Хозяин теней. 3 (СИ) - Демина Карина - Страница 32

Значит, что?

— Ты вообще кто такой, а? — интересуюсь, ступая на полупрозрачный лёд. Тот похрустывает, но как ни странно, он кажется более плотным, чем минуту назад. А этот урод проложил себе огненную дорожку и шествует с важным видом.

— Гость… гость в дом — счастье в дом, — возражает со смешком.

— Так это если званый…

Ещё шаг.

И лечь.

На влажную ломкую поверхность, скрываясь в этом чёрном тумане, клубы которого и не думают рассеиваться. Они будто даже гуще стали.

И… вода наползает на руки. Прикосновение неприятно, но я терплю, а ещё пытаюсь мысленно приказать ей меня спрятать.

Нет меня.

Просто вот нет.

И огненный человек застывает. Получилось? Он крутит головой влево и вправо…

— Выходи, — предлагает, закручивая в пальцах огненную ниточку. — Поиграем.

Спасибо. Уже наигрался.

— Кстати… я впечатлён. Вот так… без подготовки… мне говорили, что молодой Громов талантлив, но я думал, врут. Точнее преувеличивают. Знаешь, это быдло вечно стремится угодить. И для того готово прямо наизнанку вывернуться. Выдумать то, чего нет.

Он сделал ещё шаг.

Далеко…

Или…

— А ты сумел ударить. Ничего. Я сам виноват. Недооценил… думал, мальчишку потом отловим. Кстати, а ты не хочешь стать главой рода? Это очень даже неплохой вариант. Пойдёшь на службу. Принесёшь клятву. Мы умеем ценить по-настоящему талантливых людей.

Ага.

Силой бить смысла нет. Одну атаку он отразил, вторую и не заметит. Он по-настоящему силён, а я… не дотягиваю. Не силой… чем тогда?

Я осторожно повернулся на бок и потянул клинок.

М-да. Вариант сомнительный весьма. Не предназначен он для швыряний. Кривой. Корявый. Откровенно тупой. Древние могучие артефакты затачивать, как понимаю, не принято. Но…

— Можно ведь и по-плохому… эй, Весна, приведи девчонку. Честно говоря, мне плевать, кого приносить в жертву, хотя, конечно, папенька на неё рассчитывал. Кровь укрепить. Только по мне такие расчёты — дерьмо.

Болтает много.

Огненная дорожка дёрнулась влево.

А мне надо правее. Тут не то расстояние, чтобы в кошки-мышки долго играть.

— Хотя нет… погоди… другая идея. Ты как? Любишь, когда тепло или когда холодно? Я вот люблю, чтоб жарко было… чтоб прямо…

И от него начинают расползаться тонкие ручейки огня, прямо сквозь клубы дыма.

Твою ж…

— Сейчас мы всё тут подогреем… жарко станет, как в бане! Лучше чем в бане!

— Господин, это опасно!

— Заткнись. Трусы… знаешь, в чём разница между действительно благородным человеком и этим вот? Они вечно трясутся. За шкуру, за жалкое свое имущество…

Ручейки расширялись, а камень от их прикосновения начинал накаляться. И зашипела, испаряясь, вода. Чёрный дым стал гуще, а у меня появилось ощущение, что вот те искорки, внутри него, они не к добру.

Придурок.

— Но мы-то с тобой знаем, что…

— Пиздеть надо меньше, — буркнул я, отправляя клинок в полёт.

Он был кривым, этот нож.

Уродливым до крайности.

Оплавленным, искорёженным. И живым. Он услышал меня. А я его. И клянусь, я чётко, явно ощутил момент, когда остриё пробило огненный щит, а следом и ткань, и кожу. Бросок получился не очень удачным — нож вошёл в живот.

А человек даже не сразу понял.

Он просто запнулся.

Качнулся.

И руки его непроизвольно сомкнулись на рукояти. Он явно хотел что-то сказать. И тут же полыхнуло зелёное пламя целительского амулета. А потом синее… и погасло.

Вообще всё погасло, включая его огонь.

Он ещё стоял. Секунду или две. Может даже и больше. Восприятие времени в такие моменты искажается. В целом восприятие.

Я видел, как он падает.

Красиво. Как в кино или бреду. И хрипит, ещё живой. И рот его раскрывается, а на губах вскипает пена. И снова яркая такая. Нарядная даже. Тело дёргается.

