Барин-Шабарин 3 (СИ) - Старый Денис - Страница 20

А ведь с его стороны это достаточно грамотный ход. С одной стороны, быть помощником губернатора Екатеринославской губернии — это весьма почётно. Но, однако ж, в каком чине я буду пребывать? Этот вопрос и последовал.

— Выше, чем коллежского секретаря, я вам дать не могу. Более того, сей чин мне нужно будет как-то объяснить. Однако уже скоро вы можете стать титулярным советником, — губернатор говорил с таким видом, будто я сейчас должен чуть ли не упасть на колени и целовать ручки ему.

Руку я поцелую женщине, ну и священнику на исповеди. А ещё в погоне за чинами мною упущен тот вопрос, насколько я могу развивать своё поместье, находясь постоянно в Екатеринославе.

— Я, конечно, могу быть коллежским секретарём, но каковы будут мои полномочия? Вы же своей властью можете меня наделить возможностью что-то менять. А ещё, мне нужно будет периодически отлучаться в поместье для того, чтобы наладить там некоторые производства. Смею надеятся, что это по первому времени, пока не улажу там все дела, — сказал я, наблюдая, как меняется настроение губернатора.

— Вы — наглец! — выпалил в сердцах Яков Андреевич Фабр, встал из-за стола и начал расхаживать у большого окна в своём кабинете. — Вы же меня просто шантажируете! Разве это не противоречит вашим представлениям о чести?

— Нет, — сказал я, нехотя вставая со своего стула, так как было неприлично и не по чину мне сидеть, когда губернатор на ногах.

— Объяснитесь! — продолжал демонстрировать эмоции Фабр.

Если бы сейчас кто-то иной посмотрел, как ведёт себя екатеринославский губернатор, то не поверил бы своим глазам. Всегда сдержанный, казалось, что даже отрешённый, пребывающий в неких своих мирах и раздумьях, Яков Андреевич показывал, что и раздражение, и злость — все эти эмоции ему присущи, как и любому другому человеку.

А всё почему? Потому, что бумаги, изученные губернатором и разложенные сейчас на столе, могут не просто повлечь отставку губернатора, они могут в существенной степени опорочить его имя. Вот и нервничает, строит из себя благодетеля. Ждет, что я рассыплюсь в благодарностях, а я этого не делаю.

Сейчас в Российской империи, как, наверное, и во все другие имена, в большей степени всегда виноват главный. Нет, начальник всегда найдёт виновного среди своих подчинённых. Но на каждого начальника найдется свой начальник. И губернатор далеко не первым лицом в Российской империи является.

Так что опасения Якова Андреевича в том, что, если документы станут известны Третьему Отделению Его Императорского Величества, то голова его слетит, небеспочвенны. Фигурально, конечно, никто отрубанием головы казнить губернатора Екатеринославской губернии не станет. Он просто уйдёт в отставку с позором, без права ношения мундира. И, наверное, для Фабра подобное может быть даже более болезненным, чем собственно отсечение головы.

— Ваше превосходительство, предлагайте! Я готов выслушать с. Я уже понял, что вы могли бы назначить меня своим помощником, наделяя определёнными полномочиями, чтобы я мог наводить порядок в губернии. От вашего имени, разумеется, — мне настолько надоело это хождение вокруг да около главных вопросов, что я решил расставить точки над i.

Яков Андреевич ещё посмотрел на меня, вскинув бровь и поражаясь моей беззастенчивости. Лишь через несколько секунд он заговорил:

— Слушайте же. Вы станете моим помощником, но временно. Полномочий будет достаточно — впору, чтобы что-то менять к лучшему. Но, если дело не пойдёт, вы уйдете, — наконец, четко сформулировал предложение Фабр.

— Я согласен, — отвечал я.

— Если согласны, тогда учтите — вот эти бумаги не должны никоим образом попасть на глаза ревизору, — губернатор Яков Андреевич Фабр показал на одну стопку документов, после его рука переместилась к другой пачке бумаг. — Вот это, если вы настаиваете, мы можем показать ревизору. Более того, я уже знаю о вашей сделке с Елизаветой Леонтьевной Кулагиной по открытию Благотворительного фонда. Не смею вас обвинять в чём-либо, надеюсь, что вы движимы чистыми помыслами человека чести.

