Барин-Шабарин 2 - Старый Денис - Страница 4

Но я не был настроен дарить сегодня добро, теплоту и ласку. Если только немного огня…

– Мария Александровна, из уважения скажу вам прямо – нам с вами не быть вместе. Я покажусь вам предельно грубым, даже жестоким, но не считаю правильным обманывать себя и ваши ожидания. Замуж я вас не возьму, потому что в жизни вы несколько наследили. В содержанки же брать я вас не желаю, несмотря на всю вашу прелесть и истинную красоту, которая смущает меня и заставляет порой быть нерешительным. Так вот, я хочу научиться вас уважать и быть вам признательным за то, что вы делаете, оставаться другом. Вы умны, вы можете быть мне полезны, я оплачу вам своей признательностью, но, вместе с тем, никак не любовью, – сказал я.

Маша, расплакавшись, убежала в дом. Я продолжил свои упражнения. Да, жаль её, да, мне теперь неловко из-за того, что, вроде бы, обидел хорошую девушку. Но я не мог поступить иначе. Предпочитаю горькую правду, чем лживую лесть и обман. Может, на свою же беду и одиночество, но тут уж ничего не поделать.

Позанимавшись еще минут пятнадцать, без явного огонька, так как ночью была еще та тренировка, я заметил, как на тренировочную площадку трусцой бегут двадцать мужиков. Ни на секунду не забывая о случившемся ночью, я, не сразу рассмотрев в мужиках своих бойцов, даже напрягся. Мало ли, а ну как Жебокрицкий решил нанести сразу же ответный удар.

Мои. У дружины запланирована тренировка. Пока мы занимались общей физической подготовкой и только чуть пробовали осваивать азы единоборств: дыхание, стойки, равновесие. Мужики пробежать версту не могут, куда там что-то серьезное давать. А еще полоса препятствий отстроится, полигона нет, мастерская не выдала гантели и штанги.

Всего в дружине у меня сорок мужиков. Но не все каждодневно тренируются. Вот сегодня два десятка прибежали на спортивную площадку, другие два десятка должны были отправиться на посадку, наконец-таки, картошки. Одолжить клубни потата удалось у Матвея Ивановича и другого соседа. Они, как и многие, получив от губернатора задание высадить корнеплод, манкировали этим делом. Так что только обрадовались, что я готов высадить картофель и даже в будущем отписать некоторую часть урожая на соседей, прикрыв их перед губернским начальством.

– Ну что, мужики? – усмехнулся я дружинники остановились возле меня. – Вот все против того, чтобы картофель мы сажали. Но вы не переживайте не сегодня, но завтра посадим.

– Так мы, барин, не так и переживали за картофель тот, – сказал Петро, как главный в этом мужском собрании, которое пока еще сильно рано называть боевым подразделением.

Я же лично планировал проконтролировать посадку картошки, уж по крайней мере, первой десятины. Дело в том, что крестьяне не знали, что можно высаживать картофель вспашкой. Даже Емельян был уверен, что каждую картофелину нужно вкапывать отдельно, для того подготовив лунку. Поэтому, когда я решил пятьдесят десятин засеять картофелем, местные просто-напросто подумали, что я – какой-то оголтелый деспот.

Но все же просто: плуг подымает пласт земли, туда бережно, или не очень, ложится картофелина или ее часть, другой плуг идет на некотором расстоянии и закрывает ещё одним пластом картошку. Принцип я объяснил, но похоже, что сегодня поучаствовать в этом увлекательном мероприятии не получится.

– Все, нынче серьезно. Ты, Петро, – обратился я к десятнику дружины. – Сегодня все тренировки отменяем, вызывай всех мужиков, которые только способны постоять за себя и за других. Не только дружину, всех привлекаем. Организовываем усиленные караулы, посты, никого на территорию поместья не пускать, – приказал я, потом немного задумался и решил добавить, чтобы объяснить положение: – У господина Жебокрицкого кто-то ночью поджёг амбар с зерном, и мне о том известно. А он может подумать, что это сделали мы.

– Простите, барин, а это сделали не мы? – с хитрым прищуром спрашивал Петро.

Все больше этот большой человек осваивается рядом со мной и проявляет свой сметливый ум.

