Последняя из рода Энтаров - Арниева Юлия - Страница 2

Густой дым от очага и трубок посетителей стелился под низким потолком, почерневшим от копоти, смешиваясь с запахами эля, жареного мяса и свежеиспеченного хлеба. В воздухе витал гул разговоров, звон посуды и взрывы хриплого смеха. А менестрель в углу, молодой парень с копной белых волос и бледным лицом, наигрывал веселую песенку на потертой лютне. Его пальцы ловко перебирали струны, и подвыпившие посетители нестройным хором подпевали, размахивая кружками в такт музыке: – А девица молодая в лес пошла гулять одна…

– Здесь все как обычно. Веселятся, пока другие кровью истекают… – проворчал Базил, его лицо потемнело от гнева, а в серых глазах сверкнули опасные искры, но его голос тотчас изменился, стоило ему обратиться ко мне. – Давай-ка, пчелка, наверх. Тебе нужен отдых.

Возражать не стала, мечтая поскорей остаться одной и хорошенько поразмыслить над всем произошедшим. Я благодарно кивнула и медленно двинулась к деревянной лестнице.

Мне, как единственной девушке в отряде, выделили отдельную комнату – маленькую каморку под самой крышей, где слышался каждый порыв ветра и шорох пробегающих по стропилам мышей. Через единственное окно, затянутое промасленной бумагой, пожелтевшей от времени, едва пробивался свет полной луны, рисуя причудливые тени на дощатом полу. Кровать была жесткой, но чистой, застеленной свежей соломой и грубым льняным бельем, а в углу стоял деревянный сундук для вещей, потемневший от времени и покрытый искусной резьбой. На стене висело небольшое зеркало в медной раме, отражающее пламя свечи, к нему я первым и направилась…

Из тусклой поверхности на меня смотрело чужое и одновременно знакомое лицо: высокая, крепко сложенная девушка с огненно-рыжими волосами, струящимися по плечам подобно расплавленной меди, и глазами чернее безлунной ночи, обрамленными длинными густыми ресницами. Тонкие черты лица с высокими скулами, прямым носом и полными губами придавали ей благородный вид. А небольшой шрам, пересекавший левую бровь, только добавлял воинственности этому образу, не портя природной красоты. Миловидное лицо хранило следы усталости, но даже сейчас в нем проглядывала какая-то особая грация, несвойственная обычным наемницам.

Но в памяти тут же всплыл другой образ – хрупкая брюнетка с большими карими глазами. Ее тонкая фигурка казалась такой уязвимой в строгих деловых костюмах. Мягкие темные волосы, обычно собранные в аккуратный пучок, изящная шея, украшенная тонкой цепочкой с маленьким кулоном. Миниатюрные руки с безупречным маникюром, которые никогда не держали ничего тяжелее чашки кофе или стопки документов…

– Кажется, я схожу с ума, – едва слышно пробормотала, с жадностью вглядываясь в отражение и тщетно пытаясь найти хоть что-то общее между этими двумя столь разными девушками. Спустя несколько долгих минут я, морщась от боли, обессиленно опустилась на потертый сундук. Прислонившись спиной к тонкой дощатой стене, прикрыла глаза и какое-то время просто слушала заунывное завывание ветра под прохудившейся крышей, пока тихий, но настойчивый голос Базила не позвал меня к ужину.

Через полчаса, насытившись горячей похлебкой с мягким хлебом и отказавшись от предложенной кружки крепкого эля. Отдав предпочтение душистому травяному отвару, чем немало удивила добродушную Марту. Я вернулась в свою каморку, для надежности подперла скрипучую дверь тяжелым сундуком и опустилась на жесткую кровать. Сквозь накатывающую дремоту и шорох ночного ветра в стропилах, уловила приглушенный разговор за тонкой стеной – Брондар негромко беседовал с Корхом:

– Что-то не так с нашей Мел. Смотрит по-другому, будто чужими глазами, и молчит, словно воды в рот набрала.

– Бой был тяжелый, – глухо отозвался Корх. – Всем досталось. Отоспится – оклемается. Не впервой.

«Если бы все было так просто», – подумала я, проваливаясь в беспокойный сон, полный обрывков воспоминаний из двух совершенно разных жизней…

Утром Харди сменил повязки и строго-настрого запретил мне вставать. Седая борода, заплетенная в две косички, слегка подрагивала, когда он ворчал о том, что торговец, рассчитавшись с отрядом за службу, ушел со своим караваном вглубь города, оставив раненных на попечение лекаря, не заплатив тому и мадра.

