьи пухлые губы. До тех пор, пока он позволяет мне это, я не устану им любоваться. Хочу сохранить себе каждую чёрточку, каждую клеточку Мея. Украсть его, такого открытого, откровенного, уязвимого. Спрятать в самых потаённых уголках моей памяти и никому, никогда больше не возвращать.

Даже ему самому.

— Ты хотел мне кое-что показать? — снова тронув губами шампанское, я медленно повела плечами, отчего волна тёмных волос снова плавно скользнула на грудь.

Мей дрогнул и медленным, хищным движением потянулся ко мне. Словно коварный змей на мелодию дудочки. Невероятно-опасный и притягательный одновременно. Разноликий, нечаянный, непредвиденный.

— Свой артефакт, — мужской голос звучал восхитительно— низко.

— Неожиданно, — я рвано вздохнула, хлебнув снова шампанское. — А почему же не сразу?

— Я специально готовлю тебя к демонстрации… — Мей ответил мне невозмутимо. — Поверь, эта... преамбула совершенно необходима.

Ему очень нравились мои волосы. Каждый вечер он забирал из моих рук тяжёлую щетинистую щётку и неустанно расчёсывал мою непокорную гриву. По утрам заплетал её в косы. Погружал в неё пальцы, массировал кожу, медленно перебирал тёмные пряди, забавлялся упругими кольцами, словно котёнок.

И теперь он смотрел неотрывно на гладкую тёмную прядь, игривым кольцом охватившую грудь, и пылал, словно ритуальный костёр. Неистовый жар его пламени я ощущала всей кожей.

— И зачем же так... сложно? — улыбнувшись ему самым кончиком губ, я протянула уже опустевший бокал.

— Наоборот, очень просто, — Мей легко подхватил мой бокал вместе с ладонью и вдруг твёрдо встал со мной рядом.

Как будто из воздуха вышел. От полнейшей неожиданности я задохнулась, смотря на него ошарашенно, и губы мои, приоткрылись. Хмельной взгляд ведуна их поймал, зрачки его тут же стремительно разлились, оставляя лишь тонкую серую ниточку радужки.

— Мой артефакт заставляет людей обожать Императора. Боготворить и горячо любить их Величество, — хрипло выдохнул Мей, снова качнувшись ко мне.

— Очень... полезная вещь для короны, — мои дрожащие от нетерпения пальцы коснулись застёжки рубашки и решительно побеждали её.

Он всё ещё колебался. Даже коснувшись ладонями моей кожи, даже лишившись рубашки. Их снова со мной было двое. Мальчишка-ведун рьяно рвался ко мне, я физически чувствовала его страсть, его голод. Осторожный наследник стоял на пороге чего-то немыслимо-важного, трудного. Он решался. Я всей своей женской душой ощущала: с нами сейчас в этой комнате может случиться нечто такое, что изменит всю дальнейшую его жизнь.

Я замерла в его крепких руках, пылающей грудью едва ли касаясь горячего тела, и покорно ждала их обоих. Неожиданно раздался звон разбивающегося стекла. Кажется, Мей просто кинул бокалы за спину. Сухими ладонями он обхватил моё ярко пылающее лицо и прошептал, жадно вглядываясь в него:

— А я хочу, чтобы ты обожала, любила и боготворила меня… — он выдохнул мне это в зовущие губы, буквально касаясь их чувственным ртом. — Понимаешь? Только меня. И никого больше.

Я должна была что-то ответить ему, но не успела. Мей рвано выдохнул, зажмурился, словно шагая в бездонную, непреодолимую пропасть, и легко поймал тёплым ртом мои губы.

— Это…? — я беспомощно оглянулась на молча стоя́щего за спиной ведуна. 

Очень близко стоя́щего. Настолько, что по шелковым складкам мои волосы тихо зашелестели, касаясь его гладкой кожи, а шею согрело мужское дыхание. Нас разделял лишь тонкий слой раскалённого воздуха. И шелковая мужская рубашка.  

На мне.

И мягкие мужские брюки, прихваченные шнурком — на наследнике Кимберли. 

— Это… — он тихо фыркнул и горько добавил: — Мой полный провал, крах надежд, неудачный итог, гибель тщетных надежд, потеря иллюзий, коллапс ожиданий. На что больше похоже?

— Это очень красиво…

Покачав головой и совершенно искренне восхищаясь увиденным, я ответила.

Кто бы мог только подумать, что у “праздного прожигателя денег семейства Кимберли” обнаружится такая роскошная мастерская!  

Просторная, теплая, с огромными стрельчатыми окнами, со стационарным защитным контуром. С ритуальным кругом на мозаичном паркете, исчерченном целой россыпью древних сигилов. Прекрасная справочная библиотека, расположившаяся вдоль стен. Широкий и длинный верстак, широкие и длинные столы, уставленные лабораторными стойками.

И посреди всего этого великолепия, в центре огромной пентаграммы на полу стоял тёмно-зелёный горшок. Пузатый и низкий, он был искусно расписан белыми завитками весьма затейливой вязи магического орнамента. Действительно, очень красивый. Но я говорила сейчас не о нём. 

В горшке росло дерево. Оно было ростом чуть выше меня и удивительно, прямо-таки завораживающе красиво.

 Его крепкий, чёрный ствол изгибался настолько изящно и плавно, что казалось: это древесная дева раскинула руки ветвей и замерла в сложном па одного ритуального танца. 

Его усыпавшие светло-зелёные пятипалые листья словно были вырезаны рукой настоящего мастера. Паутинка тонких чёрных ветвей сплошь усыпана крупными раскрывшимися цветами и комочками бутонов. 

Алебастрово-белые лепестки блестели нежностью влажного бархата и были искусно украшены ажурными венчиками золотистых тычинок и пестика. Крупные ягоды с длинными, тёмными, резными бородками пламенели красными бликами на фоне цветов и листвы.  

— И бестолково! — Мей громко вздохнул, устраивая горячие ладони на моих голых бёдрах.