Восхождение (СИ) - Тыналин Алим - Страница 45

Задача — максимально полная и детальная разведка.

Архангельский просиял и уже собирался вернуться к карте, когда я добавил:

— И еще кое-что, Андрей Дмитриевич. Я сам хочу присоединиться к экспедиции на некоторое время. У меня есть определенные предположения насчет перспективных участков.

Молодой геолог явно удивился, но быстро справился с эмоциями:

— Буду рад, товарищ Краснов! Ваше присутствие придаст экспедиции особый вес. И, думаю, вашим предположениям можно доверять. Вы ведь безошибочно указали на Ромашкино.

Я похлопал его по плечу:

— Научная интуиция, Андрей Дмитриевич. Просто научная интуиция.

Неделю спустя после исторического заседания научного совета я стоял посреди огромного зала в новом корпусе института.

Строительство основного комплекса зданий на Ленинском проспекте еще только начиналось, но для первоочередных нужд мы приспособили бывший склад химического предприятия на окраине Москвы. Помещение выглядело внушительно.

Двадцать метров в длину, пятнадцать в ширину, высокие потолки с мощными вентиляционными системами.

По моему указанию зал разделили на несколько секций. Центральную часть занимала лаборатория каталитического крекинга с новейшим оборудованием, закупленным в Германии и США.

Сверкающие стальные реакторы, вакуумные установки, дистилляционные колонны, сложные системы автоматического контроля температуры и давления. Все это больше напоминало научно-фантастический роман, чем типичную советскую лабораторию начала тридцатых годов.

В дальнем углу расположились геофизики с сейсмографическим оборудованием, которое Архангельский уже готовил к отправке в экспедицию. Рядом геологи изучали образцы пород из Ромашкино под мощными микроскопами, определяя их структуру, пористость, проницаемость.

Но самой важной и, что существенно, самой засекреченной частью комплекса была небольшая изолированная лаборатория в стеклянной перегородке у дальней стены. Над ее дверью висела лаконичная табличка: «Специальный сектор. Вход только по особым пропускам».

Именно туда я направился сейчас, доставая из кармана специальный именной пропуск с фотографией и множеством печатей. Охранник в форме ОГПУ внимательно изучил документ, сверил мое лицо с фотографией и только после этого отпер тяжелую стальную дверь.

Внутри «Специального сектора» царила атмосфера сосредоточенной работы.

Пять молодых ученых в белых халатах работали с различными установками. В углу за отдельным столом сидел Ипатьев, погруженный в изучение каких-то графиков.

— Владимир Николаевич, — я подошел к академику. — Как продвигаются исследования?

Ипатьев поднял голову, и я снова поразился живости его взгляда, несмотря на возраст. В свои шестьдесят четыре года он сохранял ясность ума и научный энтузиазм молодого исследователя.

— Превосходно, Леонид Иванович, просто превосходно, — он указал на графики. — Молодые люди действительно талантливы. За три недели мы прошли путь, который в американской лаборатории занял бы месяцы. Особенно впечатляют результаты Карчевского по полимеризации.

Я кивнул, рассматривая графики. «Специальный сектор» создан для разработки новейших технологий переработки нефти, от каталитического крекинга до синтеза полимеров.

По сути, мы внедряли здесь технологии, которые в моей реальности появились лишь в послевоенный период. И делали это под видом обычных научных исследований.

— Кстати, Борис Ильич обещал сегодня принести новый катализатор, — сообщил Ипатьев. — Говорит, что подготовил его «в час Меркурия под восходящей Венерой». — Академик слегка улыбнулся. — Странный человек, но, несомненно, гениальный химик.

В этот момент дверь лаборатории распахнулась, и на пороге возник Вороножский собственной персоной. За ним по пятам следовал Архангельский с большим тубусом для карт и планшетом полевого геолога.

— А вот и мы! — провозгласил Вороножский, воздевая руки. — И мы принесли то, что изменит историю нефтехимии! Знакомьтесь, это Николаус Второй! — он протянул вперед маленькую стеклянную колбу с серовато-зеленым порошком. — Пятиокись ванадия с примесью молибдена и лантана, активированная при строго определенном положении звезд!

