Барин-Шабарин 3 (СИ) - Старый Денис - Страница 25

— Ваше высокоблагородие, я могу говорить по поручению, что вы мне дали? — спрашивал помощник ревизора.

— Говори, Миша, — махнул рукой Подобаев, а Фабр поморщился.

Якову Андреевичу было неприятно, что в его кабинете кто-либо иной, кроме его самого, смеет распоряжаться. Но губернатор посчитал, что не стоит усугублять и без того крайне сложную и противоречивую ситуацию.

— Господин Шабарин нынче пребывает в ресторации «Морица». Под всеобщее одобрение и рукоплескания исполняет песни, — доложил помощник ревизора.

— Я надеюсь, что не крамольные? — спросил Подобаев. — Чай, в Европе неспокойно, революсьены бесчинствуют. Это дело, конечно же, не моё, а Третьего Отделения, но всё же. О чём те песни?

Яков Андреевич Фабр также выразил своё и удивление, и любопытство.

«Какой, оказывается, у меня будущий помощник! И жнец, и швец, и на дуде игрец!» — подумал губернатор и краешком губ почти незаметно улыбнулся.

— Господин Шабарин поют о любви, об офицерах, аж до слез, ваше высокоблагородие, так душевно, что, уж простите, пришлось послушать песни, а опосля бежать к вам с докладом, — повинился помощник ревизора.

— Ваше превосходительство, не составите ли мне компанию, дабы отужинать в ресторации «Морица»? — спросил ревизор.

— Прошу простить меня, — нерешительно сказал помощник ревизора. — В той ресторации мест нету.

На это Подобаев не слишком громко, но и без ужимок рассмеялся.

— Для нас — найдут! — сквозь смех сказал ревизор.

— И я бы попросил бы вас, господин ревизор, уделить время господину Шабарину. Мне было бы крайне интересно ваше мнение об этом юноше. Что-то в этом молодом человеке не так. И я до сей поры никак не могу понять: все эти бумаги, борьба с Кулагиным, — что это… Порыв глупости, свойственный молодому человеку, или тонкий расчёт? — сказал Фабр, явно повеселевший.

Яков Андреевич понял, что для него не всё потеряно, и что можно каким-то образом выйти из ситуации даже победителем. Долгое время его мучило то, что он был свидетелем преступлений, но закрывал на это глаза, отрекаясь от зла — а зло было вокруг него. И теперь есть возможность что-то изменить.

«Ай да Шабарин, ай да сукин сын!» — подумал Яков Андреевич Фабр, всё ещё пока губернатор Екатеринославской губернии, когда уже выходил из своей кареты и направился к дверям ресторана «Морица», у входа в который все еще стояли желающие попасть внутрь господа и дамы.

Я сидел в своем кабинете и составлял бизнес-план развития Екатеринославской губернии. Именно так, в кабинете, да ещё и в своём. Правда, всё равно приходилось делать ставку на временное проживание с поиском себе дома, так как уже неделю я жил в «Морице». Я прекрасно понимал, что занимать здесь сразу два больших номера — это серьёзный убыток для гостиницы. Между тем, как это ни странно, но я предприятию даже приносил и некоторую прибыль. По крайней мере, каждый вечер именно в ресторане «Морица» всегда была полная посадка.

Я не заделался ресторанным певцом, лишь ещё один раз взял в руки гитару, но песни, принесённые мною из будущего, пели теперь именно в «Морице». А кроме того, сюда стекались люди, в том числе и в поисках возможности договориться со мной. Об образовании Фонда уже написали «Екатеринославские ведомости», и появились те, кто счёл важным завести дружбу, чтобы, наверное, присосаться к деньгам Фонда. Вот таких господ «позвольте вас угостить» приходилось уже неоднократно отваживать.

Вместе с тем, публикация буквально десяти процентов, может, немногим больше, документов, обличающих коррупционную составляющую губернии, вызвала шквал негодования. Правда, все пересуды больше напоминали разговоры на кухне или философские беседы словоохотливых таксистов из будущего.

У меня складывалось впечатление, что больше всех негодовали именно чиновники, которые, если хорошенько провести следствие, обязательно окажутся соучастниками ряда преступлений и пособниками деятельности Кулагина. Как водится, громче всех кричит «держи вора!» самый настоящий вор.

