Сватовство дракона (СИ) - Баснина Софья - Страница 1

Солнце уже скрылось где-то там, к западу от Изумрудных гор. Здесь, в пещере, и подавно — давно царила ночь. Если уж совсем точно — трепещущие сумерки, потому как костер мглу развеять был не в силах — так, разгонял по углам. Но дракона и старушку, греющих руки-лапы о кружки медового взвара за резным дубовым столом, это, кажется, вполне устраивало.

— История эта приключилась с моим сородичем. Очень уж он хотел жениться. Сам, правда, поначалу об этом не подозревал.

— Так уж и жениться? — лукаво прищурилась старушка.

Дракон фыркнул, выпустив клубы белого пара.

— Все-то ты ведаешь, — ухмыльнулся. — Я ж говорю, сам-то и не догадывался поначалу. Ты, Веда, быль просила? Так не сбивай с мысли.

Старушка хмыкнула, но промолчала. Знала она, что собеседник ее — ледяной дракон — истории сказывать большой охотник.

А белый дракон тем временем продолжил рассказ:

— Жил сей молодой дракон довольно далеко от людских селений. Это по нашим, драконьим меркам. По людским — там, где не ступала нога человека. За тридевять земель в тридесятом царстве, в общем. Хотя и царства-то никакого не было. Зато был большущий замок и удивительный парк — особая гордость дракона.

Так вот. Жениться — дело нехитрое. Только дракону абы кто в жены не годится. Женишься на ком попало, так потом вечность с ней куковать, что ли? — сказитель отхлебнул меда из кружки, больше напоминающей бочку с ручкой. — Да девы младые — народ впечатлительный, принцессы — еще и изнеженный. Знал ящер (драконы, как тебе известно, родовой памятью славятся), что не доживали девы многие прежде и до половины пути. Объяснить бы все, растолковать, может, какая и поняла бы, прониклась. Но в полете да под дождем из арбалетных болтов не очень-то разговоришься. Хотя скажу тебе по секрету, стража дочерей царских очень уж задеть боялась: чуть не за версту от дракона целилась. А ну как бросит или уронит царевну раненый дракон? Это ж верная смерть девице! — ящер усмехнулся. — Да что нам арбалетные болты? Ты чешую видела?

Хозяин пещеры, надо сказать, очень уютной и со вкусом обставленной (гном позавидует!), приосанился. Отблески костра самоцветами заискрились на гладких пластинах белоснежно-жемчужного, будто льдом покрытого панциря.

И продолжил:

— А летать зазря охоты не было. В море он и камни покидать может, коль совсем от одиночества свихнется. Не к чему для этого дев тащить. Вот и раздумывал. Долго раздумывал. Да и надумал в одно царство-государство заморское наведаться, поглядеть на тамошнюю царевну, умницу-красавицу.

А что из этого вышло, слушай…

***

Царевна сидела на крепостной стене, меж зубцов, свесив ноги на внешнюю сторону, и, сосредоточенно прикусив нижнюю губу, выводила углем на лежащем на коленях желтоватом пергаменте открывавшийся вид.

Стражи, привыкшие к такого рода вывертам ее высочества, беспечно дремали. Покушаться на ее жизнь тоже никто не сыскался: уж сколько вёсен ни заговоров, ни войн. С сопредельным государством когда-то споры были, да еще батюшка ее о браке договорился, а с будущими родственниками распри вести не принято.

Дамы придворные, учителя да няньки охали, но на стену ступить боялись, за что место это было особенно любимо царевной.

Солнце медленно уползало за горизонт.

Царевна отложила уголь, критически осмотрела свое творение, недовольно сморщила нос, любопытный кончик которого задорно и совсем не по-царски смотрел кверху, и, решив, что ничего исправлять она не будет, пергамент тоже убрала в сторону. Устало разогнула спину и с удовольствием потянулась, благо узкое пространство это кое-как позволяло.

Мамки-няньки скоро начнут истошно голосить. Видите ли, ее высочеству пора ужинать, невежливо заставлять себя ждать и вообще не прилично царской сестре лазить, аки коза горная, и вести себя подобно дворовым мальчишкам.

