Не все НПС попадают… (СИ) - Войлошников Владимир - Страница 13

— Ты смотри, прямо игрой поцелованный. И наблюдателя заметил, и деактиватор на место воткнул.

— Справедливости ради, отметим, что на это целая команда из двадцати бойцов работала, не считая прекрасного меня.

— И, тем не менее, кому ещё в первый выход так везёт? И лидера этого в тоннеле, опять же, он уработал. Как это, кстати, ему вообще удалось, при такой разнице в уровнях?

Дрозд задумчиво потёр подбородок:

— Скорее всего, в точку критического повреждения попал. Ну-ка, шанс крита проверь, подрос?.. Ну вот, что я говорил!!

Она отмотала немного вниз:

— Болевой порог смотри. Восемнадцать.

— Да ну, не может быть! Три уровня?

— Ванька, а ты как думаешь, почему я тут икру мечу? Пацан ведь первоуровневый, а мы его к восьмидесяткам…

— Я надеюсь, ты девкам велела записи прохождения стереть?

— Ещё бы!

— Не послушают. Даже если стёрли, скорее всего, пока ты по совещаниям гуляла, эту запись несколько сотен людей посмотрели. Или тысяч. И скопировали.

— О, Господи.

— Да не кипишуй. Половина сразу не поверят, что новичок — уровня-то не видно. Ещё половина половины не поверят, что он на сотке. Остальные начнут в чём-нибудь да сомневаться. Срач в комментах предвижу до небес.

— А слухи? — с ужасом спросила Евгения Васильевна.

— А! Можно подумать, первый раз. Ну, побудет неделю новой звездой… — Глаза у директрисы округлились, и Дрозд поспешил добавить бодрости: — А что? Пережил на сотке крик паникёрши, да ещё и в таком состоянии зомболидера уработал. На семьдесят девять уровней выше себя, ха! Кстати, полюбас у него уровень для зомбятника хорошо подрос. Сколько там?

— Семь, — слабым голосом ответила Евгения Васильевна.

— Ну вот! Орёл! А ещё, Женечка, в нашей песочнице многие начнут громко сомневаться в подлинности произошедшего. Начнут петь про постанову и прочее. И уровень стрессоустойчивости у нашего мальчика ещё подрастёт. Что там по стрессам, кстати?

Она задумчиво перелистнула страницу и Дрозд удивлённо присвистнул:

— Ты глянь, до тридцатки копейки остались! Почти два уровня! А ты говоришь «зря»!

Евгения Васильевна вдруг погрустнела:

— Не загоним пацана?

— Ну ты чего, мать-настоятельница? Люди до тридцатки лет по пять-по десять идут, а тут… Налицо явный талант. Мы ж не убивать его собрались, а поддерживать.

— Может, и правда, мы нашли его, а?

Дрозд развернул к себе директорское кресло и присел на корточки, заглядывая Евгении Васильевне в лицо:

— Женька! Ну ты чего загрустнячила, а? Сдулся шарик? — глаза его стали лукавыми: — А пойдём в кино?

Она засмеялась и легонько шлёпнула его в лоб:

— Да ну тебя! Ну какое кино, тут голова кругом…

— Романтическое… — Дрозд поймал и поцеловал маленькую ладошку. — У меня шикарный домашний кинотеатр!

ХОЛОСТЯЦКОЕ ГНЕЗДО

Дрозд освободил Петьку из цепких гостеприимных лап административного коллектива под видом разбора полётов, но как только они дошли до своего этажа, решительно объявил:

— Всё, мыться-бриться-чепуриться. Чистоты хочу. Чистоты… Для тебя сегодня информации и так выше крыши. А! Барахло с почты разбери. Только весь хран не забивай, оставь ячеек двадцать, завтра понадобится. Да родителям не забудь написать. Только зомбями их не пугай, а то мать и так рыдала. Кстати! У всех стажёров подключена опция фотофиксации, это давно уж сделано, лет пятнадцать, по просьбам, так сказать, трудящихся. Сами новички обычно забывают, да и не до того бывает, а потом переживают. Поначалу особенно хочется «на память» или похвастаться. Раз в минуту по таймеру — фотка. Лежат в документах, папка так и называется «Фотофиксация», внутри на каждый твой выход будет отдельная папочка с датой и названием локации. Большая часть там фигня полная, можно сразу почистить. Но бывают и ничего себе такие. Так что можешь посмотреть, что-то реально на память выбрать. Я бы, например, пару фоток из лаборатории оставил, оставил. Да и в коридорах, наверное. Боюсь только, смазанное будет. Короче, глянь.