– Неделю минимум вам всем отлеживаться, – бурчал Харди, осторожно смазывая мои раны какой-то пахучей мазью. От её резкого травяного духа, напоминающего смесь полыни и болотных трав, слезились глаза. А зеленоватая субстанция чуть светилась в полумраке комнаты, оставляя на коже прохладное покалывание. – Вот только попробуй ослушаться, привяжу тебя к кровати. И не посмотрю, что ты дочь Базила.

– Вот еще, из-за какой-то царапины, – хмыкнула, стараясь подражать манере наемницы. Я сделала большой глоток уже остывшего отвара, за глиняной кружкой, покрытой мелкими трещинками, пытаясь скрыть искривленные от боли губы.

– Мазь тота хороша, Базил отвалил за нее немало золотых монет торговцу с востока, но даже она не всесильна, – предупредил Харди, завершая процедуру перевязки.

– Как там… наши? – чуть запнувшись, спросила, не скрывая облегчения и поспешно пряча оголенный живот под шерстяным одеялом. Этот жест не укрылся от внимательного взгляда лекаря, и его брови едва заметно сдвинулись в удивлении.

– Никто к эланам за эту ночь не ушел, и то хорошо, – ответил Харди, убирая в потертую кожаную сумку свой лекарский инвентарь. – Те, кто ходить могут, элем балуются да девок портят. Гор – дурная голова, на одной ноге прискакал, монеты прохиндею трактирщику горстями сыплет, вино заморское потребовал подать.

– На неделю хоть вырученных за работу монет хватит? – спросила, внимательно наблюдая за выверенными движениями лекаря.

– Если Базил не вмешается, за три дня растратят, – усмехнулся Харди, и в его глазах промелькнуло понимание – такова уж доля наемника. Впрочем, он тоже все свое жалование оставлял в трактирах и прочих питейных заведениях.

Вся жизнь наемников состояла из опасной работы – сопровождения торговых караванов и шумного празднования ее завершения, до тех пор, пока монеты не закончатся. А после снова наем и тяжелая дорога… И сейчас я не была уверена, что мне хотелось бы так «весело» жить. Что-то внутри меня, противилось такому бесшабашному существованию…

На пятый день моего затворничества и соблюдения предписаний лекаря я поняла, что больше не могу находиться в четырех стенах. Тело, привыкшее к постоянному движению, ныло от безделья, а голова распухла от противоречивых воспоминаний. Дождавшись, пока Харди и Базил отправятся пополнять запасы лекарских настоек, я оделась и выскользнула из таверны.

Древний город Карстон раскинулся по обе стороны реки Серебрянки, чьи воды, отражая солнечные лучи, казались расплавленным металлом. Два берега соединял массивный горбатый мост, сложенный из серого гранита, отполированного за века тысячами ног до глянцевого блеска. Его каменные перила украшала искусная резьба – драконы и морские девы, чьи очертания от времени стали едва различимы.

Улицы, вымощенные серым известняком, извивались между домами, неспешно поднимаясь от оживленного порта к просторной центральной площади. Вдоль них теснились двух- и трехэтажные дома с остроконечными крышами, крытыми красной черепицей.

Первые этажи домов занимали многочисленные лавки и магазинчики. Пекарня наполняла улицу одурманивающим ароматом свежеиспеченного хлеба и сладкой. По соседству расположилась бакалейная лавка, где с потолочных балок свисали связки пряных трав и сушеных грибов, а на полках теснились глиняные горшочки с заморскими специями и диковинными сладостями.

В лавке травника чьи окна были затенены раскидистым плющом, на полках стояли бесчисленные склянки и банки с целебными настойками. Воздух здесь был напоен ароматами сушеных трав, а в дальнем углу мерцал большой бутыль с остатками гоблинской горилки.

Неспешно прогуливаясь вдоль торговых рядов, я заглядывала в каждую лавку, с удивлением обнаруживая причудливое смешение знакомых и совершенно диковинных вещей. В лавке тканей шелка переливались всеми оттенками радуги, напоминая мне о модных бутиках другого мира, но рядом с ними лежали совершенно незнакомые материалы – воздушная паутинка с серебристым отливом и ткань, меняющая цвет от прикосновения.