Временная жена (ЛП) - Маура Катарина - Страница 3

Каждый из нас, детей Виндзоров, отвечает за свою часть семейной империи. Финансы, медиа, отели, автомобили и технологии, недвижимость, международные инвестиции — все это сферы, в которые мы вошли за последние пятьдесят лет под руководством бабушки. Но финансы — это то, с чего все началось. Windsor Finance. Windsor Bank.

Мой отец возглавлял эту компанию до меня. Он больше не здесь, чтобы увидеть, в каком направлении я веду его дело, но мне по-прежнему важно, чтобы он гордился мной. Реализовать его видение, которое он сам так и не успел осуществить.

Валентина быстро вводит свой отпечаток, входя в мой ноутбук, и в этот момент я вдруг осознаю, насколько я доверяю ей. Только она знает о моих планах по расширению. Я могу ее не любить, но, черт возьми, без нее Windsor Finance не было бы тем, чем оно является сегодня.

Когда все изменилось? Я ненавидел ее, когда бабушка навязала мне ее в помощницы. Но, будучи нанятой напрямую бабушкой, она оказалась неприкасаемой. Я пробовал избавиться от нее всеми возможными способами. И не смог. В какой момент я перестал пытаться?

— Ты будешь моей парой на свадьбе Ареса, — бросаю я, позволяя глазам скользнуть по ее фигуре.

Она молча кивает, натягивая на лицо вежливую улыбку.

— Как всегда. Держать подальше всех этих пустоголовых светских львиц и подводить тебя к тем, с кем важно пообщаться? — уточняет она.

— Именно. Я дам тебе список гостей, и ты должна знать о каждом из них все. Включая имена их детей, домашних животных и любовниц.

— Разумеется, — сухо отвечает она.

Я вновь откидываюсь назад, наблюдая за ней.

Когда она перестала быть женщиной, которую я ненавидел больше всех, и стала той, кому я доверяю больше, чем кому-либо еще?

Глава 3

Валентина

— Дура, — бормочет моя мать, не отрывая глаз от экрана телевизора.

На экране разворачивается сцена из теленовеллы, и ее лицо искажается от боли, когда женщина отмахивается от губной помады на рубашке мужа.

— Жалкая дура.

В голосе матери столько горечи, что я почти чувствую ее привкус на языке. Она окутывает меня, просачивается под кожу, и мое настроение тут же летит к чертям.

Я напрягаюсь, заранее готовясь к словам, которые, конечно же, последуют.

— Мужчинам нельзя доверять, — говорит она, скорее самой себе, чем мне. — В конце концов, они все одинаковые. Каждый из них предаст тебя, растопчет твое сердце и оставит собирать осколки той жизни, которую ты думала, что разделишь с ним.

Я смотрю на нее, восхищаясь ее стойкостью, даже когда внутри нарастает отчаяние. Я — последний человек, который стал бы отрицать, через что ей пришлось пройти. Но она не понимает, как сильно она ранит — себя и всех вокруг.

— Так я для тебя тоже просто осколок, да, мам? Напоминание о прошлом?

Слова срываются с губ, прежде чем я успеваю их проглотить. Мамины глаза вспыхивают, когда она резко поворачивается ко мне.

— Ты знаешь, что я не это имела в виду, — огрызается она. — Если бы я так думала, я бы не работала на трех работах, лишь бы тебя вырастить. И если бы не этот адский труд, я бы не была в таком состоянии.

Ее взгляд падает на ее неподвижные ноги, и боль в ее глазах разрывает меня на части. Я тут же жалею о своих словах. Если бы не я, она бы не работала в той чертовой фабрике, которая сделала ее инвалидном. Ее ноги больше никогда не будут прежними. Она не может стоять дольше часа, не испытывая невыносимой боли. Она может не говорить это вслух, но я знаю, что она винит меня. Если бы я не настояла на учебе, ей бы не пришлось идти на ту работу.

Вина сжимает мне грудь, но внутри расцветает и что-то еще — та же самая горечь, что только что звучала в ее голосе. Она многим пожертвовала ради меня. Но я сделала все возможное, чтобы это искупить.

— Пока твой отец растил своего другого ребенка в роскоши, он бросил нас подыхать с голоду, — бросает она, сжимая кулаки. — Он даже не обернулся. Ни когда я не могла купить тебе зимнее пальто, ни когда у нас не было денег на твою учебу.

