Психолог для дракона (СИ) - Винсент Юлианна - Страница 4

От этой мысли, кожу на пальцах, которые всё ещё обнимали колонну, стало немного покалывать и огоньки выбрались из-под ладони, перебежали на пол и стали медленно двигаться вперед по коридору.

Меня два раза уговаривать не пришлось. Я пошла за ними. И они привели меня в пустую (логично! в такое время все нормальные люди спят, а ненормальные драконы — нет) приемную ректора.

Радуясь тому, что академия мне помогла, но ещё не подозревая, во что выльется эта помощь, я уселась на мягкий диван в приемной, ожидать Его Рычащее Ректорство и сама не заметила, как уснула.

Настя— Франческа.

В поисках вечного бесконечного и истины.

Уснула я быстро, едва моя пятая точка погрузилась в самый мягкий во всех мирах диван. И снился мне не рокот космодрома, нет, и даже не трава у дома. А ледяная синева суровых глаз, цвета морской волны и угрюмая складочка между иссиня-черных бровей.

Эти глаза смотрели прямо в мою душу и как будто говорили: «Я раскрою все твои тайны, как бы ты не прятала их!» — это одновременно пугало и завораживало. Я бы, и сама не прочь была разгадать тайну этой ледяной синевы, потому что мы то с вами знаем, что никто просто так, на ровном месте, не становится безосновательно рычащим на окружающих. За этим всегда кроется что-то очень тяжелое, глубокое, что нельзя никому показать, потому что ЭТО – станет слабостью и пробьет брешь в неуязвимой скале.

Моего внутреннего Фрейда несло бы и дальше, если бы не громкий хлопок рядом со мной, который заставил меня подскочить на месте.

— О, профессор Юнггер! – нарочито безэмоционально, проговорил, вошедший в приемную, ректор (что-то мне подсказывает, второй раз вошедший, иначе не было бы такого громкого хлопка дверью). – Вы уже здесь?

— Да, я здесь! – пытаясь вернуться в сознание, пробормотала я. – Я тут уже два часа сплю сидя, чтобы не проспать!

“Настя, что ты несешь?!”- мысленно поругала я себя.

Ректор на миг остановился напротив меня, проходя к двери своего кабинета, оглядел меня с ног до головы, сделал свои, скорее всего неправильные, выводы, хмыкнул и заходя в кабинет, крикнул:

— Похвально! Но поздно! Проходите!

Мне ничего не оставалось, как понурив голову, пойти следом. Перед смертью — не надышишься, как говорится. И, честное слово, лучше бы это была смерть, чем то, что оказалось в итоге.

— Ну, давайте, будем разбираться, — Рычун уселся за свой массивный стол, сделанный из дерева, хотя я была уверена, что у него тут все каменное должно быть, как и его сердце, и продолжил: — Я смотрю, вы, профессор Юнггер, предусмотрительно, частично потеряли память, согласно отчету профессора Хейнрота.

Едва я успела приземлить себя в кресло напротив, Его Рычащее Величество воткнул в меня два ледяных острия своих глаз, ожидая ответа. Скорее, ожидая оправдания.

«Что, мол, я не специально. Что так получилось. Прастити. Извинити!»

И, возможно, Френки поступила бы именно так, а когда это не сработало, впала бы в истерику, стала бы давить на жалость, а когда и это не сработало бы, пригрозила пожаловаться тому, по чьей протекции она и оказалась в академии. И попала бы в цель, ведь если бы ректор мог, он бы давно избавился от нее, а раз до сих пор этого не сделал, значит, что-то, а точнее, кто-то ему мешает это сделать.

Но уровень усталости в моей крови и желание смыть с себя все это ночное приключение были настолько сильными, что абсолютно атрофировали у меня чувство страха перед этим злобным ящером. Поэтому я подняла на него абсолютно безэмоциональный взгляд и совершенно спокойным тоном, медленно, произнесла:

— Если верить все тому же отчету профессора Хейнрота, частичное забытие является одним из симптомов отката после использования Истероидного Копья, так что я имею на него полное право!

В яблочко! Секундное удивление вспыхнуло в ледяных глазах. Я увидела его! Хвала моей профессиональной наблюдательности. Но радоваться было рано.

— На забытие или на Копье? – ехидно вскинув бровь, нашелся рычун.