— Понял, спасибо!

Дрозд открыл свою комнату и почти скрылся внутри, но кое-что вспомнил и снова высунулся:

— Поесть не забудь! Если что — расчёт браслетом, я тебе говорил. Контора платит. Хотя, с борделем я бы не рисковал… Если что, мне звони, оплачу.

Петька представил себе подобный звонок и усмехнулся. Да уж.

В квартире было непривычно тихо. Дома его всегда кто-то встречал. Может, питомца завести? Петька вспомнил блестящие глазки огромной крысы и передёрнулся. Фубля. Хотя, Димка, наверное, при первой же возможности завёл себе какого-нибудь динозаврика. Он представил себе велоцераптора, грызущего хозяйский ботинок в коридоре, и усмехнулся.

Так. С питомцами рано выдумывать. Неизвестно ещё, как он в конце концов устроится и куда. Разберёмся с тем, что есть.

Петька снова активировал браслет, открыл почтовый раздел, рядом с которым горел жирный восклицательный знак с меткой «24». Двадцать четыре нераспакованных письма! Бо́льшая часть лежала в общем разделе входящих — от родителей, а одно — в личных документах. Отдельный жирный восклицательный знак.

Петька смотрел на него с неприязнью.

Пометить, что ли, как прочитанное? Просто пометить, чтоб не раздражал?

Он нажал на восклицательный знак, и папка сразу открылась. Непрочитанный документ светился жёлтеньким.

Или открыть?

Внутри росло такое чувство… как будто заживающую коросту ковыряешь — и понимаешь, что не надо бы, а тянет.

Пальцы сами потянулись. «Открыть».

Так-так, «Личное дело»… ну надо же! На папке стояло две даты рождения. Одна — привычная, рядом с которой значилась метка «для детской локации», и вторая — правильная, которую ему вписали в паспорт.

И имени тоже было два, только первое — скрыто. При попытке нажать его или открыть в новой вкладке вылезло сообщение: «Доступ к информации может быть предоставлен по решению медико-социальной комиссии, для подачи заявления о рассмотрении перейдите по ссылке…» Никуда пока переходить не стал. Непонятно — надо ли оно вообще.

Полистал документы. Из было много — справки, анализы, направления, результаты обследований, снимки, выписки из стационаров, рекомендации комиссий, и снова, и снова, и снова… Разобраться в этом вале было решительно невозможно. Одно понятно: ситуация у маленького мальчика со скрытым именем складывалась не очень. Ну просто, когда всё здорово, столько обследований не назначают.

Петька перелистывал страницы почти бездумно. Знакомые буквы и цифры не складывались во что-то хоть сколько-нибудь понятное. Но почему-то он не мог закрыть эту папку, прямо как загипнотизированный.

Последние листы были подробным отчётом комиссии, взявшей его дело на особое рассмотрение. Тут стали попадаться вполне человеческие слова. Правда, чтобы уловить смысл сказанного, нужно было продраться сквозь громоздкие канцелярские формулировки…

Выходит, ему было больше полутора лет, когда специальная комиссия приняла решение об изъятии его из семьи. Медицинская реабилитация и социальная адаптация при совокупности диагнозов признаны невозможными. Оба родителя (имена также скрыты) высказались против. Их заявления под протокол, вписанные в бланки комиссии от руки и оцифрованные, прилагаются.

Петьку словно чугунной плитой придавило. Вот оно, единственное свидетельство о его биологических родителях — несколько строчек, выведенных по старинке, ручкой на бумаге. Ни имён. Ни фотографий.

Они не хотели его отдавать — любили?..

Петька вчитался в строчки. Судя по формулировкам, оба — и отец, и мать — были сторонниками, как сейчас говорят, «естественников». Как пришлось, так и живи. Выпала доля быть инвалидом — терпи.

Неожиданно тягостно подумалось: а может, они и правы? Может, это и есть настоящая любовь? Сделать всё что возможно — там, в реале?

Петька снова вспомнил пацанов на качелях. Что бы он выбрал, если бы знал, что выбирает? Неужели больничную койку?