Я тяжело вздыхаю и натягиваю улыбку, даже когда сердце сжимается от боли. Все та же старая песня. Ее ненависть к отцу глубока, и я не виню ее за это. Но, черт возьми, ей пора отпустить прошлое. Прошел 21 год.

И этот яд, за который она цепляется, отравляет ее сильнее, чем сам отец когда-либо мог.

— Но теперь, мама, тебе больше не нужно работать, — говорю я тихо. — Я зарабатываю достаточно, чтобы обеспечить нас обеих и бабушку до конца наших дней.

Лука платит мне абсурдно высокую зарплату. Помимо этого, он дал мне квартиру недалеко от офиса и машину с водителем. Он может быть воплощением дьявола, но, по крайней мере, он компенсирует это.

Мама кивает и впервые за долгое время улыбается искренне.

— Я горжусь тобой, — говорит она мягко. — Я всегда знала, что ты далеко пойдешь. Ты же унаследовала мой ум. У тебя были возможности, о которых я в твоем возрасте и мечтать не могла.

Я отвожу взгляд, пытаясь подавить неприятный укол внутри.

Хотя бы раз я бы хотела, чтобы она просто признала мой успех. Без «если бы». Без «я». Я люблю свою мать. Но она не была рядом, когда я росла. Она почему-то считает, что это она меня воспитала. Но на самом деле это сделала бабушка.

Будет ли когда-нибудь день, когда она посмотрит на меня и увидит не себя, не свою прошлую боль, а меня настоящую? Иногда кажется, что я для нее — просто отражение ее собственной истории, еще одно доказательство того, что мир несправедлив.

Каждую неделю я пытаюсь проводить с ней время, пытаюсь наполнить эти часы чем-то хорошим, но каждый раз все сводится к одному и тому же — к прошлому, от которого она не может освободиться. Я устала от попыток, устала от той тяжести, которая накрывает меня каждый раз, когда я прихожу к ней.

Я просто хочу любить ее. Просто хочу, чтобы и она, хоть немного, показала, что любит меня. Но каждый раз я ухожу опустошенной.

Каждый раз мне напоминают, что доверять нельзя никому, что счастье — это мираж, что любой, кто кажется надежным, в итоге предаст.

Когда я была моложе, я думала, что она ошибается. Я была уверена, что у меня будет другая судьба. Я верила, что найду свою великую любовь, что смогу создать собственное счастье. Я думала, что когда-нибудь найду место, где буду по-настоящему нужна.

И, пусть ненадолго, мне казалось, что я это нашла. Но в конце концов мама оказалась права. Мужчины не заслуживают доверия. Обещания — это просто красивые слова, в которые мы вкладываем слишком много смысла. Честь существует только до тех пор, пока это удобно.

Мама морщится, когда героиня ее теленовеллы наконец вынуждена признать, что ее муж изменяет. Я опускаю взгляд на телефон, чувствуя, как все внутри сжимается. Я больше не могу слушать ее.

— Мам, — я сглатываю, стараясь скрыть вину, и тихо говорю: — Мне нужно идти. На работе кое-что срочное.

Она тут же кивает.

— Иди, — произносит она твердо. — Работа важна. Единственное, на что ты можешь рассчитывать, — это твое образование и твои деньги, Валентина.

Я смотрю на нее какое-то время. Разве этот список не должен включать и ее? Разве я не должна иметь возможность положиться на свою собственную мать? На мгновение мне становится стыдно за ложь, но чувство вины быстро ослабевает.

Я подхожу ближе и касаюсь губами ее щеки, а затем направляюсь к входной двери дома, который она делит с бабушкой — дома, в котором я выросла.

Это место должно наполнять меня теплом и радостью. Но, если быть честной, оно никогда не вызывало у меня этих чувств.

— Вэл? Ты уже уходишь?

Я замираю, услышав голос бабушки.

Она стоит в коридоре, прислонившись к стене, с кружкой agua de sandía в одной руке и пластиковой сумкой в другой.

— Я… да. На работе срочное дело.

Бабушка улыбается, в ее взгляде читается что-то мягкое, понимающее.

— Ты никогда не умела мне лгать, Вэл, — с улыбкой говорит она.

Она поднимает пакет. Я сразу догадываюсь, что там — контейнеры из-под масла или йогурта, которые она так любит собирать. Я никогда не знаю, что в них, и угадывать стало для меня своеобразной игрой.