Проигнорировав его вопрос с подвохом, я, так же спокойно, продолжила:

— Господин, ректор, давайте без прелюдий?! Если вы хотите меня в чем-то обвинить – обвиняйте! Нет – отпустите! – я понимала, что сую голову в пасть ко льву, то есть, дракону, но меня уже было не остановить.

Я жутко не люблю, когда меня необоснованно в чем-то обвиняют, а еще у меня аллергия на рычание.

Горнел еще какое-то время продолжал пристально смотреть мне в глаза, словно пытался в моем мозгу найти именно то место, которое отвечало за адекватность, потому что, скорее всего, в его драконьей голове, ни прошлое мое поведение, ни нынешнее, не обозначалось, как адекватное и разумное.

И, видимо, не найдя искомое, его взгляд поплыл вниз по моему лицу, едва уловимо задержался на губах, которые именно в этот момент пересохли, и я решила их облизать. Не сказала бы, что сделала это соблазнительно, скорее просто по привычке, но странный огонек в глазах Рычуна, все же заметила.

— Без прелюдий, значит, хотите, госпожа Юнггер? – дракон вальяжно откинулся на спинку своего могучего кресла, продолжая спускаться взглядом по мне и когда его глаза достигли зоны декольте, которое, к слову сказать, после отката и падения в лесу было, мягко говоря, потрепанное, и частично открывало обзор того, что должно было скрывать, потянулся рукой под стол.

От двусмысленности ситуации, моя правая бровь не смогла удержаться и поползла вверх, но взгляд я не отвела.

— К чему эти игры? – спросила я, спокойно глядя, как он что-то достает из ящика стола. В эти гляделки я не проиграю, дракон!

— Игры, говорите? – так же спокойно спросил ректор в ответ, вставая из-за стола.

Он обошел стол, встал рядом со мной и протянув мне кусок газетной вырезки, уперся своими бедрами, которые оказались как раз на уровне моих глаз, о столешницу, как бы показывая, что хозяин тут он (а то было непонятно до этого?).

— Это я у вас, Франческа, хотел спросить, что за игру вы затеяли?

Я с трудом нашла в себе силы оторвать взгляд от бедер ректора и посмотреть на листок, что он мне дал. Это была вырезка из газеты, в которой говорилось, что Франческа Юнггер непроходимая тупица, потому что повелась на то, что пишут в бульварной газетенке и чуть не принесла в жертву двадцать молодых душ ради того, чтобы получить магическую силу

“Господи, или кто тут у них, избавь нас от тех, кто думает, что исполняет твою волю!” — горестно подумала я про себя.

И все бы ничего, если бы в ее теле сейчас не была я и это именно меня Рычун обвиняет в покушении на убийство. Не нужно быть очень умной, чтобы понять, чем мне все это грозит.

Видимо, пауза затянулась, а терпение не самая сильная сторона ректора, поэтому он навис надо мной с рычащим:

— Нууу! – от которого стекла задребезжали.

А я что? У меня этот, как его? Экзистенциальный кризис, переоценка ценностей и смыслов жизни. Мне нужно время подумать, поэтому я упала в обморок!

И в этот же момент, со словами:

— Гор, ты опять своим рычанием пугаешь первокурсниц? – в кабинет Его Рычащего Величества зашел мой сладкий дружочек лекарь.

Отчитал негодяя за инквизиторские методы запугивания несчастных, потерявших память, девушек и унес меня в лазарет подальше от Рычуна.

И думала я наивно, что спаслась, пока не открыла глаза и не увидела сидящего рядом Дэмиана, который пристально и очень изучающе на меня смотрел:

— Ну, привет, красавица! Рассказывай, кто ты? И откуда?

Горнел Харташ.

В полнейшем отрицании действительности.

Этот наглый анимаморф утащил мой шанс на то, чтобы побыстрее избавиться от ходячей катастрофы, а я остался у себя в кабинете в полнейшем смятении.

Чувстве, которое мне было не свойственно. Родилось оно из-за того, что я не почувствовал страха, исходящего от Юнггер. Страх всегда ее сопровождал. Если бы я сам лично не проверял ее на отсутствие магии, я бы решил, что страх – это ее эмоция застревания. Но нет. В ней не было магии. А страх был. Даже когда она пыталась мне дерзить и угрожать тем, что пожалуется на мое отвратительное поведение своему отцу – она все равно меня боялась. Я называл это состояние «слабоумие и отвага».