— А это уже какой-то элемент шантажа и с вашей стороны, ваше превосходительство, — усмехнулся я. — Но я, действительно, собираюсь начать готовить Екатеринославскую губернию к военному положению.

— Вот как? Вам разве что-то известно, чего могу не знать я? — губернатор улыбнулся, с напряжением растягивая губы в этой гримасе. — Разве у России есть такие враги, которые могли бы перенести действия к Екатеринославу? Не сильно ли вы переоцениваете турков? Мы на раз с ними разделаемся, случись что.

— Разве вы не замечаете, ваше превосходительство, что происходит в Европе? Неужели не видите предпосылки прихода нового Наполеона? Вся Европа сейчас в революционной пучине. Такое уже было, привело к тому, что наше Отечество столкнулось с самыми кровопролитными войнами в нашей истории, — сказал я, пытаясь выкрутиться из положения.

Наверное, я либо не выспался, либо что-то иное подтолкнуло меня к тому, чтобы я начал говорить о военном положении. На самом деле, я собирался готовить Екатеринославскую губернию, прежде всего, к Крымской войне и выступить провидцем. Вместе с тем, если страна будет готова немного лучше к такому масштабному противостоянию с Европой, словно к так называемой «нулевой мировой войне», может, и не проиграем мы её? Ведь в той истории всё достаточно по-тоненькому прошло. Несмотря на техническое превосходство европейцев, даже вопреки русскому головотяпству и шапкозакидательству, лёгкой прогулки для европейцев не случилось. А в этом варианте истории можно сделать что-то более значительное, чем русский «авось». Однако нужно было переводить тему разговора в более деловое русло.

— Господин губернатор, позвольте, я ознакомлюсь с теми документами, которые вы не хотели бы показывать общественности и ревизору. Я вас уважаю, считаю человеком чести, именно поэтому готов пойти на некоторые уступки. Но лишь на некоторые, ваше превосходительство, полностью отменить эти планы я не могу. Что касается вашего предложения о занятии должности. По осени, когда я улажу некоторые дела в своём поместье, я готов стать вашим помощником, но при этом, в соответствии с полученными данными, всемерно намерен бороться за чистоту в нашей с вами губернии, — сказал я и замолчал, началась долгая пауза.

— Я потребовал отставки от губернского полицмейстера, а также земского исправника. Стать полицмейстером хочу предложить господину Марницкому. Уже сегодня в ночь он отправляется арестовывать Жебокрицкого. И по своим законным обидам и земельным вопросам вы можете полностью полагаться на справедливость. Будут судить по всей строгости, — губернатор, словно заискивая, пытался поймать мой взгляд, наверное, хотел определить ту степень моей радости, счастья, которые я должен сейчас излучать.

Нет, радости я не проявлял. Возвращение моих земель ко мне же — это лишь справедливо, так и должно быть. Жебокрицкого нужно было арестовать ещё раньше. Но нерешительность губернатора, его нежелание встревать в жёсткое противостояние с коррупцией привело губернию именно к такому состоянию. Мошенникам тут раздолье. Заплати в Екатеринославе немного — получи прирезку к своим землям! Еще бы акции объявляли, к примеру, по субботам скидка в двадцать процентов, а дела пенсионеров рассматриваются без очереди.

Сам Фабр не являлся бессребренником, однако же в тех документах, которые я просмотрел, не было ни одного существенного свидетельства, что губернатор — вор. Он виновен лишь в том, что позволял воровать другим. А сам Яков Андреевич практически и не лез в казну. Более того, каким-то образом умудрялся еще и начать масштабное строительство.

И теперь я должен был радоваться лишь тому, что хоть какая-то часть справедливости восторжествует, что хоть кто-то чист? Нет, я буду даже огорчён, потому как прекрасно осознаю, что некоторые документы из тех, что у меня есть, всё же придётся придержать у себя. Нет, я не собираюсь уничтожать документы. Это нужно быть идиотом, чтобы такой компромат просто взять и сжечь. Но я и не намерен подставлять Фабра. Как минимум, с Яковом Андреевичем мы уже почти договорились. А придёт какая новая метла, так начнёт мести — пыль столбом стоять будет. Ведь всегда новая власть стремится в начале пути к тому, чтобы все неудачи спихнуть на старую власть.