— Господин… — голос-вой доносится издалека. Размазанный. И значит, всё-таки восприятие другое. Но я становлюсь на четвереньки и спешно, уже не думая о том, что могу провалиться, ползу к телу. Мне нужен клинок. У меня нет другого оружия.

А дым пока держится.

Под руками снова похрустывает лёд, и на поверхность выкатываются капельки, только они уже не сохраняют форму, а расползаются чёрными кляксами. А те спешат дотянуться до ближайших других клякс, прирастая.

Терминатор, чтоб…

Я вижу глаза этого ублюдка. Надо же. Живой пока. Это пока. Он шевелит губами, пытаясь что-то сказать, а я не слышу. В голове звенит. Так… мерзковато. Будто струна натянутая вибрирует. Прямо по мозгам и вибрирует.

Дерьмо.

Я подползаю ближе.

И ещё. И настолько, что дотягиваюсь и до человека, и до клинка. Выдирать или… а если оживёт? Я мало знаю о способностях дарников. Не дошли мы пока в учёбе до этаких глубин. Так что…

Я скидываю его ослабевшие руки. Рукоять тёплая. И нож откликается на прикосновение. Недоволен? А я, можно подумать, счастлив до усрачки. И рывком выдираю клинок из раны, чтобы, перехватив поудобней — всё-таки руки мои слабоваты пока — полоснуть лежащего по горлу. И зачем-то, должно быть ошалев от звона в голове, говорю:

— Тебе, Мора…

Глава 17

Меж тем ни одна из существующих классификаций не уделяет должного внимания так называемому «особому» списку, в лучшем случае ограничиваясь лишь упоминанием о нём. В древних свитках можно встретить и некоторое описание «чудес кромешных» и свойств оных, однако следует понимать, что они весьма далеки от правды, хотя и позволяют оценить великую силу вещей, сотворённых нечеловеческим разумом. Гребень, способный рассечь землю до «алого нутра» или же шкатулка, вместившая в себя «море с кораблями и островами», влас злотой, превращающий в золото всё, чего коснётся. Эти и многие иные предметы ныне известны благодаря сказкам, но уверяю вас, подобные вещи не только существуют, но и…

Из лекции профессора К., прочитанной студентам курса прикладной артефакторики

Тупой ещё мгновенье назад клинок проваливается в плоть почти до самой кости. И в лицо брызжет тёплым. Лилейная вонь становится почти невыносима, я пытаюсь дышать ртом. И чувствую, как проседает подо мною камень.

Так… один готов…

Не камень проседает.

Тело.

Оно будто входит в этот камень, выплавляя его, а из трещин выливается вода. Больше и больше воды. Но сейчас капли распадаются, выпуская тени. И первые же летят к покойнику. Я вижу их ясно, мелких, юрких и хищных. Они шипят и скрипят, они облепляют мертвеца. И надо бы убираться, но сил нет.

— Господин, — этот крик заставляет очнуться и повернуться на голос. По-прежнему дымно, пусть рыжий огонь, сотворённый уродом, погас. А зелёное свечение — не то, что для глаз полезно. Но я вот вижу. Человек застыл на кромке. Он тянет шею, как-то бестолково взмахивает руками. В тесном пространстве комнатушки выстрел подобен грому. И человек пятится, его самого пугает этот звук.

Правильно.

Боятся — это хорошо. Разумно.

Я встаю на четвереньки. Выход один, а значит, надо пробиваться к нему. И хорошо бы узнать, что происходит там, наверху.

— Господин…

Он всё-таки решается сделать шаг.

Замирает.

И выпускает тень. Надо же. Охотник. Сука он, а не охотник, если вот так вот… тень его довольно крупна. До Тимохиной Бучи, конечно, не дотягивает, но моей больше раза в два. Тем паче, своей я всё ещё не чувствую.

Эта узка.

Длинна.

И опирается на шесть лап. Впрочем, она тоже не спешит идти вперёд, топчется на краю, издавая низкий вибрирующий стрёкот. Этот звук заставляет остальные тени бросить покойника и повернуться.

— Господин… чтоб тебя… — человек ступает на лёд.

Или всё-таки камень?

Главное, что ступает. А я… так, обойти и наверх рвануть? Наверху наверняка будет ещё охрана. И без тени с одним клинком я точно не справлюсь. Хоть бы оружие какое-никакое.