— Господин Шабарин, — после непродолжительного стука в дверь в кабинет вошёл мой временный секретарь, один из расторопных и сообразительных половых из ресторана. — К вам господин Климов.

— Так чего же ты держишь уважаемого человека в коридоре? — нарочито громко сказал я, чтобы обязательно Климов услышал.

Дмитрий Иванович Климов, пока ещё не утверждённый, но исполняющий обязанности вице-губернатора, степенно зашёл в мой кабинет.

Я плотно работаю сейчас в связке именно с ним. И даже нахожу, что Климов, несмотря на то, что весьма увлекающаяся персона — достаточно деятельный чиновник. А то, что он увлекающийся, так это, наверное, даже на пользу, так как-то, что я собираюсь предлагать губернатору и всей Екатеринославской губернии, может воплотиться в жизнь лишь только теми людьми, у которых горят глаза и пылает сердце, как бы пафосно это ни звучало.

В тот сложный день, когда я смог определить убийцу Кулагина, когда состоялась перестрелка, кстати, немало отрезвившая меня, так как действовали мы из рук вон плохо, так вот, тогда же вечером, даже ночью, мне пришлось собрать все свои силы в кулак и выдержать ещё один очень серьёзный, во многом неприятный разговор.

Ревизор Подобаев начал наше знакомство с наезда и сразу же попытался показать, кто на самом деле хозяин в губернии. Этот человек, фамилия деда которого, скорее всего, была Подобайло, сперва вёл себя бесцеремонно, всё пытался определить, какого я поля ягода. Но меня на мякине не проведёшь. Арсений Никитич Подобаев вполне был предсказуем, потому через полчаса нашего разговора, начавшегося весьма жёстко, мы начали понимать друг друга чуть лучше.

Смягчилась риторика, и я даже предложил систему, при которой губерния будет отдавать те деньги, что и раньше, но только потому, что губерния будет больше зарабатывать. Я потребовал, раз он представляет какую-то башню Кремля… Или что там в Петербурге в Зимнем дворце? Прикрытый тряпкой стыд атлантов у Эрмитажа? Пусть другая аллегория: если он представляет одну из голов Гидры, то пусть не только забирает, но и помогает. В чем именно нужна будет помощь, я после определю.

Да, мне неприятно осознавать, что моя борьба с системой требует перегруппировки и некоторых временных уступок. Поговорка про то, что слона нужно есть по кусочкам, мне было знакома. И она отменно подходила к сложившейся ситуации. Мне указывали на то, что уже некие силы, и я догадывался, какие, пошли мне навстречу и дают даже шанс что-то предложить для обустройства губернии. В ответ мне предлагалось отдать все документы.

Я не пошёл тогда на это.

Пусть я только фигура на шахматной доске, которую можно смахнуть без ущерба для всей шахматной партии. Но только лишь в том случае, если у меня нет в рукаве козырей. Нет, документы я не отдал, но пришлось пойти на уступки.

Странное дело, но хватило моего честного слова, что я не буду без согласования с губернатором использовать какие-либо документы. Насколько же этот мир противоречив! С одной стороны, понятие чести — вроде бы, и не пустой звук, но гнили от этого меньше не становится. Я же прекрасно понимал, что в нынешнем своём социальном статусе воевать против высшей российской аристократии я не способен. Это словно выйти на поле боя с дубиной против танка и кричать, ударяя по люку, чтобы враг сдавался.

Нет, мне нужно становиться сильнее, весомее, моё имя должно быть известно даже в Петербурге, чтобы было сложнее меня сковырнуть, чтобы со мной считались.

— Мы с господином Марницким выполнили вашу просьбу, — сказал Климов, присаживаясь рядом с моим рабочим столом. — Все обвинения с господина Садового сняты. Но я не понимаю, с чего вы так об этом печетесь?

Дмитрий Иванович посмотрел на меня с прищуром, будто исключая ложь. Он уже намекал, что я будто бы поймал золотую рыбку и потратил свое желание на абсолютно незнакомого мне человека. Климов не знал истории о Марте-Марии, как не мог знать и того, что девушка со своим братом сейчас у меня. Вместе с тем я надеялся, что Садовой отработает те вложения, что я уже в его самого и в его детей сделал.