Незваная (СИ) - Скворцова Ксения - Страница 31

Мстислава пошарила в сундуках памяти, где хранились бесчисленные нянины побасенки, и, призвав всё возможное спокойствие и уверенность, невозмутимо ответила:

— Что ж, знаю средство от твоего недуга. — Она откинула крышку туеска и, наобум вытащив одну из склянок, повертела ею у Блохи перед носом. — Зелье тебе приготовлю из трав заветных. Но это — только полдела, — строго добавила она, и блаженная ухмылка, затеплившаяся на лице детины, померкла. — Надобно тебе будет пойти в речку, вешнюю, студёную, там найти корягу, что из воды показывается.

— Поторчину, что ли? — с сомнением протянул разом приунывший Блоха.

— Её, — важно кивнула княжна. — Ту поторчину нужно будет отколупнуть зубами, сколько сможешь. Принесёшь её мне, истолчём да в зелье добавим. А воду из-под коряги набери в ведро, будешь пить и обливаться.

С благодарностями и вежливыми бормотаниями разбойник удалился, оставив Мстиславу дальше разбирать свои пожитки. Хотелось надеяться, что придуманный на ходу способ подействует.

Впрочем, даже без подтверждения действенности её волшбы первые всходы появились совсем скоро: вечером к Мстише на поклон пришёл другой разбойник. Этого донимал чирей в подмышке. Смутно припомнив разговоры Незваны с Шуляком, под которые она пряла, борясь с дремотой, княжна решила лечить напасть печёной луковицей. Мстиславе пришлось потрудиться, чтобы скрыть отвращение и подкатывающие волны тошноты, когда она касалась вонючего немытого тела и обихаживала безобразный нарыв, но, к её удивлению, наутро хворому и в правду стало гораздо легче.

Желан поглядывал на растущую славу сестры с молчаливым неодобрением, и Мстиша видела, как он час от часу мрачнеет. Каждый вечер разбойников заканчивался попойкой, и княжна старалась держаться подальше от их глаз. Уважение и суеверный страх, заработанные ею днём, могли легко улетучиться в пьяном пылу, и когда на третий день вынужденного пребывания в лесном вертепе к Мстиславе, с головой закутавшейся в Незванину ветошь у костра, подсел Чубатый, душу стиснуло нехорошим предчувствием. От Желана за версту несло кислым перегаром, а перекошенное хмелем и злобой лицо не предвещало ничего доброго.

Мстиша попыталась улизнуть, но увешанная перстнями лапища тяжело опустилась на её плечо, не давая подняться с места.

— Куда это ты заторопилась, сестрёнка?

Его язык уже заплетался, но хватка была сильной.

— Отпусти, спать пора.

Мстиша постаралась скрыть раздражение и нарастающий страх за нарочитым спокойствием и решительно поднялась, когда Желан резким движением откинул полу её поддёвки и с яростью дёрнул за ножны, висевшие на поясе. Тоненькая покромка горестно треснула, и Мстислава, захлебнувшись вскриком, неосознанно обняла себя, подбирая обрывки пояска. Чубатый, даже не взглянув на неё, вертел перед глазами Мстишин клинок: тот, что подарил ей тата, тот, которым она срезала косу, тот, которым в порубе была готова защищаться до последнего или оборвать собственную жизнь.

— Отдай, это моё! — с негодованием потянулась она за ножом, но Желан быстрым, неожиданно ловким для пьяного движением направил остриё на Мстишу, так что ей пришлось отпрянуть.

— Какая ладная иголочка, — расплылся Чубатый в довольной ухмылке и посмотрел на Мстишу, глядящую на него в бессильной злобе: — Губы зобки, да руки коротки! Было твоё, стало моё.

— Да как ты смеешь! — не выдержала Мстиша и снова попыталась выхватить нож, но, вскочив на ноги, Желан быстро замахнулся и наотмашь ударил её по лицу.

От неожиданности и силы Мстислава отлетела на землю. Скулу нестерпимо жгло, и невольно вспомнилось, как она отирала рану Ратмира, оставленную этими же самыми жуковинами. То, что теперь среди них был и перстень, подаренный ей когда-то отцом, казалось издёвкой судьбы.

— А ну, знай своё место! — злобно рявкнул Чубатый, прибавив грязное ругательство, и попытался пнуть Мстиславу. Тело переставало слушаться стремительно пьяневшего разбойника, и удар пришёлся по лодыжке княжны. Коротко заскулив, она быстро отползла, подбирая ноги под себя. Лицо пылало от гнева и страха. — Пошла к лешему! Спасибо скажи, что брюхо не вспорол!