Неприлично. Царевна фыркнула. Приличным считалось передвигаться плавно и медленно, величаво, будто пава (ей больше нравилось меткое сравнение братца с «груженной золотом баржой», потому что в этих расфуфыренных тяжеленных платьях иначе не получалось), охать и падать в обморок при виде мыши или одном упоминании об оружии и вышивать-вышивать-вышивать…

Из всего этого модного «приличного» перечня только чтение да рисование ее душе милы были. Все остальное было скучно. Да и дамские книжки её мало прельщали, разве что иногда время скоротать.

Куда интереснее было зарыться в какой-нибудь исторический трактат или научный труд, увязаться за братом на ристалище, пробраться на совет или особо важную аудиенцию. Благо, ни отец, ни брат не возражали.

Царевна вздохнула.

А теперь даже с мальчишками не подерешься. Невеста. Сердце снова потянуло неясной тоской.

Девушка нахмурилась. От её благоразумия зависит благополучие её страны. Ольгард хорош собой, молод. Всегда относился к ней с уважением. Она царевна, её с самого детства к договорному браку готовили. Даже думать нечего о несбыточном.

С усмешкой покачала головой.

Одна радость: выставить Лёнку вместе с кринолином за дверь, избавиться от кучи юбок нижних и, пока девки охают да причитают, сбежать на стену. И рисовать весь день вот эту вот красоту…

Пока братец венценосный не нашел да не запряг бумаги с ним разгребать да послов иноземных принимать. Или — еще того хуже — суд вершить. А это та еще ярмарка: дела-то, с которыми наместники разобраться не смогли, или того «веселее» — распри между знатью и простым людом.

Поежившись и тряхнув головой, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, ее высочество еще немного полюбовалась расцвеченными заливными лугами, лесами-рощами да рекой, золотом горящими в закате крышами городских слобод. Снова потянулась, блаженно жмурясь. И наконец выбралась из бойницы на стену. Задача эта, надо признать, несмотря на давным-давно выклянченный у брата мужской костюм, была не из легких: поди извернись в бойнице, пусть и довольно широкой, да так чтобы ни самой не упасть, ни бумагу заветную не уронить неловким движением!

— И не жалко тебе свиту? — с фальшивым укором осведомился братец, вальяжно привалившись к зубцу стены.

Девушка фыркнула, подтянулась на носочках, ловя едва не слетевший вниз рисунок.

Вот ведь. Все время будто из-под земли вырастает.

Улыбнулась:

— Ничуть, — бросила последний тоскливый взгляд на стоящую рядом скамеечку, появившуюся здесь с десяток лет назад с молчаливого попустительства брата, и развернулась к лестнице. Хотела еще что-то добавить, да так и замерла на верхней ступеньке, руку чуть дрожащую вперед вытянула и выдохнула тихонько: — Смотри!

Молодой царь с интересом повернул голову, гадая, что могло так заворожить сестру, и восхищенно присвистнул: дракон алый на флаге будто ожил — ветер колыхал полотнище на центральном шпиле, солнце пламенем зажгло чешую вышитую…

— Не хотел бы я с живым встретиться, — хмыкнул правитель.

Девушка, всё не отводя глаз, покачала головой:

— Сказывают, когда-то алые драконы нашей земле покровительствовали.

— Что не мешало им по всему свету дев воровать, — ехидно ввернул венценосный брат.

— Жутко, наверное.

Девушка зябко повела плечами, отворачиваясь наконец от ожившего флага.

— Так это когда было-то! — весело отозвался молодой мужчина, спускаясь следом за царевной во двор.

Стоящий у арки страж безмолвной тенью последовал за ними. Разговор правителя и его сестры он, без сомнения, слышал, и мелькнувшая на губах улыбка отразилась в карих, лукаво щурящихся глазах. Впрочем, вряд ли кто-то это заметил. Что доблестного стража вполне устраивало.

Погожий день сменился густыми сумерками. Чернильно-темными, воровскими.

Высоко в небе, то и дело исчезая за мутной дымкой облаков, парил дракон. Изредка взмахивая могучими крыльями, покрытыми алыми перьями, он высматривал что-то далеко внизу.