Мастер и Жаворонок (ЛП) - Уивер Бринн - Страница 11

— Кажется, какие-то мои слова тебя немного… взволновали, — шепчет она. Наклоняет голову и смотрит на меня, ее взгляд скользит по моим губам. — Это из-за упоминания «царственного»? Может, тебе нравятся корсеты и юбки в дополнение к фетишу перьев?

Господи Иисусе. Еще и корсеты.

— Не…

— Жаль, это очень модно.

— Я хотел сказать, не только корсеты и юбки. А также парики.

Меня окружает ее мелодичный смех.

Ларк Монтегю заползает прямо в мой мозг. Каждый раз, когда она открывает свой рот, в моих мыслях появляются неожиданные, дикие фантазии. Она завладела какой-то частью моего сознания, о существовании которой я не подозревал, и понятия не имею, куда нас занесёт в следующий раз. Но уверен, что пойду по любому её следу. Это нервирует. И очень притягивает.

— Ты мог бы нарядиться в жилет и брюки-галифе, — с усмешкой говорит Ларк, делая последний шаг, сокращая расстояние между нами. Ее пальцы цепляются за мою рубашку, один за другим, и каждое прикосновение нежно царапает мою грудь, пока она наконец не сжимает черную ткань в своем изящном кулаке. — Татуировки на шее, выглядывающие из-под галстука, выглядели бы очень сексуально.

Я сглатываю, у меня перехватывает дыхание, когда Ларк приподнимается на цыпочки, ее взгляд прикован к моим губам, мое сердце бьется как молот под ее рукой. Каждый ее выдох наполняет меня электрическим теплом.

— Смотрелось бы небрежно, но в то же время утонченно, — наконец произношу я хрипловатым шепотом.

— Очень хорошо сочетается с «царственной, но дерзкой», не думаешь? — она наклоняет голову, и кажется, что весь мир в этот момент останавливается. — Кажется, смелая здесь только я.

Любой умный ответ, который я собираюсь придумать, пропадает в тот момент, когда губы Ларк прижимаются к моим.

Остается лишь черная пустота за прикрытыми веками. Цитрусовый аромат Ларк наполняет мои ноздри. Она проводит кончиком языка по моим губам, я ощущаю привкус апельсиновой газировки, которую она пила. С ее губ срывается тихий стон.

И я погибаю.

Мой язык вторгается в ее рот. Ларк сжимает мою рубашку в кулаке. Стакан, который я держу в руке, вот-вот разлетится в пыль или полетит с балкона. Мне отчаянно хочется потрогать ее тело, но вместо этого я кладу одну руку ей на шею. В ту секунду, когда моя ладонь касается ее кожи, она стонет от желания. Моя эрекция болезненно упирается в молнию, когда Ларк прижимается ко мне всем телом.

Наши зубы сталкиваются. Поцелуй становится более грубым. Через несколько секунд Ларк преодолевает всю сдержанность. Она целует меня с таким лихорадочным отчаянием, что я чувствую себя не просто желанным. Или нужным. Она как будто жаждет меня. Она вцепляется мне в затылок, как будто развалится на части, если не будет держаться. А потом делает глубокий вдох, углубляя поцелуй, увлекая меня за собой в темноту. Каждый раз, когда я думаю, что контролирую поцелуй, она отбирает власть. Одним прикосновением. Кусая, посасывая или издавая стон.

Язык Ларк скользит по моему, а затем она отстраняется, захватывая мою нижнюю губу, потом отпускает, и этот укус создает идеальный баланс между болью и удовольствием.

— Ларк…

Ее хриплый смех прогоняет все мысли о том, что я собирался сказать. Она оставляет дорожку поцелуев на моем подбородке. Мои пальцы зарываются в ее золотистые волосы, когда она прикусывает мочку моего уха так сильно, что я шиплю. Я крепче сжимаю локоны в своих руках, и она стонет, ее рот опускается к моей шее, где она посасывает мою покрытую татуировками кожу.

Рычание вырывается из моей груди, когда я хватаю ее за волосы.

— Йибучий Иисус Христос, — стону я.

Ее губы замирают.

…Блять.

Я тут же разжимаю кулак, запутавшийся в ее волосах. Я что-то сделал? Что-то определенно не так. Это заметно по ее напряжению.

— Что ты сказал? — шепчет она, обдавая мою кожу горячим дыханием.

Блять. Блять.