Архангельский, явно привыкший к выходкам эксцентричного химика, только с улыбкой покачал головой и обратился ко мне:

— Леонид Иванович, я принес детальную карту маршрута экспедиции и смету расходов. Когда сможете просмотреть?

— Прямо сейчас, — я указал на свободный стол в углу. — Садитесь, покажите, что у вас получилось.

Архангельский расстелил большую карту Волго-Уральского региона, испещренную пометками, стрелками и условными обозначениями.

— Вот основной маршрут, — он провел пальцем по красной линии. — От Ромашкино на юго-восток, через весь перспективный район. Здесь, у деревни Туймазы, планируем организовать временную базу и провести более детальное исследование. Затем движемся дальше, в Башкирию.

Я внимательно изучал карту, мысленно сопоставляя ее с теми знаниями о месторождениях региона, которые помнил из своего прошлого. Нужно так скорректировать маршрут экспедиции, чтобы охватить все ключевые точки, но при этом не вызвать подозрений своей «необъяснимой» осведомленностью.

— А что насчет этого района? — я указал на точку западнее намеченного маршрута, притворяясь, что просто интересуюсь.

Архангельский пожал плечами:

— Не очень перспективный участок, по предварительным данным. Равнинный рельеф, отсутствие характерных геологических структур на поверхности…

— И все же я бы рекомендовал включить его в маршрут, — сказал я, зная, что именно там расположено Шкаповское месторождение, еще один нефтяной гигант, который будет открыт в моей реальности лишь через десятилетие. — Некоторые особенности микрорельефа указывают на возможные подземные структуры. К тому же, там есть упоминания местных жителей о «горючей воде» в колодцах.

Архангельский с уважением посмотрел на меня:

— Если вы настаиваете, включим. Ваша интуиция уже не раз себя оправдывала.

В это время со стороны лабораторных установок раздался возбужденный возглас. Вороножский, нарушая все правила безопасности, лихорадочно смешивал какие-то реактивы в большой колбе, одновременно что-то бормоча себе под нос.

— Борис Ильич, что вы делаете? — встревоженно спросил Ипатьев, поднимаясь с места.

— Тсс! — шикнул на него Вороножский. — Не мешайте! Николаус подсказал мне гениальную идею. Сейчас мы ускорим активацию катализатора в десять раз!

Он сыпал серовато-зеленый порошок в колбу с прозрачной жидкостью, одновременно нагревая ее на спиртовке и что-то нашептывая. Молодые сотрудники лаборатории с интересом наблюдали за процессом, хотя некоторые выглядели обеспокоенными нарушением протокола.

— Сейчас, сейчас… — бормотал Вороножский. — О, великий Гермес! О, мудрый Парацельс! Помогите вашему недостойному последователю! Николаус, ты чувствуешь это? Энергия преобразования, великая сила трансмутации!

Жидкость в колбе начала менять цвет, постепенно приобретая глубокий синий оттенок с фиолетовым отливом. Вороножский торжествующе поднял колбу:

— Готово! Активированный катализатор! Теперь проверим его на модельной реакции.

К моему удивлению, несмотря на странный ритуал и нарушение всех возможных научных протоколов, эксперимент Вороножского дал отличные результаты. Когда катализатор добавили в модельную смесь углеводородов, имитирующую нефть, степень конверсии тяжелых фракций в легкие составила почти семьдесят процентов.

Невероятный результат для тех технологий, которые существовали в начале тридцатых годов.

— Потрясающе, — признал Ипатьев, изучая результаты анализа. — Борис Ильич, если отбросить всю эту мистику с созвездиями и заклинаниями, вы создали революционный катализатор. Это прорыв в нефтехимии.

Вороножский гордо выпятил грудь:

— Конечно, прорыв! Николаус никогда не ошибается. Созвездия всегда подсказывают правильный путь! Сегодня Юпитер в соединении с Сатурном, идеальное время для синтеза новых материалов!