– Нет! – решительно ответил я. – Кстати, и верно. Пошли кого-нибудь к Жебокрицкому, чтоб ему передали: поджог был сделан не нами, но, если он ещё что-нибудь сделает против меня или моего поместья, моих людей – я сожгу и его дом, и его самого… Нет лучше про дом и его самого не говорить. Просто сообщить, что может случиться непредвиденное.

Сложное решение, конечно, стать на осадное положение в тот момент, когда ещё посевная не закончилась. Но безопасность для меня на первом месте. Нет, не столько я беспокоюсь о себе, сколько о том, что у Жебокрицкого может сорвать крышу, и тогда он развяжет междоусобную войну со смертями, взрывами, стрельбой, засадами и поджогами всего, что горит. Вот этого допустить никак нельзя. Резонанс будет. Случится расследование, и ещё неизвестно, на чью сторону встанет так называемое «местное правосудие». Врагов у меня в городе хватает. Кстати, о них… Что-то молчат, не дергают.

Мог ли Кулагин прислать своих людей сжечь мой дом? Мог, но верится с трудом. Тем более, что в ходе расследования были опрошены станционные смотрители всех почтовых станций в округе, проверены гостиные дома в Луганске, Славяносербске. Не было подозрительных личностей. Всякие обретались в городках и на станциях, но моему описанию Тараса никто не соответствовал.

– Вакула, берёшь свой десяток. У кого есть сабли и кто умеет ими владеть, также быстро вооружиться, и выдвигаемся на дорогу, что ведёт в усадьбу Жебокрицкого, – продолжал приказывать я. – Срочно сообщите о случившемся господину Картомонову, скажете ему, где меня найти.

Голову вдруг пронзила мысль, что, может быть, сегодняшний поджог – дело рук моего крестного. Он немало кричал о том, что нужно сжечь Андрея Макаровича Жебокрицкого вместе с его домом. Я-то воспринимал эти воззвания как браваду, за которой не будет решительных действий. Но кто знает, не случилось ли здесь, как в той поговорке про мальчика, который постоянно кричал, что волки идут грызть овец? И в тот момент, когда и вправду так произошло, мальчику никто не поверил.

– Бах! – грохнул выстрел, когда не сильно спеша, конь-то мой уставший, я ехал к, так сказать, «дальней заставе».

– Быстро за мной! – выкрикнул я, хлестнув коня плеткой в бок.

На моей земле стояло более двадцати конных, при этом у них были ружья. У меня ружье было да два пистолета – вот и всё огнестрельное оружие. Но нельзя показывать своего замешательства. Да и не было растерянности. Уж хотели бы убивать, так стреляли бы в нас. А эти ждут.

– Почему вы на моей земле, еще и с оружием? – выкрикнул я еще за метров тридцать до грозных незнакомых мужиков.

Вперед выехал человек, которого я узнал. Когда собирал сведения о Жебокрицком и его окружении, о Лавре Петровиче Зарипове пришлось также осведомиться. Он был для Жебокрицкого, как, наверное, Тарас для Кулагина. Вот только Зарипов – дворянин, и мне непонятно, почему он терпит унижения от Жебокрицкого. Подслушанный в кабинете соседа-помещика разговор – яркое доказательство, что Лавр не блюдет свою дворянскую честь.

– Господин Шабарин, мы прибыли предупредить вас о том, что отныне вы сильно задолжали господину Андрею Макаровичу Жебокрицкому. Вам следует незамедлительно выплатить… – Лавр замялся.

Возможно, что его смутило мое поведение. Я перекинул правую ногу, принял вызывающий вид, сложа ногу на ногу в седле. А еще я усмехался. Так боязливые барчуки себя не ведут. А я помнил тот скепсис Лавра, что он высказывал своему хозяину в кабинете, что я, дескать, не способен ни на какой серьезный поступок.

– Так сколько же денег хочет мой сосед за то, что… чего я не делал? А вот ему нужно бы заплатить мне за дом, – сказал я.

– Ваш дом сожгли не мы! – выкрикнул раздраженный Лавр.

– Не верю! – солгал я.

– Я дворянин, я вам слово чести даю! – возмутился Лавр Петрович.

Я не мог скрыть пренебрежения во взгляде, да и не хотел этого делать. Человек чести не мог позволить с собой так разговаривать Жебокрицкому.

– Если мы продолжим разговор о доверии, то он ничем иным не кончится, кроме как дуэлью, – сказал я.