Желан плюхнулся обратно на бревно и залпом допил то, что оставалось в его кружке. Хмель брал своё, и движения разбойника сделались размашистыми и неверными. Мстислава медленно поднялась. По шее засочилось что-то тёплое, и, отеревшись, княжна увидела кровь на руке. Не сводя с Чубатого глаз и не смея обернуться к нему спиной, Мстиша попятилась, и лишь оказавшись на достаточно безопасном расстоянии, юркнула в лес.

Она до утра просидела под разлапистой ёлкой, сжавшись в комок на маленьком сухом клочке мха и прошлогодней хвои. Мстишу безостановочно трясло, и, наверное, у неё был жар. Промокшая от пота рубаха не грела, и Мстислава молилась Пряхе, чтобы та отогнала подступающую болезнь.

Никто в жизни не поднимал на Мстишу руку. Такого не могло пригрезиться даже в самых страшных снах. Наоборот, это она, Мстиша, считала незазорным отвесить замакушину нерасторопным служкам и никогда не задумывалась, как те при этом себя чувствовали. Нет! Если только она выберется из этой передряги живой, если — каким-то чудом — вернётся к прежней жизни, видит Великая, Мстислава больше никогда пальцем не тронет тех, кто слабее.

Одновременно с раскаянием в былых поступках Мстишу обуревал гнев. От одной мысли о Чубатом сами собой сжимались кулаки: мига, когда он сорвал с неё пояс, не забыть до смертного одра. Вот кого она без зазрения совести искромсала бы на куски! Ночь напролёт княжна придумывала изощрённую месть, мечтая, как Ратмир расправится с негодяем, и несмотря на то, что он уже не становился волком, ей мерещилось, как звериные клыки сжимаются на бледной шее. Оставшись без последнего оружия, Мстислава чувствовала себя уязвимой и голой. Всё, что она могла сделать сейчас — лишь сбежать, но едва ли сумела бы выжить одна в лесных дебрях без еды и огня. Оставалось уповать только на то, что дорога в Зазимье не окажется очередной ложью Желана.

Мстислава старалась держаться тише воды, ниже травы и лишний раз не показываться на глаза Чубатому, но не могла не понимать: следующая его вспышка была только делом времени. Бушевали ли в нём застарелые ненависть и обида на сестру, или нутро разбойника восставало против того чуждого и норовистого, что он не видел, но чувствовал за привычной внешностью, Мстиша не знала. Ясно было одно: в покое Желан её не оставит, и две ценных вещи из трёх имеющихся он уже отобрал.

Но во мраке показался просвет. Постоянное пьянство лихоимцев обернулось пользой для Мстиславы. Запасы вонючей бражки неумолимо истощались, что беспокоило разбойников гораздо сильнее, нежели не менее стремительно иссякавшая еда, и княжна всё чаще слышала заветное слово «город». В одно прекрасное утро, без предупреждения, разбойники, прежде праздно слонявшиеся по лесу, вдруг с непривычной целеустремлённостью принялись сворачивать вертеп. Лохмотья, отслужившее свой жалкий век вручье, палёные головешки, рваные мешки, сломанные из озорства бочки, сор, объедки и нечистоты красноречиво свидетельствовали о том, кто совсем недавно хозяйничал на этой поляне. Мстиша с омерзением смотрела на торопливые, беспорядочные сборы: Ратмир всегда уходил так, что лишь опытный следопыт мог бы сказать, где был разбит их стан.

Мстислава удивилась, когда услышала лошадиное ржание, ведь у разбойников прежде не было коней, но ухмыляющееся лицо обротника напомнило княжне о том, среди какого люда она находилась, и могла только посочувствовать безвестной семье, оставшейся без лошади накануне пашни.

Самый тяжёлый скарб навьючили на кобылу, остальное тащили на себе. Мстише, напрасно надеявшейся идти налегке, тоже пришлось нести заплечный мешок — сальный, вонючий и тяжёлый. Прежде чем выйти на настоящую дорогу, они немало поплутали по узким, малоприметным разбойничьим тропам. Мстиславе удавалось держаться подальше от «братца», что делало нелёгкий путь чуть более сносным.

Весна не радовала теплом, зато и комары ещё не проснулись, и главными тяготами похода первое время были незаживающие мозоли и вечная усталость. Чем ближе становился город, тем меньше оставалось припасов, и под конец идти приходилось впроголодь. Мстиша, и без того похожая на тень, еле держалась на ногах и, словно подраненный зверь, всё чаще ловила на себе хищные взгляды спутников. Их мучал не только тот голод, что можно утолить пищей, а Желана, кажется, не слишком волновала судьба сестры, и княжна молилась, чтобы они поскорее добрались до города. Всякий раз, укладываясь на ночлег, она клала рядом с собой камень или палку: даже такое жалкое оружие было лучше, чем ничего.