Что я такого сказал? Упомянул имя Господа всуе? Может быть, Ларк очень религиозна. Не помню, говорила ли Слоан, что в школе-интернате были какие-то строгие католические порядки. Они были там монахинями?

Я сглатываю.

— Э-э, я сказал Йибучий Иисус Христос.

— Еще громче, — огрызается Ларк.

— Йибучий Иисус Христос!

В мире воцаряется тишина.

А потом Ларк отступает за пределы досягаемости, тепло ее тела исчезает, а на моей коже остается холодок. Она прикрывает рот обеими руками, но это не может скрыть потрясения в ее глазах.

Шок и… ярость.

— О, боже мой, — шипит она сквозь пальцы.

— Что?.. Это из-за Иисуса?

— Нет. Нет, это не из-за «Иисуса», — говорит она, делая воздушные кавычки, и усмехается, наклоняясь поближе, чтобы ткнуть меня пальцем в грудь. — А из-за «Бэтмена». Недоделанного Бэтмена.

Ларк отступает на шаг. Скрещивает руки на груди. Приподнимает бровь.

Мои глаза сужаются до узких щелочек. Слова звучат как ядовитое шипение, когда я произношу:

— Бестолковая Барби.

— О, боже мой. Божемойбожемойбожемой, — говорит Ларк, хлопая в ладоши, как будто пытается избавиться от меня. — Твой язык был у меня во рту.

— Не хотелось бы напоминать, Бестолковая Барби, но это ты поцеловала меня.

— И ты позволил. Ты, черт возьми, узнал меня.

— Очевидно, что нет, иначе бы сбежал по пожарной лестнице.

— Здесь нет пожарной лестницы.

— И очень жаль.

Ларк закатывает глаза, потом устремляет на меня убийственный взгляд.

— Ты такой лжец. В ту ночь ты стоял у меня перед носом. С фонариком. Еще стукнул меня по голове.

— Твое лицо было в гриме. И я не стучал…

— У меня сотрясение мозга. Мне нужно было наложить чертовы швы, которые я так и не наложила, потому что пришлось идти домой пешком, большоетебеспасибо. А потом ты зарычал на меня, как бешенный енот, который хочет отгрызть ногу, и бросил меня в багажник своей машины, гребаный псих.

— О, я псих, да? Это ты выпрыгнула из движущегося автомобиля после того, как скинула бедолагу в озеро, а потом притворно расплакалась, когда я бросил его чертово тело к твоим ногам. И ты даже не попыталась изобразить фальшивые слезы. Это были саркастичные слезы, — рычу я. Подхожу на шаг ближе и наклоняюсь, чтобы встретиться с ней взглядом, тру глаза и делаю писклявый голос. — Бу-бу-бу, я Бестолковая Барби, и я, блять, убила человека. Виновата, да. Но не волнуйтесь, я попрошу кого-нибудь все исправить и вернусь к своей идеальной сказочной жизни.

— Это самая большая куча лицемерного дерьма, которую я когда-либо слышала. Кстати, как продвигается работа наемного убийцы? Ты зарабатываешь неплохие деньги, используя свои навыки подводного плавания с аквалангом, да, Бэтмен? — Ларк фыркает и подходит ко мне, рисуя изящным пальчиком гигантский круг перед моим лицом. — Ты думаешь, что все знаешь обо мне вот так, — говорит она, продолжая изображать большой круг. — Но на самом деле ты знаешь вот столько, — она резко останавливается и прижимает большой и указательный пальцы так близко друг к другу, что между ними остается пару миллиметров.

— Что я на самом деле знаю, так это то, что ты огромная заноза в заднице.

— А я знаю, что ты невероятный кретин, — она раздраженно вздыхает. — Это что, какая-то жестокая шутка? Почему ты позволил мне поцеловать себя, чертов псих?

— Как уже сказал, я тебя не узнал, черт побери. Ради всего святого, это был Хэллоуин. Ты была в костюме. С макияжем. Десять слоев намазала.

У нее отвисает челюсть. Затем закрывается. Потом снова отвисает.

— Серьезно? — когда я не отвечаю, она сжимает кулаки, и мне хочется, чтобы она попыталась ударить меня, чтобы выплеснула всю свою ярость через ладонь. — Невероятно. На тебе была маска, и я узнала тебя по ворчливому шепоту и тому, как ты коверкаешь Божье имя. У меня на лице была белая краска и цветные тени для век. И это даже рядом не стояло с твоим маскарадным костюмом супергероя.